Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Претендент на престол
Но другой, почти такой же и все-таки чуть получше дал тому локтем под дых и громко сказал:
– Заглохни, псина!
Эти два неожиданных выкрика как бы нарушили торжественность момента. Все повернули головы туда, откуда эти выкрики слышались. Тот, кто крикнул вторым, сидел бледный, сожалея о том, что невольно проявил в себе человека.
– Суд удаляется на совещание для вынесения приговора, – объявил Добренький, поднимаясь.
58
Донесение Курта было получено адмиралом Канарисом во вторник. Вечером того же дня на очередном совещании у фюрера, посвященном обсуждению деталей операции «Тайфун» (операция по захвату Москвы), Канарис в числе прочих данных своей разведки доложил о донесении из Долгова. Гитлера донесение неожиданно заинтересовало.
– Кто он, этот русский? – переспросил Гитлер.
– Князья Голицыны – одна из стариннейших дворянских ветвей, – объяснил Канарис.
– Это я понял, – перебил Гитлер. – Я спрашиваю, это ваш человек?
Канарису показалось, что Гитлер чем-то недоволен, и он быстро ответил, что в его агентуре таких не значится.
– Жаль, – сказал Гитлер. Он вскочил и забегал по кабинету. – И все-таки, господа, это прекрасный симптом. До сих пор, кажется, ничего подобного не было.
Да, не было. Хотя он и рассчитывал на мощь своих вооруженных сил, но он не думал, что сопротивление русского народа будет столь упорным. Он был уверен, что русские только о том и мечтают, что сбросить с себя ярмо коммунистического рабства. Он думал, что они будут выходить навстречу его войскам с хлебом-солью. Как всякий диктатор, Гитлер был не только жесток, он был сентиментален. Планируя уничтожение народов, он в глубине души хотел, чтобы эти же народы, евреи, цыгане, поляки, русские, любили его как своего освободителя.
Его поражало, почему русские не восстают против большевиков, почему не идут навстречу его войскам.
– Господа! – остановившись посреди комнаты, он высоко поднял руку, давая понять, что принимает историческое решение. – Я думаю, мы должны помочь этому русскому. Мы не имеем права оставлять его одного в беде. И мы ему, – он вытянул горизонтально указательный палец, – поможем.
– Но, мой фюрер, я повторяю, – сказал Канарис, – я не знаю, кто он. В моей агентуре такого человека нет.
– Мой фюрер, – вмешался молчавший до этого Гиммлер, – в России, помимо агентуры адмирала Канариса, существуют и другие службы.
– Ты хочешь сказать, что этот… как его… Голицын твой человек?
– Я должен это проверить, мой фюрер. – Гиммлер многозначительно улыбнулся.
Гиммлер, конечно, не думал, что мифический князь состоит у него на службе, но, видя, что фюрер затевает какое-то новое дело, решил тут же к нему примазаться. Это понял и Канарис; понял и Гитлер, но, увлеченный новой идеей, он рад был косвенной поддержке Гиммлера.
– Это замечательно! – говорил Гитлер, ходя по комнате и размахивая руками. – Это изумительно. Это превосходно! Гудериан! – закричал он. – Где сейчас находятся ваши танки?
Генерал-полковник Гудериан встал, одернул мундир, посмотрел на часы, как бы выжидая наступления именно того самого точного момента, о котором начал говорить:
– В данный момент, мой фюрер, мои танки в районе Каширы, прорвав оборонительный заслон русских, вышли на прямую дорогу к Москве.
– Вы их повернете к Долгову!
– Как? – вырвалось у Гудериана.
Вскинул голову Браухич, задергал шеей генерал-полковник Гальдер. Один только Кейтель сидел по-прежнему невозмутимо. Даже Гиммлер посмотрел на фюрера с опаской, но тут же опустил глаза.
– Но, мой фюрер… – У Гудериана в глазах стояли слезы. – До Москвы осталось всего восемьдесят километров. Мои танки ворвутся в нее с ходу.
– Ваши танки ворвутся в нее с ходу, но сначала пусть они возьмут Долгов, пусть освободят этого несчастного князя. Право, оставить его в беде было бы неблагородно. Я бы себе этого никогда не простил.
Тут поднялся ужасный переполох. Все генералы вскочили на ноги, и все, перебивая и отталкивая друг друга, кричали:
– Мой фюрер! Мой фюрер! Мой фюрер!
– Молчать! – Фюрер хлопнул ладонью по столу и затряс ею от боли. – Всем замолчать! Говорите по одному. Что? Чем вы недовольны?
– Мой фюрер, – выступил вперед фельдмаршал фон Бок, – в данных условиях, когда наши войска находятся на подступах к Москве…
– Я вас понял, фон Бок, и объясняю: взять Москву мы успеем всегда.
– Но я полагаю… – приблизился фон Браухич.
– Все! – раздраженно сказал Гитлер и снова хлопнул рукой по столу. – Полагать вы могли до того, как я принял решение. Теперь вы обязаны только лишь исполнять. Что стоите? Все свободны.
Генералы и маршалы покорно двинулись к выходу.
В кабинете остались только Гитлер и Гиммлер. Гитлер продолжал бегать по комнате, размахивать руками и выкрикивать:
– Ничтожества! Мелкие твари! Козявки! «Я полагаю…» Кто вы такие, чтоб полагать! Навешали на себя ордена и погоны и думаете, что вы действительно стратеги и полководцы. Да я с вас в один миг все это посдираю, и вы будете у меня голенькие. Ничтожные глупые старики с обвисшими животами!
Гиммлер сидел в мягком кресле и с легкой улыбкой наблюдал за истерикой своего вождя.
– Но, мой фюрер, – сказал он с легкой улыбкой, – не стоит на них так сердиться. Дюжина средних умов никогда не сможет постичь одной мысли гения.
– Льстишь? – повернувшись к нему, быстро спросил Гитлер.
– Льщу, мой фюрер, – сказал Гиммлер, и оба весело рассмеялись.
59
Говорят, в Москве какого-то октября была всеобщая паника. Никто не знал, что происходит на фронте, никто не работал, никто никому не подчинялся. На вокзалах творилось что-то невероятное. Люди осаждали стоявшие на путях теплушки и вагоны электричек, во всех направлениях, лишь бы из города, ехали на машинах, мотоциклах, лошадях, велосипедах, шли пешком, толкая перед собой тачки с пожитками. Метро не работало. Магазины, банки, сберкассы были открыты: заходи, бери, если чего найдешь. Возле помоек лежали груды сочинений Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина и других подобных авторов. Брошенные хозяевами голодные собаки, бродя меж фолиантами, внюхивались в них и воротили морды, тоскливо повизгивая.
На улицах не видно было ни военных патрулей, ни милиции, райкомы и райисполкомы не действовали, власти не было.
Говорят, что в тот день немцы могли взять русскую столицу голыми руками.
Почему же они этого не сделали?
В обширной исторической литературе существует на этот счет немало противоречивых, а порой и весьма оригинальных суждений. Одни говорят насчет погодных условий, другие противопоставляют морально-политический фактор и массовый героизм, что, конечно, было. Нередко приходится слышать и о личных заслугах одного из второстепенных персонажей данного сочинения, я имею в виду того, который сидел в метро. Мы, мол, победили потому, что он был с нами.
Признаться, с горькой усмешкой следил автор долгие годы за перепалкой историков. Сколько всего наговорено, сколько лесов порублено на бумагу, сколько щепок зазря пролетело, а ведь истина вот она, под рукой.
Нет, полностью отрицать заслуги того, который сидел в метро, я не буду. Он тоже свое дело делал: и трубку курил, и жирным пальцем глобус мусолил, указывая, куда какую кинуть дивизию и как наилучшим образом уничтожить живую силу и с той стороны, и с этой. Но с нами он не был. Он в метро сидел, оставив нас на поверхности.
Однако если говорить не о каких-то заслугах, а о выдающихся и решающих, то теперь мы знаем, что они принадлежат главному герою нашего скромного повествования, который в роковой час отвлек на себя танки Гудериана и таким образом спас столицу. И что с того, что ростом он невелик, лопоух и кривоног немного? Ведь если разобраться по совести и без горячки, так и тот, который сидел в метро, был тоже ничем не лучше. Ростом полтора метра с фуражкой, морду имел побитую оспой, руку сухую, лобик шириною в два пальца, а зубы кривые и желтые. А вот же, несмотря на эти вопиющие недостатки, вошел в историю и выведен в бесчисленных сочинениях, авторы которых изображают его либо не иначе как горным орлом, либо не иначе как совершенной свиньею.[8]
Завершая настоящий пассаж, мы выражаем надежду, что теперь, когда в запутанный историками вопрос внесена полная ясность, многолетняя полемика представителей различных школ и направлений, потеряв всякий видимый смысл, прекратится сама собой.
Выполнив возложенную на него свыше миссию, автор скромно отходит в сторону.
60
Генерал Дрынов получил повышение неожиданно. Когда ударная армия с входившей в нее дивизией Дрынова, потеряв половину своего состава, вышла из окружения, ее командующий был арестован за то, что не удержал Каширу. На его место назначен был Дрынов. Остатками потрепанной армии он должен был удерживать подступы к Москве. Положение было незавидным. Равнинная местность, лишенная всякой растительности, не считая травы. По приказу нового командующего бойцы окопались и ждали появления немцев. Утром появились немецкие танки. В армии Дрынова было четыре противотанковых ружья, из них одно неисправное, другое без боеприпасов, и одна пушка-сорокапятка (та самая) без снарядов. Сопротивление было бесполезно. Но Дрынов получил приказ «ни шагу назад» и намерен был его выполнить. Танки шли развернутым строем. Одно противотанковое ружье тявкнуло и замолкло, в него угодил немецкий снаряд. Из другого удалось подбить один танк, и он загорелся, но тут и для этого последнего ружья кончились боеприпасы. И тогда Дрынов решился на отчаянный шаг. Он поднялся во весь рост и с криком:
