Сергей Шапурко - Чайки за кормой (сборник)
Не был забыт и желудок избирателей – на всех пунктах бесплатно выдавался жареный карась. И то, что это именно карась, оповещали специальные таблички.
После полудня по квартирам граждан пошли хорошо простимулированные работники ЖКХ.
– Вы уже проголосовали за нашего Карасевича? – спрашивали они.
И если слышали отрицательный ответ, то пасмурно качали головами и ясно намекали на ужесточение квартирной платы.
Тефлонов, видя, что кампания валится на глазах и в скором времени придется отдавать полмиллиона, предпринял отчаянную попытку переломить ход битвы.
Он в срочном порядке наксерил огромное количество российских рублей и заставил Григория разбрасывать их в центре, возле памятника отцу-основателю.
Толпа вначале повелась. Но народ, быстро поняв, что его дурят, разошелся. Грише досталась пара подзатыльников и много грубых слов.
К вечеру стало очевидно, что новый мэр – Карасевич.
Глава 28
Укаждого народа сформировалось свое отношение к власти. И у каждой правящей клики есть свои способы и правила взаимоотношения с народом. Умные цари и президенты с помощью различных средств делают вид, что заискивают перед своими подданными.
Правители Вавилона раз в год приходили в храм Мардука, главного местного божества. Там они произносили речь, в которой утверждали, что во время своего правления делали все для блага своего народа. При этом правитель стоял на коленях, а главный жрец срывал с него царские регалии, бил его и всячески оскорблял. Если лидер нации находил в себе силы пройти церемонию до конца, то считалось, что он выдержал экзамен и может продолжать царствовать.
По старой традиции французских королей Людовик четырнадцатый, «Король-Солнце», ежегодно в Страстной четверг мыл ноги 12 нищим. Потом обтирал их и целовал. Нищих, естественно, тщательно отбирали придворные врачи. Но сам факт вызывал у народа умиление.
Существовало и существует множество других способов, с помощью которых власть показывает свою якобы лояльность. Граждане и подданные под впечатлением от увиденного становятся все чище в помыслах. Но еще, правда, не в поступках…
В России же, где настоящая многопартийность возможна лишь в симфонических оркестрах, главным действующим лицам и вовсе необходима большая изворотливость, чтобы убедить народ в своей честности и открытости.
На Волноград с покатого спуска Хаматского хребта, закрывающего город с северной стороны, напал холодный северный ветер – единственный, но регулярный, «минус» здешнего климата. Местные жители, давно привыкшие к норду, гонялись за своими зонтами и шляпами и зло ругали ставший почти родным ветер.
Полотнища триколора, развешанные в нужных местах, громко хлопали, аплодируя мощи северного незваного гостя.
Зал волноградского драматического театра был полон. На сцене по традиции, заведенной еще при Советской власти, находился большой стол, покрытый красным бархатом. За ним сидели, можно сказать, лучшие люди города: руководители различных уровней и мер ответственности, служители культа и представители общественности. Нашлось здесь место даже непьющему слесарю-сантехнику ЖКХ, который сидел с краю и скучал.
В первом ряду в центре сидел бывший мэр Эдмунд Эрастович Закругляев, по какому-то недоразумению все еще находящийся на свободе. Его блестящая лысина была видна с любого места в зале. Рядом с ним, видимо, случайно сидел городской прокурор. Почти весь второй ряд занимали военные: полковник Уракин со своей свитой. О поражении на выборах умный адъютант сумел доложить ему как о победе, и главный военный города был сейчас внутренне горд. Он часто вскакивал с места и отдавал какие-то распоряжения своим подчиненным, чем, несомненно, мешал окружающим.
В третьем ряду сидела деловая прослойка города. Тихие до застенчивости на вид бизнесмены, разложив на коленках ноутбуки, продолжали руководить своими компаниями на расстоянии.
Отчаянные пиар-технологи и журналисты всех мастей сидели дальше. Они шумели и мешали работать Бибекину и прочим господам-бизнесменам.
Прочих проигравших политиков посадили еще дальше. Они вели себя агрессивно и постоянно ссорились с журналистами.
На галерке примостились загнанные сюда для массовости и плюрализма работяги и студенты. Места для поцелуев заняли Душенечаевы.
Неожиданно зазвучал гимн. Все присутствующие встали и умолкли, только студенты продолжали галдеть, а господа из делового мира и в стоячем положении посылали распоряжения по Интернету.
Когда гимн утих, на сцену взошел Харитон Мондель. На нем был черный фрак, белая манишка и галстук-бабочка. Лицо его было хмурым – радости от победы как таковой он не испытывал. К нему поднесли кресло, которое слегка напоминало трон. Он сел.
Слово взял председатель избирательной комиссии Дурнов. Он огласил результаты выборов, которые все уже и так знали, и вручил Харитону свидетельство об избрании и удостоверение главы города. Мондель помрачнел еще больше. Перед принятием присяги ему следовало сказать речь.
Мондель поднялся и подошел к микрофону.
– Дамы и господа! Хочу сразу заметить, что это не я победил, это другие проиграли.
В зале появилось легкое волнение – начало речи было необычным.
– «Сынок, мне совершенно не нравятся люди, которые окружают тебя в последнее время» – писала фрау Паулюс в 43-м году сыну под Сталинград. Подобное письмо я, видимо, должен был бы получить и от своей матери, будь она жива. Хаотичный набор инфантильных картинок, а не реальных людей я наблюдаю в последнее время.
Собравшийся народ притих, предчувствуя, что будет интересно. От монделевской хмурости не осталось и следа – лоб его горел, глаза блестели.
– Я в вашем городе всего два месяца, а он уже мне стал противен. Я бывал в Волнограде двадцать лет назад. Тогда были другие люди, был другой город. Чистые души, чистые улицы. Много веселья, много тепла. Сейчас все не так. А, с другой стороны, что можно ожидать, если за те же двадцать лет старую «песню» отменили, а новую не придумали. Идеология сейчас одна – нажива любым путем, любыми средствами. Бандиты, мошенники, проходимцы всех мастей и их пособники захватили все ключевые посты. Везде! Сейчас в городе слова «честь», «совесть», «справедливость» – пустые звуки. Произошло полное духовное закабаление народа и деградация каждой личности.
– А чем вы лучше? – крикнул с заднего ряда очкастый студент с наушником от плеера в ухе.
– Да ничем! – с ходу ответил Мондель, и тут его прорвало! Елейная радость разлилась по его лицу – снова высокое напряжение пронзило его тело и душу.
– Мне будет достаточно пробыть на посту мэра пару месяцев, как всякий и каждый будет кидать в меня камни и говорить, какая я сволочь. Но это не я сволочь, это должность такая. Бывали в городе лучшие времена, бывали худшие, но система всегда была одна – система подавления и угнетения.
Дурнов вскочил со своего места и умчался за кулисы. Там он нашел дежурного администратора.
– Срочно выключи микрофон!
Мондель продолжал нагнетать.
– Этот город разворовывают все, кому не лень. Вывозят цемент, нефть, лес, пшеницу. Те, кто должен контролировать это, спокойно смотрят на то, как тают богатства Родины, потому что их личные состояния как раз таки увеличиваются в геометрической прогрессии.
Микрофон перестал работать. Мондель подошел к краю сцены и продолжил речь, повысив голос. В зале была полнейшая тишина.
– Вы сами, – законно избранный мэр указал рукой на задние ряды, – отдали власть и богатства города вот этим, – следующий жест был направлен уже на первые ряды.
– Почему лучшие умы покинули город и обитают сейчас на чужбине? Не предоставили им необходимых условий? Нет же! Русский ученый без условий работает еще лучше – история это доказала. Для него важны не деньги, а истина. Просто сердце у него болит – не может он жить в несправедливости. Так же, как и любой русский интеллигент. Россию надо любить, а не разворовывать!
Дурнов метался в закулисье, пытаясь хоть что-то предпринять. На глаза ему попался человек с проволокой, кусачками и изолентой. «Электрик!»
– Выключай свет! – рявкнул глава избирательной комиссии.
В зале стало темно. Погасла лысина Закругляева. Но тут же вспыхнули сотни зажигалок. Третий ряд во главе с Бибекиным под шумок тихо свалил.
– Вот эти жирные боровы, – Мондель направил свой указательный палец на сидящих за столом, – ласково разговаривая с вами, грабят вас так, как не смог бы ни один гоп-стопник. А вы молчите и улыбаетесь! Сила в народе уже не та, поиссякла вся. Одна надежда: проснется какой-нибудь былинный герой, Илья Муромец, например, позовет с собой О. Поповича и Д. Никитича и вломят они этим боровам по первое число. Будет тогда и белка, будет и свисток. Но это все со временем. А сейчас-то как жить?!
Мондель спустился со сцены и зашагал по проходам темного зала.
