Сергей Прокопьев - Ларек «Пузырек»
В отличие от джигитов, китайцы связались.
Роковые события развивались следующим образом. Знакомый следователь уговорил Петро Иваныча по легкому срубить тысяч пятьсот. Поезд Москва — Пекин, прозванный в народе Ходя, возил из Китая китайцев с ширпотребом. В поезде товары были дешевле и дорожали по мере удаления от железной дороги. В этом и был сермяжный смысл международного бизнеса. По плану коммерческой операции Петро Иваныч и следователь садились в Ходю и, пока тот постукивал колесами, отоваривались, а через час выходили на следующей станции, сделав Ходе ручкой. В поезде они купили шесть кожаных курток. «В два раза дороже продадим», — обещал опытный бизнесмен-следователь. Взяли по паре спортивных костюмов «Reebok», где фирменную надпись точнее было делать иероглифами. В завершении операции следователь у проводника взял три пары джинсов.
С этой самой сделки и начался детектив. У следователя сработал профессиональный инстинкт. Он разорвал одну упаковку, вторую, в третьей нашел, что искал: вместо пары джинсов — половина. Может быть, даже произошла ошибка, проводник не хотел следователю продавать эту располовиненную пару. Он ее приготовил сунуть через окно тем, кто штурмовал Ходю на станциях. Но так было хорошо упаковано, что китаец сам перепутал. Однако признать ошибку категорически не захотел.
— Моя твоя цесно целий давала. Твоя моя хытрый!
Ах, ты желтолицый собрат по разуму. Как все вывернул. Его моя цесно продавал, а моя его развел.
Петро Иваныч со следователем начали разъяснять, че нас за дураков держать?
— Моя твоя не понимай, цего хоцись! Моя целий давал! — талдычит узкоглазый брат.
— Нас цесный китайца! — тут же рядом крутился второй проводник.
Крутился-крутился «цесный китайца» и пропал, прихватив сумку наших милицейских бизнесменов.
Во-о-о-н чешет в конце вагона. Петро Иваныч сорвался в погоню.
— Стой! — кричит. — Стрелять буду!
Петро Иваныч на этот раз был в форме, но его погоны собрата по разуму не испугали. Рвет когти во все китайские лопатки. Петро Иваныч налегке и за своим добром, начал настигать. В вагон-ресторан залетели, тут бы и накрыл убегающего догоняющий, да перед последним стена из четырех ходиных проводников выросла. Мол, нету хода пароходу. Петро Иваныч не выдержал такого унижения воина МВД. А он перед операцией для храбрости принял у нас «по рисочку». Не успели китайцы глазом моргнуть, и, хотя моргание у них имеет очень малый ход, Петро Иваныч за это время обнажил ствол. Как в западных фильмах, из-под мышки выхватил пистолет. На родной земле мне китайскую стенку ставить?! И сделал над ней предупредительный выстрел:
— С дороги!
Попал в окно.
Грохот и звон разбитого стекла заставили широколицых братьев по Азии уважать воина МВД. Китайцы попадали на пол, расползаясь под столы.
Петро Иваныч помчался дальше за сумкой. Добежал до конца поезда, повернул обратно, заглядывая в каждое купе. Все китайцы были на одно лицо, и ни у одного не было в руках пропажи Петро Иваныча.
На следующей станции нашего коммерсанта поджидал наряд ОМОНа.
Своего посла Китай из России не отозвал, а Петро Иваныч погорел на ниве международного предпринимательства.
Одно время даже просился к нам управляющим, да наша «крыша» не разрешила.
ЛОХИ
Слесарю — слесарево.
Город занимает круговую оборону, интенсивно зарешечивается. Танковый завод ввиду перехода на мирную продукцию перековывает броню на решетки: граждане в связи с переадресацией внешней угрозы на внутренний рынок старательно защищают окна. В тюрьме решетки, чтобы клиенты не вылезли, на домах, чтобы аналогичные клиенты не залезли.
В пятиэтажке напротив моего дома Володя живет. Этакий шкаф бровастый, из славного племени созерцателей. Стоит весеннему солнцу растопить зимние снега, Володя раскрывает окно (балкона у него нет), ложится грудью на подоконник и остается в такой позе до холодов. Как ни выгляну — Володя на посту.
— Эй, — крикну, — что там в мире делается?
— Вон, — скажет, — воробьи свару затеяли. Этот хулиган ободранный опять раздухарился.
Володя всех воробьев, собак, голубей и кошек в лицо знает.
И вдруг на окнах у Володи решетки серебрятся, а он с видом «сижу за решеткой в темнице сырой», схватился за одну и трясет с остервенением — телеантенны на крыше дугой гнутся.
Мы тоже упорядочили ажурной сталью пространство между нами и покупателем. Как шутил ночной продавец Макс, являясь на службу: «В камеру на смену прибыл!» И хотя решетка у нас не в тюремную клеточку, я бы даже сказал, с уклоном в барокко — завитушки, финтифлюшки, а все одно — решетка. Но что делать, когда береженого Бог бережет. У Стаса в два ночи шарахнули по витрине, забрали половину бутылок и продавца просквозило.
Хотя против лома решетка, всяко-разно, не прием.
Однажды Макс в три часа ночи открыл на стук окошечко и вместо лица увидел дуло, а вместо просьбы: «Водки!» — услышал:
— Ну-ка, лох, выручку быстро сюда!
Макс был лучшим ночным продавцом. На работу приходил с чемоданчиком, в котором размещалась цветомузыкальная установка. Витрина у Макса цветасто сверкала, полыхала и подмигивала. Не зря Макс на радиофаке учился. Народу что? Развлечений подавай. Летят, как бабочки на свет, к киоску Макса. Но в отличие от бабочек — с деньгами.
А поначалу Макс не захотел у нас работать. Как-то подходит парень с коробкой мороженого и просит взять на реализацию.
— По сколько брал, — упрашивает, — по столько и отдам.
Объяснил ему, что мороженое — не наш продукт и предложил работу продавца. Парень мне понравился, и была вакансия. От моего предложения он отказался. А позже поведал, как пытался заниматься сладким бизнесом.
Получил Макс стипендию — двадцать тысяч — и в нем проснулся предприниматель.
«Деньги должны работать, а не в чулке преть», — жуя мороженое, вспомнил Макс наставления одноклассника Генки Трошкина, который, отучась полтора года в политехе, сделал институту ручкой: «С верхним образованием только время терять», — и пошел делать коммерческие деньги. Преющих богатств у Макса не было. Не до жиру, куртяшку бы какую да штанцы купить.
«Как стипу заставить работать? — подумал зарождающийся бизнесмен. — Запустить в дело, а потом… купить штанцы».
Откусил здоровый кусок мороженого, горло обожгло холодом, а голову блестящей идеей: он ест мороженое по 140 рублей, в центре такое же по 250, если для скорости пустить по 240… Молниеносно подсчитал: сто порций дают десять тысяч чистого навара. Это как сдуру полстипендии найти. Идешь по улице, а половина валяется… Только и времени уйдет — нагнуться.
Охваченный базарным азартом, заторопился Макс, пока другие не подобрали… Купил прямо с ящиком сто морожин и поехал на самую центральную улицу.
Почин сделала девчушка-соплюшка лет восьми от роду. Сунула Максу три «стольника», Макс дал пятьдесят сдачи, с десяткой было хуже — обшарил все карманы — нет.
— Подожди, — попросил.
— А, не надо! — щедро сказала соплюшка.
— Как «не надо»? — оскорбился Макс.
Но девчушка уже упорхнула.
Подошел затрюханный мужичок, тупо посмотрел на мороженое, облизнувшись, соврал:
— Врачи, заразы, запретили!
И направился врать лоточнице с пирожками.
Женщина, в очках и в спешке, выпалила:
— Два!
Сунула товар в пакет, спохватившись, спросила:
— Вкусное?
Не дожидаясь ответа, нырнула в подземный переход.
Парень в сильно кожаной куртке и вызывающе мохеровом шарфе, голова презервативно обтянута шапочкой «минингиткой», никуда не спешил. По-хозяйски взял мороженое, лизнул, брезгливо скривился:
— Дерьмо, — и метко швырнул низкооцененный продукт в далеко стоящую урну.
— Я здесь слежу за общественным порядком, — вытер пальцы о штаны, — с тебя десять тысяч или крути педали, пока в лоб не дали!
Макс «крутнул педали» на менее центральную улицу.
Но цену не сбавил.
У трансагентства за каких-то пять минут набежало семьсот рублей чистой прибыли. Макс, гипнотизируя прохожих, повторял про себя: «Мороженое! Налетай-разбирай! Налетай-разбирай!»
Два верзилистых парня в инкубаторски одинаковых пуховиках и шароварного покроя брюках, один с бородой, второй с босым подбородком, весело налетели из-за угла.
— О, юный финансовый воротила! Бог в помощь! — поприветствовал бородатый пуховик.
— Боги сказали, чтоб вы нам помогали! — нейтрально ответил Макс.
— Завсегда помогаем, — сказал бритый пуховик. — Тебе новую цену принесли: двести шестьдесят рублей ноль-ноль пупеек.
— Мне и двести сорок хватит, — отказался от помощи Макс.
— Тебе с головой хватит, — согласился бородатый, — да и нам за помощь надо отстегнуть.
— И лучше крупными, — уточнил безбородый. — Идет?
— Не идет, — свернул торговлю Макс.
— Тебе жить, — не обиделись пуховики. — Но больше здесь не мозолься, не то малеха мочить будем.
