Максим Малявин - Записки психиатра (сборник)
Подготовка. Здесь, как нигде более, проявляется единодушие администрации и коллектива – гулять так гулять. Друг на друга не надеются, в итоге спиртное и закуска заготавливаются из расчета три летальные дозы на единицу персонала. Это не считая сэкономленного за год спирта (святая обязанность заведующей аптеки и старших медсестер каждого отделения).
Довольно щекотливый вопрос – выборы Деда Мороза и Снегурочки. Дело в том, что можно, конечно, пригласить актеров, но есть некоторые нюансы. Актеры в нашей атмосфере либо теряются и стараются не ляпнуть чего лишнего (доказывай потом, что это сценический образ, а не бредовая продукция), либо их с перепуга несет почище, чем Остапа, и тут уже психиатрам приходится сдерживаться и убеждать себя, что с госпитализацией, мол, всегда успеем. Так что самый надежный вариант – свои же сотрудники.
Не знаю, как насчет социалистического соревнования или некогда чуждой нам капиталистической конкуренции, но негласный конкурс накрытых столов между отделениями всегда был, есть и будет. Бутерброды, салаты, домашние заготовки – все красивое и умопомрачительно вкусное. Если бы на огонек заскочил кто из министерства – все, на слабом призраке вероятности повышения зарплаты в отдаленном светлом будущем можно было бы ставить крест. Ну не могут люди с такой маленькой зарплатой накрывать такие шикарные столы. Ша! Могут. Наши – могут. Они лучше потом себе в чем-нибудь откажут, но стол должен быть такой, чтобы перед людьми стыдно не было!
Пока в актовом зале накрываются столы и настраивается аппаратура, по отделениям идет прогрев турбин: не являться же на банкет вовсе насухую! По коридорам плывет коньячно-табачно-цитрусовый запах, слышен приглушенный прикрытой дверью (от запоздалых посетителей поликлиники, дабы не смущать) звон бокалов. И вот последний пациент покинул амбулаторную службу, двери заперты, празднику дана отмашка.
Чуть не забыл: каждое отделение заранее готовит номер художественной самодеятельности. Буду милосерден к коллегам и не стану раскрывать подробности этих умопомрачительных полетов творческой фантазии, но Станиславский бы точно суициднул. Несколько утешает, что к моменту начала конкурса уровень художественной критичности сильно уступает уровню алкоголя в крови, так что обходится без глубоких психотравм.
Гуляют основательно и от души. Отплясывают до пробоин в паркете и убитых каблуков. Демократия полнейшая. Главного врача за год столько не приглашают на танец, сколько за этот вечер. В особом почете фотографы (из своих, конечно же) – кто еще сможет восполнить пробелы выпавших из памяти по вине алкоголя событий! Праздник продолжается до последнего стоящего на ногах плюс два часа на поболтать за жизнь. Под утро доблестный экипаж барбухайки в несколько заходов развозит народ по домам – под мигалку и баян старшего врача спецбригады. Еще один Новый год, о котором с улыбкой вспоминается еще долго-долго…
Так уж сложилось, что для нас с женой Новый год – это семейный праздник, только для своих и только дома. Нет-нет, мы будем рады принять гостей – но только не в этот день. Этот день – друг для друга и для девчонок. Сколько было визгов восторга и шуршания оберткой! И – праздничный ужин. И – море свечей. И – спать только тогда, когда глаза уже сами собой закрываются. Самый волшебный праздник.
Лечить или не лечить?
Как говорил нам, тогда еще зеленым студентам, один преподаватель в институте, каждый доктор проходит в развитии своего врачебного мировоззрения несколько ступеней. Первая: больны все! Здоровых не бывает! Всех лечить! Вторая: организм пациента мудрее врача! Дайте природе сделать свою работу! Большинство болезней (если это не травма и не опасное для жизни состояние) можно не лечить! И третья: так все же лечить или не лечить? Ловлю себя на мысли, что безнадежно завис на третьей ступени.
Есть пациент. Назовем его Андрей Николаевич. Наблюдается уже третий десяток лет, из них лет пятнадцать на инвалидности. Видимся мы с ним в поликлинике примерно раз в два месяца: пришел, рассказал про домашние дела и заботы, ушел домой. Бывало, приходилось госпитализировать – казалось ему, что антенны радиоретрансляторов и вышки компаний сотовой связи прицельно по нему лупят. Пытался, соответственно, обороняться – от писем во все инстанции и изготовления средств индивидуальной противоволновой защиты до ведения партизанской войны, с перекусыванием кабелей и развешиванием на излучателях старых ковриков с помойки. Он еще возмущался – мол, в молодости на РЛС[88] служил, мне там этого излучения с лихвой досталось, так еще и здесь покоя нет! А уж уговорить его пройти флюорографию было практически невыполнимой задачей – на доктора смотрели так скорбно, словно тот не в рентгенкабинет писал направление, а на физиопроцедуры в газовую камеру.
Как-то раз он пришел на прием с куском алюминия, выточенного в виде отрезка гитарного грифа, с ладами и струнами. Смущенно улыбаясь, заверил, что это вовсе не волновой отражатель, а тренажер игры на гитаре его собственного изготовления. Воодушевленный тем, что его не перебивают и внимательно слушают, Андрей Николаевич рассказал, что он, имея высшее музыкальное образование, подрабатывает репетиторством – на пенсию инвалида хорошо только ноги протягивать или руку с шапкой на паперти, но оба варианта его категорически не устраивают по разным причинам. Он показал таблицу аккордов, объяснил, что с помощью этого тренажера можно не только научиться правильной постановке пальцев, но и тому, как перебирать струны при игре. Спросил, имеет ли смысл патентовать изобретение. Я ответил, что патентовать можно и нужно.
А недавно Андрей Николаевич пришел ко мне на очередной прием. Я заметил, что одеваться он стал не в пример аккуратнее, за что не преминул его похвалить. Оказалось, он сумел не только запатентовать свое изобретение, но и получить довольно лестные отзывы о нем – кажется, в Санкт-Петербурге, куда он специально ездил для демонстрации возможностей тренажера. Помимо денег, вырученных от продажи патента, у него значительно расширилась аудитория учеников в родном городе. А стабильный заработок позволил ему наконец сделать предложение руки и сердца одинокой женщине, к которой он давно испытывал симпатию и которую не пугало, что Андрей Николаевич психически болен. Ей по опыту прошлых лет очень даже было с кем сравнить, и это сравнение оказалось совсем не в пользу тех, бывших, условно психически здоровых.
Что же касается радиоволн – их он чувствовать не перестал. Просто решил для себя, что раз уж его эти волны за столько лет не убили, то с чего бы им в дальнейшем вести себя как-то иначе. Опять же – а вдруг они его даже укрепят? Да и в любом случае, не стоят они душевных терзаний и ответных боевых действий. Правда, сотовым Андрей Николаевич пользуется редко и только через гарнитуру.
А лечение… Да бог с ним, с лечением. За те полтора десятка лет, которые я его наблюдаю, лечение понадобилось ему от силы раза три-четыре, и от того, принимал он лекарства постоянно или бережно хранил их в аптечке, частота обострений не зависела никак. Поэтому мы с ним так и решили: до тех пор, пока не появится насущная необходимость, – никаких лекарств. И так уже несколько лет.
Те, кто собирался завязать с выпивкой, но был захвачен Новым годом врасплох, начинают звонить, интересоваться – а как, а когда?
Дама червей
Эту историю поведал мне коллега Денис Анатольевич, и произошла она в канун Нового года. Кто-то уже начинал готовить организм к встрече праздника, кому-то срочно требовалось воссоздать соответствующую волшебно-психоделическую атмосферу, невзирая на правовые и физиологические последствия, – словом, доблестному экипажу барбухайки было не скучно ни разу.
Геннадий (пусть его зовут так) предпочитал баловаться порошками – куча интересных ощущений, последствий не в пример меньше, чем от водки, да и чье-то общество для такого занятия не очень-то нужно. И это к лучшему, поскольку количество дебилов среди собутыльников, по его мнению, равнялось численности компании минус Гена. Правда, с Леной, своей подругой, он разругался в пух и прах. Ну, тут уж ничего не поделаешь, и если человек в упор не видит разницы между порошками и, скажем, такой тяжелой артиллерией, как герыч или дезоморфин, то нечего и расстраиваться – сама дура.
Закинувшись, Геннадий устроился поудобнее, пригасил свет и включил музыку – негромко, фоном, чтобы возникло нужное настроение. Появление Лены все испортило. Нет, саму девушку он был видеть очень рад и даже приготовился объясниться и попросить прощения за скандал недельной давности, но слова застряли в горле. Подруга была мертва. Причем, судя по внешнему виду, уже не первый день. Раскачиваясь и подволакивая ноги, она добрела до дивана, присела рядом и предложила помириться.
