Александр Федотов - Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)

В первый раз за время построения Папа улыбнулся. Петруха поднял голову, и под одобрительный гул экипажа счастливая улыбка осветила его детское конопатое лицо.

Объявить – пять суток отпуска была одна из Папиных фирменных фишечек. И хотя с «пятью сутками» домой, конечно, не съездишь, но, глядишь, ещё «пол-отпуска» заработаешь, и тогда уже можно и в путь собираться…

Распустив экипаж, Папа пошел к себе в каюту переодеваться в рабочую форму одежды. Он любил вечерком надеть рабочую матросскую робу, нацепить берет с шитым офицерским крабом и пройтись по кораблю, в особенности по потаённым шхерам: проверить, всё ли в порядке в его обширном корабельном хозяйстве. Ну и доставалось потом офицерам, если недосмотрели, если допустили халтуру при приборке на закрепленном за ними участке. За залёт Папа карал строго. Тогда всем: и матросам, и офицерам доставалось по полной. Особенно все на корабле боялись его коронного наказания – «сто дней без берега». Если кому объявил, то всё – точка, обжалованью не подлежит. В течение ста дней бедолага даже шаг на берег сделать не сможет, даже чтоб мусор вынести.

И если карасям это ещё было туда сюда, они и так особо в город по увольнениям никуда не мотались, то для годков, многие из которых за время службы уже и зазнобами во Владивостоке обзавестись успели, – это было жестокое наказание. Матросы боялись этих «ста дней без берега», как огня. Папа, разумеется, это знал и без дела, направо, налево, этим наказанием не разбрасывался. Папа, вообще, без дела мало что делал, за это его и уважали. Добавлял, впрочем, авторитету и тот факт, что Командир был кандидат в мастера спорта по боксу.

В то время, как Папа начал свою проверку, на верхней палубе, под кормовой ракетной установкой, трое бритых наголо годков-осенников (дембелей осени 1985 года) решили покурить на свежем воздухе и потравить байки. На кораблях установлено строгое правило: когда корабль на ремонте, курить можно только на баке (носу), а когда корабль в море – только на юте (корме). А курить под ракетной установкой нельзя никогда и ни под каким предлогом. Но различных запретов на флоте было много, а годкам, по обыкновению, дела до них было мало.

Стоят годки, курят, поплевывая за борт, головами по сторонам крутят на случай прихвата. А то, глядишь, поймается какой-нибудь залётный карась-бедолага, тогда его можно будет и повоспитывать чуток для профилактики. Но всё вокруг тихо. Скучают годки.

И вдруг один из годков приметил: по другому борту движется невысокая фигурка в берете и матросской робе. Глаза бритоголового вспыхнули в потёмках. Карась, салага, без «добра» прошмыгнуть надумал!

– А ну, карасина, стой! – скомандовал годок.

Расправив могучие плечи, с ехидной улыбочкой, по блатному ловко перемещая хабарик из одного угла рта в другой, бритоголовый годок сделал несколько шагов навстречу вздрогнувшей от неожиданности тёмной фигурке:

– Тебе, салага, кто дал «добро» здесь шляться?!..

– А ну-ка, плыви сюда, тело! – Два других годка тоже поспешили присоединиться к воспитательной процедуре.

Папа от такого неожиданного «здрасте» и от вида надвигающихся на него грозных фигур с огоньками сигарет в зубах на секунду даже растерялся. Он не очень-то привык к подобного рода обращению. Но его растерянность продолжалась не больше секунды. Сообразив, в чем дело, он решил немного подыграть будущим страдальцам. Втянув голову в плечи и наклонив её так, чтобы не было видно шитого офицерского краба на берете, он жалобно промямлил:

– Да я, ребята, так… вас не заметил… добро пройти, ребята?

– Да ты, дух, чё, ващще оборзел?

– Раньше надо было «добро» спрашивать, салага!

– Фанеру к осмотру!

И прежде, чем Папа успел что-либо сообразить, плечистый годок сграбастал его за шиворот и со всей силы двинул ему кулаком в грудь. Раздался глухой звук удара. Папа крякнул от неожиданности и согнулся… Но тут же выпрямился и резко, по-боксерски, отмахнувшись, двинулся на годков:

– Твою мать! А ну иди сюда!

Годки шарахнулись назад. А тот, кто двинул Папе по ребрам, выпучил глаза и пошатнулся.

– Т-товарищ к-кмандир… – только и смог простонать он, но поперхнулся и осекся.

Папа открыл рот, чтобы обрушить на них весь ужас своего возмездия, но годки, не отдавая себе отчета в том, что делают, развернулись на месте и бросились бежать. Бежать с такой скоростью и с таким безрассудством, как могли бежать только люди, гонимые первобытным животным страхом.

– Стоять!!! – заорал Папа.

Но годки его уже не слышали – в ушах у них свистел ветер. Промчавшись мимо дежурного офицера на юте, они, обгоняя друг друга, куборем скатились по трапу на стенку. У бритоголовой троицы включился инстинкт самосохранения. В головах пульсировала одна единственная мысль – бежать. Бежать от Папы и от неминуемой расплаты.

Папа рванул за ними, но, овладев собой, остановился перед трапом:

– На корабль! Быстро!.. Это приказ!!!

Годки белели в темноте перекошенными от ужаса лицами, но не двигались с места. Прошла минута, другая…прежде, чем из темноты послышалось неуверенное заикание:

– Т-товарищ капитан п-первого р-р-ранга… я-а… м-мы…не знали…

Два карася на юте с плохо скрываемым удовольствием наблюдали за их душевными страданиями. А из темноты жалобно послышалось:

– Товарищ командир… вы же убьёте…

Папа немного подумал:

– Не убью. Даже «сто дней без берега» не дам. Поднимайтесь, поговорим…

Тройка беглецов, вежливо уступая друг другу дорогу, медленно, на полусогнутых, поплелась обратно на борт.

Когда Петруха уходил с корабля на дембель – при оформлении дембельских документов выяснилось, что в его военном билете нет отметки о присяге! Матрос служил три года без присяги! То есть служил, будучи гражданским! Петруха был «сорокапятисуточник» попал на корабль, минуя учебку. А там, где он полтора месяца проходил ускоренную подготовку, когда всех молодых повели на присягу, он был в наряде, и про него попросту забыли! Он мог в любой момент свалить со службы домой, и никто не мог привлечь его за это к ответственности. Он ведь не говорил слова присяги: – «Пусть меня постигнет суровая кара Советского закона…» Чтобы соблюсти формальности, Петруха, стоя у флагштока, зачитал по книжке текст присяги, расписался в журнале и на следующий день сошел с корабля на дембель.

В конце того же 1985 года Командир Самофал-Папа перевёлся с нашего корабля на другое место службы; куда, называли опять-таки разное… Последнее, что я слышал: контр-адмирал Самофал А. А. служил начальником Дальневосточного регионального центра по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.

Потомки легендарных комиссаров

Чем отличается командир от замполита? Командир говорит: «Делай, как Я!», а Замполит говорит: «Делай, как Я говорю!»

(Фольклор)

На корабле по обкатанной советской системе существовали две власти: строевая и партийная, вторая надзирала за первой. Строевые офицеры в большинстве своем работяги, профессионалы своего дела: они обеспечивали навигацию, связь, стрельбы, работу разнообразных частей и механизмов, на них держался корабль. Главный среди них – командир корабля.

Политические офицеры, в отличие от строевых, – люди труда умственного, то есть по определению руками ничего не делали. Всей их материальной части, только язык, карта да указка. Этот маленький недостаток политработники, однако, с гаком компенсировали служебным рвением и беззаветной преданностью политике партии и родного советского правительства. Задача политруков была надзирать за уровнем политической благонадежности экипажа

Почти на каждого строевого офицера, чтобы не расслаблялись, приходилось по одному такому политработнику. На нашем корабле главным среди этих столпов коммунизма местного масштаба был заместитель командира корабля по политической части – Большой Зам. В команде Большого Зама числились комсорг, пропагандист и «маленькие замы». Маленькие замы служили наместниками Большого в боевых частях, комсорг председательствовал на комсомольских собраниях, а вот чем занимался пропагандист, я сказать не могу, не знаю, да и он сам, по-моему, толком не разобрался. За всю свою службу я только однажды был вызван в каюту пропагандиста. Капитан-лейтенант вежливо встретил меня, усадил и задал пару вопросов:

– Хобби какое-нибудь у тебя на гражданке было, – в конце поинтересовался он.

– Старинные монеты собирал.

«Замкнут, индивидуалист, любит деньги», – записал пропагандист результат психологического анализа в свою в тетрадь…