Сергей Козлов - Байки офицерского кафе

Наверное, понятно, что нам ничего не сделали. Спустя еще полгода, когда у нас с Баландиным наладились отношения настолько хорошие, насколько они могут быть у офицера и курсанта, он, видимо, долго раздумывая, спрашивать или нет, все же спросил:

— Скажи, а тогда у «Снежинки» был ты?

— Конечно, я.

— А перед Новым годом на Подбельского от меня убежали вы с Бобом?

— Естественно, — подтвердил я.

Баландин облегченно вздохнул:

— Уф! А я думал, что у меня крыша поехала.

Не помню фамилию курсанта, с которым это произошло, поскольку описываемый случай имел место за пару лет до моего поступления в училище. Рассказали мне его старшие товарищи. Назовем героя для удобства курсант Белов.

Рота строилась на ужин. Курсант четвертого курса Белов разговаривал, находясь в строю. Не замолчал он и тогда, когда старшина скомандовал: «Равняйсь! Смирно!». Увидев это вопиющее нарушение воинской дисциплины, ответственный офицер, допустим, Петров, окликнул его и, когда тот повернулся в его сторону, показал два пальца, что означало два наряда вне очереди. На что Белов показал в ответ фигу.

В это время прозвучала команда «Шагом марш!», и рота двинулась в столовую. Обиженный офицер доложил обо всем ротному, который в это время находился в канцелярии. Как только рота вернулась с ужина, Белова вызвали к ротному, где курсанту сказали, что это верх наглости, что за это его обязательно отчислят, а если не отчислят, то ближайший зимний отпуск он проведет на гауптвахте. Курсант лишь сказал, что его неправильно поняли. «А как еще тебя понимать? Пиши объяснительную!» — вконец осерчав, крикнул ротный.

Вот что он прочитал, когда курсант закончил писать: «Я, курсант Белов, по поводу инцидента могу пояснить следующее. Во время построения роты я разговаривал в строю. Лейтенант Петров меня окликнул и показал два пальца, что на его языке означало «Два наряда на службу вне очереди». Тогда я в ответ показал ему фигуру из трех пальцев, что на моем языке означало «Есть!».

Курсант Берестнев по кличке «Дусик» обладал редкими способностями. Не было замка, который бы Дусик не смог открыть. Простой навесной он открывал любым найденным под ногами ржавым гвоздем. К замкам посложнее подбирал ключи.

Рассказывали, что как-то его вызвали к начальнику училища. И сам Дуська и его товарищи очень переживали из-за этого. К генералу курсанта за хорошим не вызывают. Ротный, зная это, злорадно потирал руки, мечтая, что теперь этого разгильдяя отчислят наверняка… Все просто обалдели, когда Берестнев, как ни в чем не бывало, вернулся и рассказал, что генерал забыл где-то ключи от своего сейфа, а ему срочно потребовался какой-то документ, лежащий там. Дусика спросили, сможет ли он открыть сейф и сколько понадобится времени. Курсант Берестнев попросил всех выйти и через пятнадцать минут пригласил снова к открытому уже сейфу.

В 1976 году девятая рота переехала в новое расположение. Новым оно было только для роты, которая раньше здесь не жила. Расположение, находившееся на третьем этаже помещения, где до революции жили семинаристы, требовало хорошего ремонта. Поскольку подобные работы в армии производились хозяйственным способом, надо понимать, что на ремонт казармы командир девятой роты капитан Се-луков от начальника тыла училища не получил ни гвоздя. Однако ремонт был произведен вовремя и качественно. Вечерами ротный отпускал курсантов в город в свободный поиск. Тащили со строек Рязани все, что плохо лежало. Как-то курсант Берестнев принес ротному в подарок сейф. Ротный обрадовался, но рано. Сейф был закрыт, а ключа к нему не было. Берестнев обещал со временем подобрать его. Сейф установили в канцелярии. Время шло, а ключ все не подбирался. Иногда ротный вызывал к себе каптенармуса рядового Сапрыкина. «Ну что, Коля, хороший у меня сейф?» — спрашивал Селуков, сияя. «Классный! Жалко, ключей к нему нет», — отвечал Сапрыкин, который прекрасно знал, что в этом сейфе Дусик хранит гражданскую одежду, транзистор и другие вещи, которые запрещено иметь в казарме военнослужащему срочной службы.

Получив диплом и отгуляв выпускной бал, Дусик пришел в канцелярию и в присутствии обалдевшего ротного открыл сейф своим ключом, забрал вещички и, уходя, оставил в подарок ключ от сейфа, как бы в уплату за аренду.

Кто бы мог догадаться, что свою гражданку Берестнев хранил под носом у командира роты почти год.

Иван Фомич Селуков был прирожденным разведчиком. Еще будучи нашим ротным в училище, он проводил с нами прекрасные увлекательнейшие занятия, которые при высокой интенсивности давали очень стойкие знания и навыки. Знал он массу признаков и примет, имел богатейший опыт выживания в тайге. Всем этим он делился с курсантами и офицерами. Наблюдательности был редкой. Как-то, поучая молодого взводного Николая Невмержицкого, он показывал свое мастерство:

— Вот, Коля, смотри. Я, к примеру, зимой себе всегда к выходным могу соорудить бутылку водки-другую. При этом денег из семейного бюджета не тратя.

— Это как? — недоумевал лейтенант.

— А вот так. Вот, смотри. Сквер напротив нашей казармы. Вот через сугробы идут следы к забору. Ясно, это самовольщик ходил. А зачем он ходил, спрашивается?

Коля недоуменно жал плечами:

— Может, к девушке?

— Верно, вьюнош! А может быть, и за водкой?

— Может быть, — соглашался взводный.

— Но если он нес водку, то в казарму нести сразу опасно, поэтому, где ее лучше всего спрятать?

— Где?

— Да тут же в сугробе, и не поймают офицеры и холодненькая будет. Вот видишь, следы от тропки в сторону пошли и вернулись обратно на тропу? Что он там делал, в сугробе-то? Ясно, водку прятал! А вот и снежный покров нарушен. Не иначе, где-то здесь.

Тут, чтобы не рыть снег руками, Иван Фомич начинал потихоньку простукивать сугроб. Вскоре послышалось характерное звяканье.

— Ну вот, я же говорил, — сказал довольный Бздынь, сунул руку в сугроб и вляпался в кучу дерьма.

Нет, бутылка там была, правда, пустая. Дело в том, что курсанты, озабоченные периодической пропажей водки, решили выследить вора. И выследили. Но выследить мало, надо же и наказать. Наблюдательность, которой их учил сам ротный, помогла им понять, как он находит тайники. Тогда и решили сделать ложный тайник и в назидание «заминировать» его, а водку спрятать в другом месте.

Арктика! И человеческое воображение сразу рисует яркое солнце и безупречную чистоту белого безмолвия, переливающуюся сиянием миллиардов алмазов… Но только, дудки! Это воображение обычного человека. Воображение курсанта по данной команде отказывается рисовать вообще что-либо. Ибо команда эта означает запрет увольнений в город личного состава воинских частей и курсантов военно-учебных заведений. Связано это бывает с прибытием в город иностранных делегаций, повышенной боевой готовностью частей гарнизона, либо ухудшением погодных условий (сильные морозы).

Но скажите, дорогие мои читатели, разве при морозах или в случае прибытия иностранцев происходит снижение выработки молодым здоровым организмом тестостерона? Или, может быть, молодые девицы становятся менее привлекательны? Или, может быть, они сами становятся более скромными и благоразумными? Что уж тут говорить, любовь это такой мощный энергогенератор, что вся Арктика вместе с Антарктикой тает и превращается в субтропики.

Было это зимой на четвертом курсе. Несмотря на внеурочное для любви время, в разгар одного из самых захватывающих амурных приключений моей курсантской молодости. Весьма юная особа настолько воспылала страстью, что грех было ей отказывать. Тем более, что ее материальное положение позволяло обставлять наши встречи с высокой долей изысканности. Во всяком случае, однокомнатная квартира с телефоном в центре Рязани, находившаяся в ее распоряжении, позволяла проводить наши бурные свидания с высокой долей комфорта и безопасности. По телефону дневальный предупреждал, если появлялись проверяющие или дежурный. Это помогало оперативно вернуться в училище при возникновении угрозы обнаружения моего отсутствия.

Из-за «высоких» показателей в воинской дисциплине в увольнение я ходил крайне редко. Поэтому сообщение о том, что в гарнизоне объявлена Арктика, меня трогало значительно меньше всех остальных. Просто в городе следовало быть начеку. Если в обычное время появление в городе курсанта не вызывало повышенного интереса у офицеров, то в арктических условиях любому становилось ясно, что данный курсант находится в самовольной отлучке, что уже уголовно наказуемо. Но голь на выдумки хитра. Для того, чтобы не привлекать внимания, некоторые переодевались в офицерские шинели или бушлаты, оставленные в канцелярии. Прибегал к таким уловкам и я. Но в этот раз я пошел без всякого прикрытия, надеясь на быстроту своих ног и силу кулаков. В городе действительно стояли морозы. Поэтому я решил проехать на троллейбусе несколько остановок. На площади Ленина вошли слушатели школы МВД, которые проживали в городе на квартирах. Я постарался затеряться среди них на задней площадке. Оставалась последняя опасная остановка: Дом художника. Там обычно садился в троллейбус старший преподаватель тактикоспециальной подготовки полковник Митрофанов по кличке Митька. Это был наиболее опасный для меня, в данной ситуации, противник. С напряжением я ждал, пока все пассажиры войдут в троллейбус. И вот, когда я уже набрал воздуха, чтобы спокойно вздохнуть, послышался высокий и до боли знакомый голос Митяя. Дело в том, что дядька он был очень деятельный и активный. Если на остановке было много народу, то он обязательно организовывал грамотную посадку гражданского населения, которое, несмотря ни на что, строевым шагом не ходило. Однажды он даже жаловался на низкую культуру рязанских женщин. Мужик он был довольно начитанный. Где-то он вычитал, что в средние века дам в карету подсаживали кавалеры, поддерживая под пятую точку опоры. Поэтому, организовав посадку гражданских, он решил подсадить таким образом впереди стоящую даму, которая никак не могла достать до ступени. За сию вольность был бит по лицу той дамой, а вдобавок почти до самого дома слушал: «А еще папаху надел!».