Светлана Шишкова-Шипунова - Дураки и умники. Газетный роман
— Дорогие благополученцы! — заорал он, когда площадь чуть успокоилась. — Встречайте, встречайте! Сегодня у вас в гостях! Народный артист России Алик Загманов со своей группой «Есаулы»! (публика залилась свистом и воплями). Народная артистка России Наталья Теткина и ее ансамбль «Русские девицы»! (он сделал ударение на «и» и площадь ответила: «У-у-у!..»). А также! Варьете-дуэт! «Консерватория»!
На сцену, пританцовывая, вылетел чернявый в жилетке; за ним выплыли рядком рослые барышни — сверху в кокошниках, снизу — в одних колготках и красных сафьяновых сапожках; следом вприпрыжку выскочили здоровенная девка с колыхающимся, чуть прикрытым бюстом и маленький, круглый, кривляющийся человечек, эти сходу стали долго и низко кланяться, при этом бюст девицы чуть не вывалился совсем, что вызвало новый прилив восторга у публики. Яша сделал паузу и медленно, со смаком, растягивая каждое слово, возвестил:
— Маэстро эстрады! Народный артист России! Заслуженный артист Израиля! Ефим! Помазанов! Встречайте! Встречайте!
Площадь с новой силой зашлась аплодисментами, свистом, воплями, грянула фонограмма, звуки которой услышали за пять кварталов от места действия, и началось грандиозное представление, каких не бывало в тихом Благополученске со времени последних президентских выборов.
В те же часы на другом конце города, в старом, сталинской постройки клубе железнодорожников шел другой бесплатный концерт — для ветеранов. Здесь все было, напротив, негромко, чинно, с легким ностальгическим налетом. Старые советские песни и песни военных лет должны были петь народные артисты Советского Союза Иосиф Кац и Алевтина Сандунова. В зале сидели пожилые мужчины и женщины, многие надели по такому случаю ордена и медали, довольно оглядывались по сторонам, кланялись знакомым, утирались от духоты платочками и безропотно ждали начала, но оно почему-то задерживалось, стали уже шептаться, что, видно, артисты не приехали и концерта не будет, и так просидели минут сорок, наконец на сцене появился такой же пожилой, как сидящие в зале, конферансье, полный, с маленькими пухлыми ручками и большими, оттопыренными ушами и объявил, что народные артисты, к сожалению, задерживаются, и пока они задерживаются, он прочитает уважаемой публике пару старых интермедий и расскажет несколько анекдотов. Публика благодарно захлопала. Конферансье читал одно, другое, третье, сам вспотел от духоты и уже начал повторяться, когда вдруг кто-то крикнул из-за кулис: «Приехали!» Зал облегченно вздохнул, зашевелился, стал вытягивать шеи, и, когда на сцену строевой походкой вышел Иосиф Кац, его встретили даже более радостно, чем если бы он появился час назад. Долго не давали ему петь, просто хлопали и разглядывали, перешептываясь насчет того, что он, конечно, постарел, но еще ничего, молодцом. Наконец успокоились, Кац запел «Я по свету немало хаживал…», зал слушал с влажными от слез глазами и подпевал. Было славно.
Зудин успел побывать и тут, и там. Вообще в этот день он окончательно перестал быть самим собой и молча подчинялся всему, что приказывал ему делать руководитель его предвыборного штаба, страшный человек по имени Фуллер, неизвестно откуда свалившийся на его голову. Зудин его побаивался.
Штаб занимал весь одиннадцатый этаж отеля «Мэдиссон-Кавказская». В одном из двух люксов расположился Фуллер, другой формально принадлежал Зудину, но на самом деле он никогда не мог остаться там один, все время толклись какие-то люди, неожиданно приезжавшие на день-два из Москвы и так же неожиданно исчезавшие. В других номерах одиннадцатого этажа помещались различные службы предвыборного штаба. Тут были: «Группа рейтинга», еженедельно стряпавшая прогноз в виде предполагаемого процента голосов, при этом каждый следующий неизменно оказывался на два-три процента выше предыдущего; «Группа финансирования», в которую даже Зудин не имел доступа, все там решал лично Фуллер; несколько комнат занимала «Пресс-служба», где сидели незнакомые Зудину угрюмые люди и где, собственно, и стряпалась газета «Боже упаси!», которую потом увозили в Москву, оттуда еще куда-то (Зудин подозревал, что за границу), и через несколько дней в штаб возвращался уже готовый тираж в фирменной упаковке.
Когда в самом начале кампании сюда явились по личному приглашению Зудина некоторые из его бывших коллег, произошла довольно гадкая сцена. Им пришлось сначала долго ждать в предбаннике пресс-службовского номера, а потом по одному заходить на «собеседование» к мрачному небритому человеку, шеф-редактору будущей газеты, который оглядывал зудинских приятелей с ног до головы и задавал им дурацкие вопросы, главным образом насчет их политической ориентации. Собашникову, который пришел с нарисованными на бумаге макетами, он сказал:
— Что это вы такое принесли, зачем?
— Это мои предложения, как оформить газету, — простодушно отвечал Валя.
— Вы что, от руки их рисовали, что ли?
— Ну да, от руки, — подтвердил Валя.
Небритый повертел макеты так и эдак и швырнул их в урну.
— У нас тут не стенгазета, молодой человек. Вы на компьютере работаете?
Валя скис. Он не работал на компьютере.
— Вы нам не подойдете, — отрезал редактор и крикнул в дверь: — Следующий!
У Жоры Иванова, который захватил с собой несколько снимков, он спросил, кто это на них изображен, и отобрал два — с Гавриловым, снятым Жорой на банкете по случаю его повторной инаугурации в окружении молодых казачек, вручавших ему хлеб-соль; и с Твердохлебом, выступающим с трибуны сессии еще в бытность его председателем облсовета и так размахивающим руками, будто собирается кому-то заехать в ухо. Именно эти снимки были использованы впоследствии в газете «Боже упаси!», но в таком виде, что сам Жора с трудом смог догадаться о своем в некотором смысле авторстве.
Дольше всех пробыл в номере Валера Бугаев, который имел неосторожность вступить с редактором в философский спор относительно будущего России. Тот сказал, что это его мало волнует, а вот не может ли господин Бугаев написать что-нибудь в жанре компромата про Твердохлеба или, на худой конец, про губернатора Гаврилова. Валера оскорбился и сказал, что он такими вещами не занимается.
— Зачем же вы тогда пришли? — искренне удивился небритый, но все же оставил подготовленный Валерой «Анализ политической ситуации в Благополученской области накануне губернаторских выборов». — Посмотрим, может быть, пригодится, — сказал он и небрежно кинул материал на подоконник.
И действительно, отдельные абзацы этого анализа Бугаев с недоумением обнаружил вскоре разбросанными по разным материалам и даже разным страницам газеты «Боже упаси!», при этом выводы из его умозаключений были сделаны прямо противоположные тем, какие содержались в оставленном им в гостинице тексте.
Без всяких проволочек были приняты на работу лишь два молодых, бойких журналиста из редакции «Вечернего звона», специализирующиеся на «светской хронике» и скандалах. Им даже был выдан аванс, после чего они побежали рыскать по городу в поиске сенсаций, которые, в случае их отсутствия, должны были сами же и организовать.
Люди Фуллера пытались, правда, привлечь к сотрудничеству кого поименитее и даже снарядили небольшую делегацию к писателю Суходолову, жившему в последние годы совершенным отшельником и почти ничего не писавшему, но тихо, со стороны сочувствовавшему порушенной жизни. Привезли ему готовый текст в поддержку Зудина и просили только одного — собственноручного автографа, намекая на возможность содействия в переиздании его романа десятилетней давности. Писатель в деньгах нуждался, и очень, так как довольно приличный гонорар, который он получил в свое время за роман и на который рассчитывал безбедно прожить следующие лет десять, как только объявлена была либерализация, в одночасье превратился в пыль, и многолетний каторжный труд писателя пошел коту под хвост, если, конечно, не считать славы и звания лауреата Госпремии. Суходолов выслушал гонцов, почитал бумажку и гордо заявил, что ничего он подписывать не будет, потому что писатель не может никого поддерживать, писатель должен оставаться со своим народом!
Но нашлись другие, правда, не такие именитые, зато и не такие гордые, которые подписи свои весьма выгодно запродали зудинскому штабу, объясняя это самим себе и окружающим тем, что раз уж нынче все продается и все покупается, то почему же именно они должны оставаться альтруистами.
После выхода в свет первого номера газеты «Боже упаси!» сильно возмущенные Жора Иванов, Сева Фрязин и Валера Бутаев снова заявились в штаб Зудина, желая получить разъяснения, каким образом их имена оказались под материалами, которых они не делали, и куда подевались те материалы, которые они отдали лично в руки небритому редактору. Причем Сева Фрязин вообще ничего не писал и не отдавал, он даже не приходил в штаб, но его имя также значилось под какой-то белибердой, опубликованной в газете. Однако дальше прихожей пресс-службовского номера компанию не пустила охрана, а когда Жора попытался качать права, все трое были в довольно грубой форме вытолканы с этажа на лестницу. Что касается старухи Сухановой, то ее во время вычитки того же первого номера хватил сердечный приступ, и она была увезена из штаба в областную клиническую больницу имени профессора Очаковского, где и находилась вплоть до завершения выборной кампании.
