The Мечты. Весна по соседству (СИ) - Светлая Марина

Женька же пыталась сохранять остатки разума, хотя бы до возвращения домой. Что, впрочем, удавалось ей довольно плохо. С некоторых пор она была точно уверена в том, кто в этом виноват, но совершенно не намеревалась ничего с этим делать. Не испытывая при этом ни грамма стыда. Ей нравилось то сумасшествие, которое она испытывала рядом с Романом.

Кое-как они доехали до Молодежной, целуясь, как ненормальные, будто бы им по восемнадцать лет, а его пальцы так и норовили прокрасться ей под белье, мало считаясь с тем, что в машине это неуместно. И он проклинал всех на свете шоферов и заодно тех, кто до сих пор не запустил в массовое производство автомобили с автопилотом, потому что мало уже соображал, что можно, а что нельзя, когда его руки захватывали в плен все больше территории, чувствуя, как женщина, любимая им женщина, постепенно сдается под этим натиском.

В себя Роман пришел, только когда они наконец затормозили у подъезда. Уткнулся ей в шею горячим лбом и с трудом перевел дыхание. Потом тихо-тихо, чтобы слышала лишь она, откуда-то из-под грудины выдавил:

- Господи... как же я тебя хочу...

Сплетая свои пальцы с его, Женя шла за Романом через огромный холл к лифту, жмурясь от яркого света, в котором сейчас заметно выделялся след от ее помады на воротнике рубашки. И эхо отражало стук ее каблуков и тихий смех, который она сдерживала, уткнувшись ему в плечо.

Потом был лифт – как новый всплеск их безумия. И его руки повсюду на ее теле, даже там, где влажное белье говорило, кричало ему, что она так же хочет его, как он ее. Ну пусть только тело. Последний раз. Имеет же право, и если у всего есть своя цена – то он всегда платил по счетам. Заплатит и теперь.

В квартиру Моджеевский вносил ее на руках, не прекращая целовать и уже успев расстегнуть бюстгальтер в лифте, в котором в такое время почти не было риска с кем-то пересечься. Но даже малый – он будоражил еще больше. Потом они оказались вдвоем в его глухой и темной комнате. Но для этой последней ночи он не желал темноты. Нашарил рукой выключатель, включил лампы над кроватью. И застыл, глядя на Женю, восхищаясь ее красотой и ее возбуждением, которое видел и которое она не скрывала.

Ее глаза. Ее губы. Родинка. Небольшая, но заметная. Тонкие выпирающие ключицы. Аккуратная грудь, с которой сползло платье. Узенькая талия. Вот на что он смотрел, позволяя себя обмануть. Идиот. Старый идиот.

- Ты такая красивая, - прошептал Моджеевский, не отрывая от нее взгляда.

Переступив через платье, соскользнувшее к ногам, Женя сделала шаг к нему и стала медленно расстегивать пуговицы его рубашки. Ее дыхание опалило его щеку, и она со смешком прошептала:

- Давай завтра прогуляем оба?

Он, ничего не ответив, с животным рычанием сгреб ее в охапку, перевернул на спину и подмял под себя. Потом закинул ее ноги себе на талию, заставив сцепить их в лодыжках, и, наконец, ощутив себя внутри нее, отпустил самого себя на свободу. И ее тоже. Ее тоже.

А на стене их тени продолжали жить свою жизнь пока еще вместе, представляясь единым целым. Меняющимся и не желающим остановиться.

Ромка…

- Ромка… - Женя сладко потянулась, открыла глаза и оглядела пустую постель.

Нахмурилась от осознания, что третье утро подряд просыпается в одиночестве, но сверившись с часами, подхватилась с кровати и ринулась в коридор, запахивая на ходу халат и прислушиваясь к звукам.

- Ромка! – окликнула она его, замешкавшегося в прихожей, но явно готового уходить – рука уже тянулась к замку. Он обернулся на звук ее голоса. Лицо его было совершенно серым, под глазами пролегли тени. Но, если не считать этого, идеальным в нем снова было все. Гладко причесанные волосы, выбритый подбородок, воротник белоснежной рубашки под светло-голубым пиджаком.

- Доброе утро, - проговорил он негромко, вцепившись в ручку двери.

- Доброе, - кивнула она, сделав еще пару шагов. – Ты познакомился с Маском и участвуешь в Марсианском проекте?

Его пальцы чуть побелели от напряжения.

- Меня никогда не интересовал Марс. А вот по вопросам установки крыш с солнечными панелями я бы с ним связался. Слышала про SolarCity?

- Нет, - она прошлепала совсем близко к Роману и, удерживая рукой воротник халата под самым подбородком, поймала его взгляд. Синь ее глаз была яркой, как если бы она проснулась уже давно, и затапливала все вокруг безусловной влюбленностью в единственного мужчину, которого она видела перед собой. – Ром, спасибо!.. Ты всегда всё делал по-своему. Не прислушиваясь… А вчера… Спасибо, что оставил наше только для нас.

Словно загипнотизированный ее взглядом, он на секунду застыл. Кадык на его горле, стянутом удавкой галстука, дернулся. Он зачем-то кивнул и сказал:

- Пока, Жень.

- Пока…

Женька постояла еще некоторое время посреди прихожей, испытывая какое-то странное чувство, совершенно не похожее ни на что, чему бы она знала определение. Но если бы ее спросили, чего ей сейчас больше всего хочется, то она бы не задумываясь ответила, что хочет взобраться на очень-очень высокую башню и взлететь. Потому что теперь она точно-точно знает, что умеет летать.

- Дура вы, Евгения Андреевна! – сообщила Женька своему отражению в стекле двери, ведущей на кухню, и вприпрыжку ринулась туда. Там пахло кофе и сдобой, бог знает откуда взявшейся в такую рань в отсутствие домработницы. Но кажется, пора окончательно привыкать к тому, что для Моджеевского вообще нет ничего невозможного.

Весь последующий день проходил для Жени словно отдельно от нее. Она лишь со стороны наблюдала за людьми, мельтешащими вокруг, и даже за собой, пытающейся соответствовать действительности. Единственной ее целью было дотерпеть до окончания рабочего дня и оказаться в их квартире, куда сегодня должны были вернуться Ринго и Елена Михайловна.

Они дружно дождутся Романа, а потом… Черт его знает, что будет потом. Да и какая разница! Они просто проведут вместе вечер. Это самое главное.

Так думала Женька, быстро отстукивая каблуками по асфальту улиц, торопясь домой. Наплевав на хорошую погоду и возможность пройтись по набережной. Она отчаянно спешила домой. К себе домой. К ним с Романом домой.

Прихожая привычно осветилась ярким светом. Женя скинула туфли, бросила сумку. Заглянула в кухню – там было пусто. И уже при первых шагах дальше по коридору в Жениной голове вспыхнуло осознание, что все там ровно так же, как оставила утром. Словно там и не было никого за целый день.

- Елена Михайловна! – крикнула она в глубину квартиры, где никто не отзывался.

Женя заглянула в гостиную, кабинет. Осеннее солнце в это время освещало комнаты приглушенным светом, отчего все казалось еще более нереальным, чем было на самом деле. Мало что изменилось в них. Исчезли детали, которые чаще всего и не замечаешь – настолько привыкаешь к ним изо дня в день. Но отсутствие этих мелочей делало комнаты пустыми, чужими, холодными. Вот здесь стоял Ромкин лэптоп. А там всегда валялась его домашняя кофта. Женя это отлично помнила, потому что часто куталась в нее сама. И теперь, замирая от гадкого, холодящего сердце предчувствия, Женя зашла в спальню, остановившись у порога гардеробной.

Пустота, захватывавшая ее по мере того, как она бродила по квартире, поглотила ее до конца. Не смея отвести взгляда от освобожденных полок, Женя присела на край постели. Сколько так просидела – не знала. Комнату затапливала темнота, когда Женя все же нашла в себе силы и поднялась. И только теперь заметила на тумбочке с ее стороны кровати бумаги, которых уж точно не было поутру.

Какие-то документы на плотной гербовой бумаге и с мокрыми печатями, какие обычно выдают в различных учреждениях, в которых ей по жизни и не приходилось бывать, лежали сверху. Женя подрагивавшими руками потянулась к ним, придвинула ближе к себе, склонилась, чтобы рассмотреть, но почти ничего не видела, пока на глаза не попался уголок обычного белого листа для печати в принтере. За него она и ухватилась, как за что-то реальное. Потянула на себя, выудила из общей кипы, упавшей к ее ногам и вгляделась в Ромкин крупный почерк.