Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
Итак, несмотря на то, что наши номера пользовались у зрителя «Аншлага» успехом, показывали их редко. А новые номера, которые мы высылали, или вовсе не принимались, или редактировались до неузнаваемости. А если учитывать, что записывается «Аншлаг» раз в 2–3 месяца, то непопадание на съемки «отбрасывало» нас от российского зрителя (и телезрителя) на длительное время…
В это время по Интернету мне пришло письмо от Евгения Петросяна, в котором предлагалось сняться у него в «Смехопанораме» к 10–летию передачи… Что делать? Откликнуться и навлечь на себя гнев Регины, потерять «Аншлаг»? Или плюнуть на все и «начать новую жизнь»? Но ведь на «Аншлаг» «потрачено» уже почти полтора года… Короче, мы три месяца «отбивались» от предложения Евгения Вагановича, затягивали переговорный процесс и готовились к Черноморскому круизу с «Аншлагом». О том, что мы едем в этот круиз, мы знали и от артистов, которые видели нас в списках участников, и от одного из руководителей программы. Но каково же было наше удивление и недоумение, когда узнали решение Регины, что ни в какой круиз мы не едем. Это был удар… И это была последняя капля…
К этому времени все программы Петросяна уже «перешли» с Первого канала (ОРТ) на РТР и потеснили Регинины. С эфира сняли «Экзамен Аншлага», «Бочку меда», а сам «Аншлаг» критиковали и в печати, и в Интернете, и по телевидению. Даже российский министр культуры высказал свое отрицательное мнение насчет передачи. «Аншлаг» стал выходить в новом формате и реже, чем прежде. Конечно же, мы в него опять не попадали…
Поэтому с осени 2004 года мы начали сниматься и у Измайлова, и у Петросяна, и у других известных юмористов. Но, самое главное, вся Регинина «гвардия» также начала сниматься у «конкурентов». Это был конец «юмористической войны», которая вредила не только нам, не только другим артистам, но и зрителю… А с Региной Игоревной у нас остались хорошие деловые отношения, тем более, что она все же приглашает нас на съемки. Иногда…
Эта «полудетективная» история произошла па фестивале «Море смеха–95» в Риге. Конкурсанты и члены жюри ежедневно принимали участие в больших концертax, которые проходили в Рижском цирке. Нас было так много, что на всех, кроме М.М. Жванецкого, персональных гримерок не хватило, поэтому приходилось тесниться по два-три человека в одной. Мне еще относительно повезло: моим соседом по гримерке оказался Семен Альтов, с которым мы были давно и хорошо знакомы, поэтому у нас не возникало даже малейших проблем по адаптации и взаимной притирке. Правда, много места для размещения своих вещей нам и не требовалось. У меня были только пара баночек с гримом, несколько листочков с текстами и «бабочка», а у Семена — и то меньше: три папки с текстами и все. Он не гримировался, видимо, считал, что и так достаточно обаятелен.
Папки Алътова были толстыми и достаточно потертыми, думаю, любой, кому они попались бы на глаза, не задержал бы на них своего взгляда, но для меня они выглядели намного соблазнительнее толстушек на картинах Рубенса. Дело в том, что в последние годы кардинально изменились отношения между авторами юмористических текстов и их исполнителями. Если раньше знаменитые эстрадные артисты буквально отбивались от авторов, мечтавших о том, чтобы их произведения были исполнены, и стеснявшихся напоминать о плате за это, то сейчас талантливые писатели благодаря телевидению приобрели такую популярность, что с успехом выступают сами, собирая полные залы и получая очень солидные гонорары.
Кстати, о гонорарах. Как недавно показали по телевизору, концерт Хазанова стоит 7–8 тысяч долларов, 10 — у Задорнова, а Жванецкий в свое время «стоил» почти раза в два больше. Самым высокооплачиваемым из юмористов сегодня оказался Данилко (Верка Сердючка) — от 20 до 40 тысяч УЁ за концерт!!! Да и все остальные зарабатывают очень и очень неплохо. Все это происходит из-за огромной популярности жанра и его огромной потребности для людей. А раскрутка на российских телеканалах только добавляет нули в суммах гонораров. К тому же я не знаю никого из коллег, кто бы «халтурил» на своих выступлениях. Поэтому считаю, что все они достойны своей цены.
Но вернемся в Ригу.
Сейчас уже артисты конкурируют друг с другом, стараясь купить у писателя интересный текст и не жалея на это денег. Например, Петросян как-то мне рассказывал, что платит по тысяче долларов за монолог. По нашим белорусским меркам, это огромнейшие деньги, но они окупаются за несколько концертов, а потом начинают приносить прибыль. Все это, разумеется, в России, а в Беларуси о таких суммах артистам даже мечтать не приходится, поэтому, сами понимаете, нужда в хорошем литературном материале у нас, в провинции, еще острее. Вот почему я не мог отвести вожделенного взгляда от соблазнительных альтовских папок. На мою скромную по форме и наглую по сути просьбу — дать для «Христофора» какой-нибудь из новых рассказов, Семен ответил категорическим отказом, зато подарил, сделав дарственную надпись, свою последнюю книгу, любезно разрешив использовать из нее все, что нам понравится. Я, конечно, искренне поблагодарил Альтова — получить от него такой подарок было очень приятно, мы у себя в театре, кстати, в дальнейшем кое-что действительно использовали из этой книги, но все это было не то. Хотелось заполучить на стоящий «свежак», нечто, как сейчас говорят, эксклюзивное, чего еще никто не видел и не слышал. Я был уверен, что в папках такое было и в большом количестве.
И тут в моем возбужденном мозгу родилась безумная идея. Сначала я сам ее испугался, но потом, успокаивая себя тем, что стараюсь не личной корысти ради, а во имя святого — благополучия «Христофора», стал деловито «обсасывать» ее со всех сторон. Да, я не сказал, что за идея. Я решил у Альтова рассказы… украсть. Но не примитивно «стибритъ», чтобы Альтов обнаружил пропажу листочков из папки уже во время следующего выступления, поднял шум, начал искать вора и первым заподозрил, естественно, меня. Нет, я надумал поступить профессиональнее, используя весь свой богатый опыт просмотра шпионских фильмов. В большинстве из них, если помните, секретные документы обычно фотографируют, я же решил пойти еще дальше и пустить в дело свою видеокамеру, которую всегда беру с собой в поездки (разумеется, для других целей).
В один из вечеров, выступив перед публикой и получив свою долю аплодисментов, я вернулся в нашу с Семеном гримерку и стал ждать, когда его пригласят на сцену. Наконец по громкой связи помощник режиссера сообщил: «Семен Теодорович, через пять минут ваш выход». Альтов взял одну из трех папок, на мгновение задержался перед зеркалом и вышел из комнаты, оставив меня наедине с двумя другими. Они, эти папки, манили меня, как неохраняемая алмазная россыпь, как гарем уехавшего в командировку султана, как… Да зачем тратить время на сравнения! Я схватил одну из папок, поднес ее к окну, чтобы было светлее, включил видеокамеру и начал съемку. Краем уха я ловил звуки, доносившиеся из зала. Мерный, несколько монотонный голос Альтова, временами, прерывавшийся смехом и аплодисментами, успокаивал меня, и я методично, страницу за страницей, переносил на видеопленку содержимое папки. Сделав свое «черное» дело, я аккуратно завязал на папке тесемочки и положил ее на место. Тут бы мне и остановиться. Но «жадность фраера сгубила». Я управился всего за несколько минут, Альтов обычно выступал значительно дольше, его голос, усиливавшийся динамиками, звучал ровно, как у хорошо отрегулированного и не собиравшегося глохнуть мотора, поэтому я решил «обработать» и вторую папку. Поднеся по уже опробованной схеме ее к окну, я продолжил съемку, не теряя бдительности и прислушиваясь к голосу Альтова. Работа спорилась, я снял уже, наверно, более половины, когда за моей спиной неожиданно прозвучало:
− Ну, вот и я дожил до высшей степени оценки моего творчества. Мои рассказы, наконец, начали воровать.
Сказать, что от неожиданности я опешил, значит — ничего не сказать. Представьте ситуацию: у окна я с видеокамерой и папкой Альтова, в дверном проеме — сам Семен Альтов, а из динамиков разносится голос все того же Альтова… Для мистического фильма это вполне нормально, но в реальной жизни… Я застыл, как изваяние, в моей голове долька мозга, отвечавшая за логику, тщетно — тем более что ей не давали сосредоточиться нахлынувшие стыд и ужас — пыталась понять, что же произошло.
В кино застигнутый врасплох шпион обычно достает пистолет и стреляет во врага или, в крайнем случае, в себя, иногда он просто поднимает вверх руки и банально сдается, бывают и другие варианты, но ни один из них не годился для меня. С идиотской рожей я тупо смотрел на Семена и слушал, как бурно реагирует зал на по-прежнему читаемый Альтовым рассказ. Не знаю, какими были первые чувства, возникшие при виде меня у Альтова, но он вдруг расхохотался, подошел ко мне, взял из моих рук видеокамеру, похлопал меня по плечу и, показав на камеру, сказал:
