Борис Кудрявцев - Сор из избы
— Вот за это самое! — не нашла слов Наденька, бросила рессору и ушла в душевую, переодеваться.
Видеть она Гришу больше не могла.
* * *Жили Потеряевы на площади, где сходятся маршруты и стоит вечная толкотня. Дом, выложенный розовыми плитками, в пять рядовых этажей, с плоской, будто подрубленной крышей, фасадом выходил на площадь и казался усеченным в сравнении с девяти- и четырнадцатиэтажными секциями поздней застройки, вставшими на окраинах. Слухи про их улучшенную планировку, лоджии и прочие удобства наводили Потеряевых на мысли об обмене. Соседи долго не думали: разъезжались, кто куда, расширяясь в метраже, комбинируя и компенсируя, по закону или на свой страх и риск. Потеряевы тоже сунулись было в обменный пункт, но поняли, что желающих меняться на их смежную площадь с совмещенным санузлом не найти.
— Пусть им будет хуже! — обиделся Потеряев. — Ужо поглядим… Проситься станут, да мы не захотим?
Смежные комнаты и совмещенный санузел не находка. Но руки у Сергея Потеряева были под стать новой планировке. Он вышел на площадь и сел в трамвай, потом в другой, благо они под рукой, бегать не надо. Вернулся поздно, но не с пустыми руками. Кое-какие материалы сунул под кровать, не захламляя кладовку — насчет ее у хозяина были другие планы. За одну осень две смежные комнаты стали раздельными, а одна полусмежной. Через полгода санузел раздвоился тем же способом, в компенсацию кладовки Потеряев навесил антресоли, соорудил по углам встроенные шкафы, на балконе выставил утепленный ларь под картошку и квашеную капусту, навесил ящички для рассады. Канделябры, светильники, аквариумы, клетка с попугайчиками, живые уголки с ползучей традесканцией, скрытые радиоточки и музыка неизвестно откуда. Отрываться от жизни Потеряев не любил и слушал передачи даже в ванной, отпаривая кости после смены на студеном ветру и морозе.
Про переезд на новые места с улучшенной планировкой жена теперь и слышать не хотела, жаль было расставаться с райским местом. Тем более, что Потеряев инструмент в долгий ящик не складывал и собирался переделать большую комнату в два уровня, приподняв пол в одной половине на полметра и соорудив ступени и резные перильца, а также камин по старым чертежам, с электроподогревом. Поделочный камень Потеряев собирал на свалке — плитки мрамора, полированного гранита, яшмы, отходы с ювелирной фабрики. Камней было много, цветных, с природными узорами, названий минералов Потеряев не знал, и собирался на досуге поискать в книгах профсоюзной библиотеки. А пока что складывал камень на балконе, набираясь сил и решимости для непривычной работы…
В семь вечера, как было обещано, Галкин поднялся по лестнице на пятый этаж и встал у двери Потеряевых. Ошибки быть не могло, дверь была приметная, крытая березовой рейкой, блестевшая лаком, с рядами бронзовых шляпок обойных гвоздей. Вколочены они были вензелем, в виде большой буквы П…
Звонок исполнил трель, но дверь оказалась незаперта.
— Заходи, кто там? — позвал хозяин, не выходя из комнаты. По голосу чувствовалось, что он в хорошем настроении и ждет. Значит, Наденька его предупредила.
— Можно? — Галкин вежливо топтался в коридоре, выдерживая определенный срок, чтобы не показаться навязчивым. Где Наденька? Если ее нет, лучше сбежать, будто дверью ошибся. Но сбежать не дал Потеряев.
— Ну, молоток! Уважил старика! — он обхватил Галкина и прижал к груди так, что перехватило дыхание. Сила у машиниста была под стать экскаватору. — Проходи, не стесняйся. Чужих нет, все свои. Сейчас познакомлю…
Он был при полном параде, на лацкане пиджака позванивали медали, надевал он их не часто и смущался.
— Это Галкин! — торопливо и громко доложил он жене, давая понять, что главный тут гость, у которого все награды впереди, и если бы все так начинали жизнь, как Галкин, наград бы не хватило, чтобы отличить. Двумя медалями не обойтись, это точно.
Наденьки не было, Галкин оглядывался по сторонам, пытаясь найти приметы, связанные с ней, они его волновали больше, чем вся мебель и развлечения в виде аквариума с рыбками и попугайчиков на окне. Брошенное шитье на диване заставило его покраснеть. Наденька могла быть здесь минуту назад. Но может быть, рукодельничала не она…
Мать Наденьки, невысокая, полная и плавная в движениях, глядела на Галкина во все глаза, стараясь что-то разгадать, и некуда было скрыться от ее взгляда. Потеряев повел Галкина в свои владения, тыкал пальцем в обои, которые можно протирать, не нарушив узора, скакал на полу, приглашая Галкина послушать, скрипит или нет под ногами? Паркет был крепок и блестящ, как лед на пруду в декабрьский ядреный мороз, хоть коньки надевай…
Наденька пришла из кухни в последний момент, как бы между прочим, привлеченная шумом и разговорами. В руках держала книгу, заглядывала в нее — там было интересней.
— Надежда моя! — сказал Потеряев. — Пирог испекла, с рыбой, ты прямо кстати, Аркаша, нюх собачий… Ха-ха! Не обижайся.
Смеялся он от души, не замечая смущения дочери. Роли смешались. Наденька бросила книгу и принялась налаживать скатерку на стол, тарелки с ложками. Галкин представил, как она заметалась, услышав его звонок в прихожей, скинула фартук, измазанный рыбьей чешуей, и схватила с полки первую попавшуюся книгу. Они прочитают ее когда-нибудь потом, вместе… За стол Галкин сел охотно, повеселев. Хозяин шарил по шкафам для этикету, хотя в доме у них напитков крепче чая давно не водилось. Слово было за гостем, как он скажет, так и будет. Придется в худом случае ловить такси. Но Галкин рюмку отставил, разрешив затруднения…
— Ты знаешь, кто это? Знаешь, мать?! — ликовал Потеряев, подкладывая Галкину куски пирога, густо сдобренные перцем и лавровым листом.
— Папа, сядь и помолчи! — говорила Наденька, улыбаясь, хотя ей хотелось послушать. Пирог блестел гладкими боками, намазанный сливочным маслом, и был на уровне мировых стандартов. Недоставало Наденькиного тавра.
— Ну как? — спрашивал Потеряев. — Угодила хозяюшка?
— Угу, — мычал Галкин с полным ртом, — угудила…
— Удила? Удила не она, — хохотал Потеряев, — удил я… Вот такой судак! — развел руками, увлекшись, чуть не в ширь стола. — Да тебя, поди, не удивишь после директорских разносолов! А? Аркаша, что вам на обед, к примеру, подают, с директором-то?
«Беляши», — хотел было признаться Галкин. В управленческий буфет он не поспевал, мотаясь по закраинам заводской территории и подсобкам, и теперь ему было стыдно врать.
— Папа, дай человеку поесть! — возмутилась Наденька.
— Ты ешь, Аркаша, жуй! Раньше ведь как работника нанимали: поставят на стол горшок щей да кашу, сколько человек умнет, такой и работник. Говорили, ешь до поры, пока не взопреешь, а работай, покуда не замерзнешь! Примета верная, на себе проверил! — не унимался Потеряев. — А я ведь тебя, Аркашенька, в помощники хотел взять! Да не успел уговорить, директор опередил… Ну да я тоже директор машины…
Мать и дочь смеялись. Никто не вспоминал, в каких вопросах Галкин помогает директору. Может, не в курсе? Было бы лучше, если это осталось секретом производства.
После пирога Потеряев достал семейный альбом с фотографиями. Наденька ушла на кухню хозяйничать, и Галкин в ее отсутствие знакомился с родословной семьи, задерживая взгляд на фотографии девочки, потом девушки. Она снималась одна и группой, с подругами и парнями. Улыбки парней казались вызывающими, манеры и позы развязными, он тайно ревновал. Родословная Потеряевых была не рядовой. Мать Наденьки, оказалось, тоже была «директором бульдозера» и работала на нефтепромыслах, не отставая от мужчин. Выработала стаж и перешла вязальщицей в трикотажную мастерскую. Таких вязальщиц на фабрике было всего две: они поднимали нитки и реставрировали любой рисунок на старинных и импортных изделиях, заказы — на два года вперед…
Галкин таким искусством в своем деле похвалиться не мог, родословной тоже, поэтому он слушал и ждал момента, чтобы улизнуть на кухню. Наденька навела блеск и вышла в коридор с ведерком, в нем мусор и рыбьи потроха. Оставлять их на ночь в тепле кухни она не хотела. «На мусор мне везет!» — подумал Галкин и выскочил следом, извинившись. — «Мусор — счастливый знак!» К его радости, мусоропровода в доме не имелось, он догнал Наденьку на третьем этаже, скача вниз, подобно камнепаду.
— Разреши! Я помогу, — ведерко он взял в свою руку. Теперь они спускались вместе, и были похожи на дружную семейную пару, готовую поделить заботы и сберечь силы и время на нежность и возвышенные чувства. Галкин пока что не находил слов, Наденька конечно нашла бы, но не хотела начинать первой. И без слов было хорошо.
Просторный двор был пуст, ветер трепал и гнул кроны тополей и кленов. Под навесом громоздились пустые ящики, в них по-мышиному трепыхались и скреблись клочки оберточной бумаги, раздуваемые ветром. Где-то рядом был продуктовый магазин, и следы его хозяйственной деятельности не украшали двор. Галкин поискал скамейку и нашел сразу две или три, сдвинутые вместе для компании. Но воздух над ними был сизый от дыма. Кто-то поджег мусор в середине двора и выкурил со скамейки всех, сам того не зная. Мусор был лежалый и чадил, медленно и нудно. Галкин сунулся с ведром к ящикам с пищевыми отходами и отступил, задержав дыхание. Похоже было, что отходы лежат давно и вывозить их не торопятся. Зимой бы ничего, терпимо, но летом…
