Марк Твен - Янки при дворе короля Артура
Но Кларенсъ не далъ мнѣ кончить, онъ упалъ на колѣни и, казалось, сходилъ съ ума отъ страха.
— О, пощади! Это ужасныя слова! На насъ упадутъ стѣны, если ты будешь продолжать такъ говорить. О, возьми назадъ эти слова, пока еще не поздно!
Теперь это странное сопоставленіе дало мнѣ хорошую мысль, надъ которою слѣдовало подумать. Если всѣ тутъ дѣйствительно такъ испуганы вымышленнымъ волшебствомъ Мерлэна, какъ былъ напуганъ Кларенсъ, то, конечно, человѣкъ болѣе развитой, какимъ, напримѣръ, былъ я, можетъ навести на нихъ еще большій ужасъ, воспользовавшись такимъ положеніемъ дѣлъ. Я задумался надъ этимъ и сталъ вырабатывать въ головѣ планъ дѣйствій. Затѣмъ я сказалъ Кларенсу:
— Встаньте; посмотрите мнѣ прямо въ глаза; знаете-ли, о чѣмъ я смѣялся?
— Нѣтъ; но только умоляю тебя, не смѣйся болѣе!
— Хорошо; теперь я скажу вамъ, о чемъ я смѣялся. Я смѣялся потому, что я самъ чародѣй.
— Ты? И юноша отступилъ отъ меня на шагъ назадъ, такъ онъ былъ этимъ пораженъ; но въ тоже время онъ всталъ передо мною въ самую почтительную позу. Я тотчасъ принялъ это къ свѣдѣнію; это доказывало, что чародѣю не нужно никакой особенной репутаціи, а слѣдуетъ только заявить, что онъ магъ; народъ вѣритъ на слово. И поэтому я продолжалъ:
— Я зналъ Мерлэна семьсотъ лѣтъ тому назадъ.
— Семьсотъ лѣтъ?..
— Не прерывайте меня. Онъ умиралъ и оживалъ тринадцать разъ и каждый разъ путешествуетъ подъ различными именами: Слиста, Джонса, Робинсоона, Джэксона, Петерса, Гэскенса, Мерлэна, словомъ, всякій разъ онъ принимаетъ новое вымышленное имя. Я зналъ его въ Египтѣ триста лѣтъ тому назадъ; я зналъ его въ Индіи пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, онъ постоянно толчется на моей дорогѣ и это начинаетъ мнѣ надоѣдать. Онъ не можетъ дѣйствовать, какъ настоящій чародѣй; ему извѣстны только нѣкоторые старые фокусы, но онъ никогда не переступалъ извѣстныхъ границъ и никогда ихъ не переступитъ; онъ хорошъ для провинціи, но никогда не рѣшится дѣйствовать въ присутствіи настоящаго чародѣя по призванію. Теперь, слушайте, Кларенсъ, я сдѣлался вашимъ другомъ и взамѣнъ вы должны также подарить и меня своей дружбой. Я прошу васъ объ одной милости. Закиньте словечко королю, что я великій магъ Гэй-ю-Мукалеерсъ, вождь цѣлаго племени; я хочу, чтобы вы дали понять королю, что я имѣю намѣреніе навести бѣдствіе на эту страну, если только проектъ сэра Кэя будетъ приведенъ въ исполненіе и мнѣ причинятъ зло. Не хотите-ли вы сказать объ этомъ королю?
Бѣдный мальчикъ былъ въ такомъ состояніи, что не могъ мнѣ отвѣчать. Даже жалость брала смотрѣть на такое испуганное созданіе. Онъ обѣщалъ мнѣ все; но также и меня онъ заставилъ дать ему обѣщаніе, что я останусь его другомъ, не стану ничего предпринимать дурного противъ него и не буду наводить на него никакихъ чаръ; мальчикъ стоялъ какъ больной, опершись о стѣну. Меня же теперь занимала мысль: какое я сдѣлалъ безуміе! Когда мальчикъ успокоится и поразмыслитъ хорошенько обо всемъ, то сочтетъ меня за обманщика, потому что если бы я былъ дѣйствительно великимъ чародѣемъ, то не сталъ бы просить его, такого ничтожнаго мальчика, освободить меня изъ заключенія.
Я болѣе часу терзался этими мыслями и бранилъ себя за свою оплошность. Наконецъ, я нѣсколько успокоилъ себя тѣмъ, что эти животныя почти никогда ни разсуждаютъ, никогда не дѣлаютъ никакихъ сопоставленій; изъ всѣхъ ихъ разговоровъ видно, что они не понимаютъ противорѣчій.
Размышляя объ этомъ, я нашелъ, что сдѣлалъ еще одну оплошность: я послалъ мальчика напугать весь дворъ, а между тѣмъ и самъ не знаю, какое могу навести на нихъ бѣдствіе; этотъ народъ крайне падокъ до всевозможныхъ чудесъ, но жаждетъ, чтобы эти чудеса приводились въ исполненіе. Предположимъ, что меня позовутъ для испытаній? Предположимъ, что меня заставятъ назвать какого рода бѣдствіе ихъ ожидаетъ? Да, я сдѣлалъ оплошность сначала мнѣ слѣдовало придумать какое-либо бѣдствіе. Что мнѣ дѣлать, чтобы выиграть хотя немного времени?» Я былъ въ сильной тревогѣ; да, это былъ ужасный родъ безпокойства… «Но слышны шаги!.. Они приближаются. Если бы у меня была хотя минута на размышленіе… Хорошо! Я нашелъ!.. Теперь все будетъ какъ слѣдуетъ!»
Какъ вы видите, дѣло шло о затмѣніи солнца. Мнѣ пришло въ голову, какъ въ былое время Колумбъ или Кортецъ, или кто-либо другой изъ подобныхъ людей, пользовались затмѣніемъ солнца, какъ пугаломъ для дикарей, такъ и теперь мысли были на моей сторонѣ и я самъ разыграю эту роль.
Но въ это время вышелъ Кларенсъ, полный отчаянія и сказалъ:
— Я передалъ твое порученіе королю: онъ былъ сильно испуганъ; онъ уже былъ готовъ отдать приказаніе, чтобы тебя освободили, дали тебѣ одежду и помѣщеніе, какое подобаетъ такому великому человѣку, но тутъ появился Мерлэнъ и испортилъ все дѣло; онъ увѣрилъ короля, что ты сумасшедшій и самъ не знаешь, о чемъ говоришь, что твоя угроза одно только сумасбродство и празднословіе. Они долго спорили; наконецъ, Мерлэнъ сказалъ съ насмѣшкою: «Почему же онъ не назвалъ этого бѣдствія? Вѣроятно, потому, что не могъ этого сдѣлать. „Такое доказательство вполнѣ убѣдило короля; поэтому король проситъ тебя назвать, какого рода будетъ это бѣдствіе и въ какое время“. О, прошу тебя, не откладывай; если ты будешь откладывать, то этимъ удвоишь и даже утроишь опасность. О, будь благоразуменъ, назови, какое это будетъ бѣдствіе.
Я помолчалъ нѣсколько минутъ, чтобы собраться съ мыслями и съ моими впечатлѣніями и тогда сказалъ:
— Какъ долго я пробылъ въ этой конурѣ?
— Тебя заключили сюда вчера послѣ обѣда, а теперь девять часовъ утра.
— О, въ такомъ случаѣ, я хорошо спалъ, вполнѣ достаточно! Теперь вы говорите девять часовъ утра! А до полуночи еще можетъ быть много осложненій. Сегодня у насъ двадцатое?
— Да, двадцатое.
— А завтра меня сожгутъ живымъ?
Мальчикъ вздрогнулъ.
— Въ которомъ часу?
— Ровно въ полдень.
— Теперь я скажу вамъ то, что слѣдуетъ. Тутъ я остановился и помолчалъ съ минуту, глядя въ упоръ на этого дрожащаго мальчика; затѣмъ я началъ низкимъ, равномѣрнымъ голосомъ, постепенно повышая его до драматическаго паѳоса и исполнилъ это такъ хорошо, точно всю жизнь я не дѣлалъ ничего другого. „Стунай и скажи королю, что какъ только я испущу духъ, какъ весь міръ повергнется въ полуночный мракъ смерти; солнце будетъ изъято мною изъ вселенной и уже никогда не станетъ болѣе свѣтить; плоды земные исчезнутъ отъ недостатка свѣта и тепла, а люди на землѣ погибнутъ отъ голода, всѣ до одного человѣка“.
Мнѣ пришлось вынести мальчика самому, такъ какъ онъ былъ въ обморокѣ. Я передалъ его солдатамъ я вернулся обратно въ свою каморку.
ГЛАВА VI.
Затмѣніе солнца.
Въ тишинѣ и во мракѣ, осуществленіе факта скоро стало дополнять самое сознаніе его. Простое сознаніе какого-либо факта бываетъ очень блѣдно; но если вы начинаете осуществлять сознаваемый фактъ, то онъ принимаетъ извѣстную окраску. Большая разница существуетъ между тѣмъ, если слышатъ, что человѣку нанесенъ ударъ оружіемъ въ сердце, или видѣть, какъ это дѣлаютъ. Въ тишинѣ и во мракѣ сознаніе той опасности, которой я подвергался, все глубже и глубже занимало мои мысли, и непріятная дрожь пробѣгала по всему моему тѣлу.
Но, благодаря благосклонному предвидѣнію природы, бываетъ всегда такъ, что лишь только человѣкъ падаетъ духомъ до извѣстной степени, какъ тотчасъ является какой-либо отводъ и человѣкъ ободряется. Возникаютъ надежды, а вмѣстѣ съ ними и веселое расположеніе духа, и желаніе что-либо для себя сдѣлать, если это только еще возможно. Когда я нѣсколько ободрился, во мнѣ произошелъ переворотъ; я сказалъ самъ себѣ, что солнечное затмѣніе непремѣнно спасетъ меня, и я сдѣлаюсь первымъ человѣкомъ въ государствѣ. Теперь я считалъ себя самымъ счастливымъ человѣкомъ въ мірѣ; я даже съ нетерпѣніемъ ожидалъ завтрашняго дня, когда вполнѣ восторжествую надъ всѣми, и весь народъ будетъ оказывать мнѣ почести.
Кромѣ того, у меня еще являлась и та мысль, что если этому суевѣрному народу сообщить объ ожидающемъ ихъ бѣдствіи и они захотятъ пойти на компромиссъ, то какъ мнѣ поступить въ данномъ случаѣ. Размышляя объ этомъ, я опять услышалъ приближеніе шаговъ. «Ахъ, вѣрно, мнѣ хотятъ предложить компромиссъ. Увидимъ, если это что-нибудь хорошее, то я, конечно, долженъ согласиться; если же нѣтъ, то я не потеряю почвы подъ ногами и добьюсь чего-нибудь вполнѣ хорошаго».
Но вотъ дверь отворилась и явились вооруженные солдаты. Ихъ начальникъ сказалъ:
— Костеръ готовъ! Иди!
— Костеръ!
Я совершенію потерялъ силы; тяжело было разставаться съ жизнью; всѣ мои мечты разлетѣлись въ прахъ; но лишь только ко мнѣ вернулась способность говорить, я сказалъ:
— Но вѣдь это недоразумѣніе; казнь назначена на завтра!
— Приказъ измѣненъ; поторопись!
Я погибъ; теперь уже ничто не могло мнѣ помочь. Я былъ изумленъ, пораженъ, приведенъ въ отчаяніе; я даже и не могъ совладать съ собою, и только вертѣлся вокругъ, какъ сумасшедшій; солдаты вытолкнули меня изъ моей каморки, окружили меня и повели по лабиринту подземныхъ корридоровъ и, наконецъ, вывели меня на свѣтъ Божій. Когда мы вступили на широкій дворъ, закрытый со всѣхъ сторонъ, то я содрогнулся отъ ужаса; первый предметъ, бросившійся мнѣ въ глаза, былъ костеръ, а подлѣ него вязка хвороста и монахъ. По всемъ четыремъ сторонамъ двора сидѣла публика рядами, въ видѣ террасъ, пестрѣвшихъ всевозможными цвѣтами матерій. Король и королева сидѣли на своихъ тронахъ; это были наиболѣе замѣтныя фигуры.
