Михаил - Белая женщина
— Вместо того чтобы отвечать по существу, — наступал офицер безопасности, — он пытается заговорить мне зубы. Где он в Израиле видел омут. В нашей стране каждая капля воды на счету. Самый полноводный водоем — это Тель-Авивская канализация.
Но Борщевский был не первый день в кинематографе. Он правильно оценил ситуацию и принял единственно правильное и политически грамотное решение. В фильме «Chapaew again in fight» (Чапаев снова в бою) доброжелательно настроенная критика отметила яркую режиссерскую находку — два брата казака-белогвардейца, заливающих самогоном свою большую совесть. Роль одного казака исполнил больничный раввин, роль другого белогвардейца, значительно более бравого, сыграл офицер безопасности Офакимской психиатрической больницы Израиль Фельдман.
Оба характерных актера были вполне удовлетворены своим кинематографическим дебютом и сообщили Борщевскому, что если ему ещё раз потребуются актеры большого дарования, то пусть он не стесняется. Они всегда к его услугам. Специально для них Вячеслав Борисович придумал актерский этюд, который исполнители ролей казаков-белогвардейцев с удовольствием продемонстрировали присутствующим. Этюд заключался в следующем:
Штирлиц (его роль играл Израиль Фельдман) заходит в темную комнату. Он шарит рукой по стене в поисках выключателя. Вдруг раздается голос Мюллера (ещё одна актерская удача больничного раввина):
«А вот этого не надо, «группенфюрер».
«Шабат», — подумал Штирлиц.
Актерский этюд особенно понравился больничному раввину своей воспитательной заостренностью. Он пребывал в полной уверенности, что Мюллер — это богобоязливый еврей и по субботам не включает свет. Мстительный Борщевский собирался вставить отснятый актерский этюд в очередной фильм о справедливой борьбе палестинского народа. Израилю Фельдману актерский этюд тоже понравился, но он настойчиво требовал от Борщевского хорошего освещения комнаты, чтобы зрители могли рассмотреть Штирлица.
Пока киностудия «Антисар» бурлила в художественном поиске, любимая женщина главы офакимских мусорщиков получила вид на жительство и стремительно остепенилась. Костик рвался к власти в качестве глубоко народного политика, с уважением относящегося к еврейском традициям. Для того, чтобы получить хоть какое-то представление о еврейских обычаях за соблюдение которых он с таким жаром боролся, он все чаще и чаще начинал приглашать больничного раввина в гости.
Раввин посещал семейство Будницких с удовольствием, и, несмотря на языковой барьер, тяготел к длительным беседам с Ольгой. Супруга Костика была с больничным раввином строга и жаловалась на то, что Израиль её принял неласково. Однажды свидетелями её жалоб оказались я и Славик Оффенбах. Услышав Ольгины напевные стоны, первым возмутился Славик.
Рассказ о его первых шагах на исторической родине вызвал содрогание, и полученная из-за этого душевная травма определила всю его дальнейшую карьеру видного деятеля Движения за Освобождения Эфиопского Еврейства, сокращенно ДОЭЕ.
Очень теплым майским днем одна тысяча 1991-года семейство Оффенбахов, в числе двухсот евреев и членов их семей, покинувших необъятные просторы развалившегося Союза Советских Социалистических Республик с целью поселения на постоянное место жительство в государстве Израиль, вышли из самолета, и очутилось посреди огромной толпы возбужденных негров. Негры были одеты в белые одежды, многие держали в руках зонтики. Практически все негры были покрыты татуировками со сложным геометрическим орнаментом и о чем-то возбужденно беседовали на негритянском языке. На этом же языке громко плакали маленькие негритянские дети.
Некоторые из репатриантов из Советского Союза питали относительно Израиля самые разнообразные, в том числе и беспочвенные, иллюзии. Другие никаких иллюзий не питали. Среди прибывших были как пламенные, убежденные сионисты, так и люди, всей душой стремившиеся поселиться где-нибудь в Канаде или Австралии, но в силу жизненных обстоятельств вынужденные направить свои стопы на беспокойный и бедный водными ресурсами Ближний Восток. Среди прибывших был даже молодой человек, не имеющий никакого желания покидать родной город с антиалкогольным названием Минеральные Воды, но его потребность скрываться от правосудия была сильнее любви к малой родине. Но ни у кого из прибывших Израиль не ассоциировался с плотной толпой негров с зонтиками в руках. Испуганные новые репатрианты сбились в кучу. Их никто не встречал. Стихийно приступил к работе военный совет. Как обычно, на повестке дня встали два вопроса: «что делать?» и «кто виноват?».
Один из присутствующих с большой убежденностью в голосе сообщил, что самолет совершил вынужденную посадку в аэропорту города Dar es Salaam (Дар-эс-Салам), столице государства Tanzania (Танзания). Кто-то вспомнил, что государство Танзания образовалось в результате слияния государств Tanganyika (Танганьика) и Zanzibar (Занзибар). Это придало всем уверенности. Быстро выяснилось, что одна из репатрианток в Израиль бегло говорит на английском. Ей хотели поручить поиски израильского посольства, но, одновременно и независимо друг от друга, два незнакомых человека высказали мысль, что европейцы, потерпевшие крушение в Africa (Африке), имеют реальные шансы получить гражданство Republic of South Africa (Южно-Африканской Республики). Решение о принятии южно-африканского гражданства репатрианты в Израиль восприняли с большим энтузиазмом. В широких массах репатриантов в Израиль в начале девяностых годов Южно-Африканская Республика считалась государством в высшей степени европейским, в своей внутренней политике тонко понимающим предназначение белого человека. Советские евреи смело относили себя к белым человекам и носителям европейской культуры. Неполучение южно-африканского гражданства многие из них считали результатом временной бюрократической неразберихи. В то время был популярен следующий анекдот:
«Объявление в газете: «Продам дубленку, ондатровую шапку, лыжи. Куплю сапожный крем».
Ясного понимания того факта, что Южно-Африканская Республика в скором будущем будет первой европейской страной, где черное большинство придёт к власти, у них не было.
Когда задачи были ясны, и цели, в виде получения южно-африканского гражданства, определены, новые репатрианты в Израиль, организованно построившись свиньей, довольно легко рассекли толпу негров и прорвались в здание аэропорта. В помещении аэропорта сидели молодые негры и негритянки, почему-то одетые в солдатскую форму, и оформляли документы неграм в белой одежде с зонтиками. После кратковременных, но энергичных поисков, удалось найти белого человека, но и тот был удивительно похож на еврея.
— «Where there is an embassy of the Republic of South Africa?» (Где находится посольство Южно-Африканской Республики?) — строго спросили его по-английски новые репатрианты.
— «I do not know» (Не знаю), — ответил похожий на еврея белый человек, после чего перешёл на русский язык и спросил — А вы кто?
Носители европейской культуры поморщились от малоинтеллигентной манеры отвечать вопросом на вопрос, но постепенно им пришлось признаться, в первую очередь самим себе, что они первоначально собирались на свою историческую родину в Израиль, но произошло судьбоносное недоразумение…
— Как, вы разве эфиопы? — прервал их еврееобразный белый человек.
— Да ты чего, вообще, за базар не отвечаешь? — не сдержался молодой человек из Минеральных Вод.
— Не рви голос, петушок, — ответил на совершенно конкретном русском языке еврейский, похожий на белого, человек, — здесь тебе Израиль, здесь кто по фене много ботает, тот к хозяину после третьей фразы идёт.
— Если это Израиль, то откуда столько негров? — не теряя надежды на Южно-Африканскую Республику, спросила говорившая по-английски новая репатриантка в Израиль.
— О, вы присутствуете при историческом событии. Это операция уже вошла в историю как «операция Соломон». В Эфиопии сейчас война, и пока одни берут эфиопскую столицу Адис-Аддис-Абебу, другие ее защищают, Coxнуту удалось вывезти восемнадцать тысяч человек в течение тридцати шести часов. Всей операцией руководил лично я, — закончил свое повествование крайне похожий на еврея белый человек, — но в суматохе я совсем забыл, что сегодня прилетает и самолет с репатриантами из Советского Союза. Но сейчас всё будет исправлено.
Он куда-то позвонил, и через десять минут прибежали белокожие солдатки, которых звали Маша и Ксения, и приступили к оформлению документов у несостоявшихся южно-африканцев. Двести советских евреев и членов их семей испытали глубокое разочарование, но вместе с тем, почему-то, сильное облегчение.
А у меня бабушку звали Лея, — неожиданно призналась бегло говорящая по-английски, — она это всю жизнь скрывала и всегда представлялась как Лена.
