Павел Асс - Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица
— Ай! — сказал Борман, сползая на пол и держась за задницу.
— Это только соль, — заметил Штирлиц. — Как в «Кавказской пленнице». Куда это ты убегаешь? Мы с Айсманом так тебя ждали! Даже оздоровительную ванну тебе приготовили, грязевую.
— Я себя прекрасно чувствую! — возразил Борман, потирая «горящие» ягодицы.
— Станет еще лучше, — пообещал Штирлиц и с любовью погладил его по лысой голове.
Вдвоем с Айсманом они оттащили упирающегося «Бородатого» в ванную комнату и, связав ему руки, бросили в ванну, наполненную черной водой.
— Что это?
— Я же тебе сказал: грязевая лечебная ванна. Это — чтобы ты соображал лучше.
— Ага, — поддержал его Айсман. — Я туда три мешка цемента насыпал. Упарился, пока нес, а все ради тебя!
— Цемента! — глаза Бормана наполнились ужасом. — Штирлиц! Я больше не буду!
— Так я тебе и поверил, — ответил Штирлиц и напомнил: — Учти, цемент затвердевает, так что говори побыстрее.
— Штирлиц! — взмолился бывший партайгеноссе. — Я больше не буду! Честное слово коммуниста!
— Коммунисты не наклеивают бороды, чтобы продавать фальшивые рубли!
— Это просто мое маленькое невинное хобби! Я не только рубли, я и доллары продавал!
— Айсман, засыпь еще один мешок цемента, что-то он не то говорит, — распорядился Штирлиц.
— Штирлиц! Я сделаю все, что ты скажешь.
— Где спрятан любимый бегемот пастора Шлага?
— На мясокомбинате, там Гиви Гмертошвили работает.
— Гмертошвили? Грузинистый такой, из подвалов ГКЧБ?
— Он!
— На, звони своим козлам, пусть бегемота накормят и никому не отдают. Скажи еще, что сейчас приедет Айсман, и пусть они его слушаются!
Борман покорно взял трубку.
— Да, и еще, — вспомнил злопамятный Штирлиц. — Этот Гмертошвили тоже там находится?
— Не знаю. Честное пионерское! У него какое-то важное задание, он ведь сотрудник ГКЧБ.
— Бывший, — сказал Штирлиц и прищурился, что не сулило Гмертошвили добра.
ГЛАВА 20. ФАКС-МОДЕМНАЯ ИГРА В МОСКВЕ
Бормана приковали наручниками к ванне, пообещав проведать на следующее утро. Айсман съездил за бегемотом и вернул его счастливому пастору Шлагу. Не получив бегемота, африканский принц Абдулла Али Манай скончался от огорчения в жутких конвульсиях. Агент Зизипода по имени Саид был занят транспортировкой тела принца на родину и, к сожалению, не смог принять участия в дальнейших приключениях. Зато ему повезло — он остался целым и невредимым.
Штирлиц подъехал к ресторану «Кручина» и постучал в окно. В «Кручине» слышали, что Штирлиц может устроить в ресторане драку, поэтому управляющий приказал повесить в окне табличку «Свободных мест нет». Разведчик обиделся и, решив в следующий раз устроить в «Кручине» драку, поехал в ресторан «Красная Шапочка». Там его хорошо знали, поэтому свободные места сразу же нашлись.
Штирлиц успокоился, сытно откушал, а потом снова поехал в «Кручину». К этому времени в ресторане «Кручина» прослышали о том, что если Штирлица не пустить, он не только устроит драку, но и подожжет сам ресторан, так что на этом месте еще три года ничего не будут строить.
В окне он обнаружил, что «Свободных мест нет. Для Штирлица свободные места есть». Штирлиц подобрел, зашел в ресторан и сытно покушал еще раз — на всякий случай.
Обожравшись, Штирлиц решил, что пора перестать кидаться из стороны в сторону и поехал поработать в ШРУ.
— Штирлиц! — крикнул через коридор Айсман. — Прими факс!
— А за это можно и по морде получить! — пробурчал Штирлиц. — Не люблю американских ругательств.
— Да нет! Это такое сообщение для тебя по телефонным линиям, типа телеграммы, только с картинками! В кабинете у Мюллера.
Штирлиц пошел в кабинет Мюллера.
«Алекс — Юстасу. Срочно! По нашим данным иракские террористы намереваются выкрасть из Мавзолея останки пролетарского вождя В. И.Ленина и переправить его Саддаму Хуссейну. Срочно воспрепятствуйте проведению этой зловещей операции. Алекс».
Штирлиц ответил:
«Юстас — Алексу. Я давно уже не работаю на вашу лавочку! Звоните Мюллеру, платите деньги, может быть, что-нибудь сделаем. Штирлиц».
«Алекс — Юстасу. Повторяю! Надо во что бы то ни стало помешать похищению саркофага, грозящему непредвиденными осложнениями. В этом случае, по прогнозам наших экспертов, реакционные круги в России воспользуются этим, как предлогом для своих реваншистских замыслов. Это не только моя личная просьба Первого, это лично моя просьба. К ней, я думаю, присоединятся все наши трудящиеся. Кроме того, для правительственных заданий не существует сроков давности. Делайте то, что вам сказано, иначе, будете объявлены вражеским шпионом! Алекс».
«Штирлиц — Первому. Вот мои условия: Никогда не присылать ко мне в ШРУ фининспектора, не люблю. Отдать мне сотрудника ГКЧБ по кличке Мартин Борман. Захоронить меня как национального героя в Кремлевской стене. Штирлиц».
Факс надолго заткнулся и Штирлиц, ожидая ответа, заснул. Проснувшись он подумал, что молчание есть знак согласия, но тут пришел новый факс.
«Алекс — Юстасу. По поводу фининспектора согласны. Никакого отношения к ГКЧБ не имеем. Бормана можете забирать себе со всеми потрохами. Раз есть я, нам он не нужен. Последний вопрос надо еще обсудить. Алекс».
— Отлично! — порадовался Штирлиц. — Завтра съездим к Борману, я вставлю ему капсулу именно туда, куда ты, Айсман, думаешь!
Неожиданно снова заработал факс.
«Алекс — Юстасу. Вспомни подземную лабораторию и капсулу, которая вживлена в твое старческое тело. У меня в руках пульт с красной кнопкой, настроение у меня неважное. Так что лучше всего забудь о предыдущих указаниях. Алекс».
— Ничего не понял, — сказал Штирлиц.
«Юстас — Алексу. Ничего не понял! Юстас».
«Алекс — Юстасу. Предыдущие указания Алекса считать недействительными. Настоящий Алекс».
— Однофамильцы, что ли? — задумался Штирлиц. — Слушай, Мюллер, что происходит? Кажется, мне дают указания совершенно разные ведомства?
— Ты что, газеты не читаешь? В стране Двоевластие!
— И кого слушаться?
— А кого хочешь! — ответил Мюллер. — Я бы на твоем месте радел бы за свои карманы, как все сейчас делают.
Штирлиц отринул это предложение, как недостойное.
— Я старый коммунист. Меня еще из партии никто не исключал! Так что я буду следовать зову своего сердца. Отдать им Ильича, значит, уронить свое лицо!
— Не понял? — заметил Мюллер.
— Это значит, упасть мордой в говно!
— А-а… Да, это неприятно.
Мюллер достал из клетки большого и красивого попугая. Потеряв своего негра Саида, который оказался вражеским шпионом, Мюллер сильно переживал, пока не купил на рынке этого попугая.
— Эдуард, птичка, любишь папу Мюллера?
— Дур-рак! — отвечала сообразительная птица.
— Видал? — похвалился Мюллер. — Этому попугаю уже лет двести, это точно. Слушай, что он тебе говорит!
— На что это вы с попугаем намекаете? — ощетинился Штирлиц. — Почему это я «дур-рак»?
— Плюнь ты на этого Ильича, отдохни, съезди лучше с пастором Шлагом в Альпы покататься на лыжах.
— Ну да! А с профессором Плейшнером — в Берн попрыгать из окон без парашюта. Некогда отдыхать! Пойдем, Айсман!
— Тоже мне, «Чип и Дейл спешат на помощь»! — саркастически бросил Мюллер, выпуская из рук попугая. — Как был ты, Штирлиц, утопистом, так и остался.
— Пофигистом, — поправил Штирлиц.
— Ладно, не хочешь слушать мои советы, не надо. И закрой за собой дверь! — попросил Мюллер.
Штирлиц встал, строевым шагом вышел из кабинета и, хлопнув в сердцах дверью, задавил попугая, который хотел вылететь в коридор вслед за Штирлицем.
— Долетался, пархатый? — констатировал русский разведчик и заспешил к лифту, чтобы не слышать заунывный плач Мюллера.
ГЛАВА 21. КОЛЫБЕЛЬ РЕВОЛЮЦИИ
У Мавзолея, куда не было очереди уже два года, стояла толпа иракских туристов. Арабы шумно разговаривали и спорили, но о чем — неизвестно, потому что никто вокруг не понимал арабского языка.
Штирлиц подошел к закоченевшим на осеннем ветру часовым и внимательно вгляделся в чистые и невинные лица. Разведчик помахал перед носом одного рукой, но часовой даже не шевельнулся.
«Столбняк», — определил Штирлиц.
Приняв Штирлица за иностранца, к нему подбежал торопливый репортер с микрофоном.
— Скажите, вы за то, чтобы Ленина похоронили или чтобы оставили в Мавзолее?
Журналистов Штирлиц не любил с детства. Говоришь одно, а пишут другое, кому это понравится? Разведчик настороженно посмотрел на репортера.
— Ну так как? — не успокаивался репортер.
