Леонид Ленч - Тернистый путь
«— Да, это так! — скажем мы словами Тургенева».
Вообще же я, конечно, не против цитирования как такового, но… не произноси имени Господа твоего всуе!..
Заповедь третья
В Библии есть такая заповедь: помни день субботний… шесть дней делай и сотвори в них все дела твоя, день же седьмой, субботний, Господу Богу твоему…
— Не строчкогонствуй и не халтурь! — так должна звучать третья заповедь молодым сатирикам.
Делая свои бесконечные литературные дела, хоть один раз в неделю подумай, молодой сатирик, о Боге, то есть о мастерстве, об искусстве, о том, что сатира благороднейший жанр литературы. Сатира требует, чтобы у ее бойцов всегда были чистые руки и чистые сердца!
Заповедь четвертая
В Библии: чти отца твоего и матерь твою…
Для молодых сатириков-фельетонистов эту заповедь я предлагаю в такой редакции:
— Чти отца твоего — публицистику и матерь твою — художественность.
Для молодых юмористов:
— Чти отца твоего — мысль и матерь твою — смех.
Сатира, как известно, не всегда бывает смешной, но, по-моему, лучше, когда она возбуждает смех.
Заповедь пятая
В Библии: не убий!
Применительно к сатире и сатирикам эта заповедь не должна звучать столь прямолинейно и категорически.
— Убей! — смехом, сарказмом, силой твоего сатирического гнева тогда, когда объект твоей сатиры, твоего фельетона достоин уничтожения.
— Не убивай! — в том случае, когда объект сатиры заслуживает лишь насмешки, укора, презрительного окрика. Дурное впечатление производит молодой сатирик-фельетонист, который во всех случаях неукоснительно требует казни, даже тогда, когда нужна просто порка!
Заповедь шестая
В Библии: не прелюбы сотвори!
Я не мог придумать для этой заповеди альтернативной замены. Решил оставить так, как есть. В общем-то заповедь неплохая! В особенности ее должны помнить фельетонисты — охотники до морально-этических тем, любители писать о брошенных детках и о покинутых женах. Пусть они крепко помнят эту заповедь, чтобы читатель не сказал бы о них при случае:
— А сам?!
Заповедь седьмая
В Библии: не укради!
Обнародованная на заре человечества, эта заповедь, по-моему, не потеряла свою актуальность и в наше время и применима ко всем, в том числе и к сатирикам.
Но тут я имею в виду не только вольный грех заимствования и плагиата, но и невольный. Недавно, например, я прочитал в одном современном юмористическом произведении фразу: «Впереди была финансовая ночь».
По-видимому, автор, человек одаренный и порядочный, просто забыл, что у Ильфа и Петрова есть «финансовая пропасть». После «финансовой пропасти» уже нельзя писать: «Впереди была финансовая ночь», или «финансовые потемки», или «финансовая бездна». Нельзя потому, что вы тут невольно запускаете руку в чужой карман, записываете на свой счет чужую находку.
Евгений Петров рассказывал мне:
— Когда мы с Ильфом сочиняем, бывает так, что мне и Иле (так он звал Ильфа) приходит в голову один и тот же эпитет, один и тот же заворот, одна и та же острота.
В таких случаях мы, как правило, безжалостно отбрасываем эти «находки»: ведь если этот эпитет или острота одновременно пришли в голову двум людям, они, видимо, могут прийти в голову и трем, и четырем. На них уже лежит печать банальности, они лишены прелести неожиданного.
Заповедь восьмая
В Библии есть заповедь: не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего…
Неплохая заповедь! И как будто прямо написана для сатириков, авторов разоблачительных фельетонов.
Семь раз проверь разоблачительный материал, прежде чем сядешь за стол — разоблачать! Помни, что в твоих руках, на кончике твоего пера в известной степени судьба человека!
Заповедь девятая
В Библии есть такая: не пожелай дома ближнего твоего, ни жены его, и т. д, вплоть до осла и вола. Короче — не завидуй. Берем и ее на вооружение. Можно изложить так:
— Не завидуй успеху брата твоего сатирика, ибо его успех нередко становится причиной его же бед и огорчений!
Заповедь десятая
Десятую заповедь молодым сатирикам можно сформулировать так:
— Действуя сатирическим оружием, помни, что это оружие обоюдоострое. Сатирик, по неумелости учинивший самому себе членовредительство, вызывает у окружающих не сочувствие и жалость, а насмешку и нескрываемое удовлетворение. Ага, дескать, попался, который кусался!
Поэтому, если ты чувствуешь и сам понимаешь, что к несению сатирической службы не пригоден по состоянию духовного здоровья, беги из сатиры вовремя. Сочиняй оды, псалмы, юбилейно-литературоведческие акафисты… да мало ли имеется на свете безопасных литературных жанров!
ПОРОСЕНОК ИЗ МЕЧЕТКИ
А время гонит лошадей.А. Пушкин
I
В начале 1943 года мне позвонили из Союза писателей СССР и сказали, чтобы я немедленно приехал в союз «по очень важному делу».
Я приехал и узнал, что включен в писательскую бригаду, направляемую в только что освобожденный от немецких захватчиков Ростов-на-Дону, где нам предстоят творческие встречи с тружениками города и области.
— Вы будете первыми московскими ласточками на израненной донской земле. Скажите донцам, что советская весна вернулась на Дон навсегда! — несколько напыщенно сказал принимавший меня работник союза и прибавил доверительно и просто:
— Задание самого Фадеева, он лично наметил и утвердил состав бригады.
В московский писательский десант на Дон вошли: поэтесса Екатерина Шевелева, прозаик Павел Нилин, поэт Сергей Васильев и я.
Шевелева по своей общественно-литературной судьбе была связана с Ростовом, я в 1923–1924 гг. учился в Ростовском университете на экономическом факультете, но больше увлекался стихосложением, а не экономическими дисциплинами. Будучи членом Всероссийского союза поэтов и считая себя левым попутчиком, я неоднократно вступал в «рукопашные» словесно-полемические схватки с ростовским РАППом, во главе которого стояли Киршон, Бусыгин, Ставский и другие. Фадеев, тогдашний редактор газеты «Советский Юг», конечно, поддерживал РАПП, но это и тогда не мешало ему мыслить шире рапповских мерок «от сих до сих», и он охотно, например, печатал мои, совсем не рапповского звучания стихи в ростовских литературных журналах тех лет. Потом, уже в Москве, мы не раз вспоминали с ним при случае то бурлившее крутым кипятком время, обращаясь друг к другу на «ты». Когда мне в 1955 году стукнуло 50 лет, первая полученная мною поздравительная телеграмма была от Александра Фадеева.
Сергей Васильев и Павел Нилин — сибиряки, донскую водицу они не пивали и донских сазанов на удочку не лавливали, но оба были, что называется, «тертыми калачами», настоящими фронтовиками, которые везде и при всех обстоятельствах не теряются и знают, как надо себя держать и вести. Сережа Васильев был и остался моим близким другом до самой своей безвременной смерти. Павла Филипповича Нилина я знал как прекрасного прозаика и интереснейшего человека с удивительным оригинальным чувством юмора, и он мне давно нравился. Екатерина Шевелева оказалась человеком легким и общительным. Пока мы доехали до Ростова, мы, что называется, надежно «притерлись» друг к другу.
Как-то само собой сложилось распределение наших обязанностей на будущих наших ростовских вечерах. Нилин — так мы решили в вагоне — будет нашим главным оратором, открывающим литературный вечер, его запевалой; подменять его в случае необходимости будут Шевелева и Сергей Васильев.
— А суслика, — сказал Нилин, имея в виду меня, — мы будем выпускать на десерт, с его рассказами.
Шутка Нилина насчет «суслика» родилась тогда же в вагоне поезда «Москва — Ростов». Он узнал, что моя настоящая фамилия Попов, а Ленч — это псевдоним, с деланной горестью покачал головой и сказал: «Дали тебе, суслику, такую фамилию, и что ты с ней сделал!»
Я рассмеялся первым, но тут же на всякий случай сказал:
— Только ты, Павел Филиппович, когда будешь меня объявлять, не скажи, не дай бог, так: «Сейчас свои рассказы прочитает Суслик!»
— За кого ты меня принимаешь! — ответил Павел Филиппович. — Неужели я не знаю, что такое вагон и что такое зал, где идет литературный вечер московских писателей.
Екатерину Шевелеву мы единогласно избрали политиком нашей десантной группы — «Фурмановым в юбке», как сказал Сергей Васильев.
Екатерина Васильевна обаятельно улыбнулась: Я согласна быть комиссаром. Только смотрите, ребята, чтобы было без обид. Я строгий комиссар!
Так, с шутками, с дружеской подначкой, с воспоминаниями о пережитом на фронте, мы наконец добрались до Ростова
II
Уезжали мы из Москвы в мороз со снегом и ледяным ветром, а в Ростов приехали, когда здесь бушевал проливной дождь… Ночь, город затемнен наглухо, где мы остановились, на каком пути стоим — один бог знает И то вряд ли!.
