Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон
— Деликатного обхождения человек, — сказал Прохор Матвеевич. — Уж доподлинно: такой мухи не обидит.
— У нас в Виннице говорят: «В потихонях чорт сидит», — откликнулся Благуша.
Прохор Матвеевич, Надя и Мартын неторопливо шли по дороге.
— У вас много еще странностей, — сказал Мартын. — Такой зажиточный колхоз, а деревня называется Горелово. Я слышал, что поблизости есть Неурожайка — и в ней самые добрые в области урожаи снимают…
— Да уже давно народ решил переименовать. Отправили в столицу все бумаги… Со дня на день ждем решения, — ответил Прохор Матвеевич и вдруг, крикнув: «Минуточку, ваше плодородие!» — бросился в ближайший дом.
— Это он агронома увидел, — сказала Надя. — Папа агрономов всегда зовет пышно — «ваше плодородие».
…Умудренский, наконец, отыскал Трындычиху.
На крыльце, отдуваясь, стояла великолепная по объему женщина. Воздух над ней струился, как над жаровней. Несметное количество каких-то шелковых и кисейных шуршащих кофточек было натянуто на толстуху, и от этого она смахивала на большую ожившую луковицу.
— Так что же вы будете покупать? — басила Трындычиха. — Молоко? Ягоды? Овощ у меня любой — весь винегрет вокруг дома растет. Мед имеется.
— Меня интересует товар деликатный, — сказал Умудренский. — Для научно-популярных нужд. Мне рекомендовали к вам обратиться.
— Что ж, у Трындычихиной все имеется! — гордо повела плечом толстуха. — Что хочешь продам. Хватило бы у вас денег.
— Мне нужны мухи, — как можно мягче выговаривая слово «мухи», произнес Умудренский.
— Можно! — ничуть не удивилась торговка и распахнула дверь своей избенки.
Гул бессчетных мушиных стай обласкал слух Умудренского. Мухи сидели на потолке, на стенах. Умудренский, не задумываясь, протянул пятерку.
Выпросив у торговки лист бумаги, он свернул из него фунтик, затем зажмурил глаза и головой вперед, как в прорубь, кинулся в мушиный дом. Доски пола под его ногами заходили ходуном, запели на разные лады.
Наловив мух, Умудренский вышел из избы. Кулек в его руках жужжал, как мотор.
Когда Умудренский вернулся на место рыбной ловли, он уже не нашел там ни своего начальника, ни его компаньонов. Он побродил по берегу, заглядывая под каждый кустик, порядком продрог и, горячо проклиная любимое начальство, зашагал к шоссе.
Фельетон двадцать пятый. «Красногорское руно»
Виктор Викторович Протарзанов раскинул свой бивуак на вершине холма. Отсюда ясно были видны колонны овец, выходившие на съемочные рубежи. Со штативами наперевес бежали навстречу отарам операторы. Ассистенты торопливо взбирались на возвышенность, нервно передавали донесения и мчались назад с приказами кинокомандующего.
Протарзанов сидел на походном складном стульчике, положив одну ногу на барабан для сушения пленки. Лицо Виктора Викторовича болезненно морщилось. Он переживал острый приступ подагры. В такие минуты даже верный адъютант Гиндукушкин старался не попадаться мэтру на глаза. Подле шатра на пуфике томно возлежала Чита. Пес, рожденный и воспитанный в городе, впервые близко столкнулся с живой бараниной и был устрашен ее нецивилизованным видом.
Над съемочным плацем звучало жалобное овечье блеяние. Овцы и барашки, мобилизованные в соседних деревнях, никак не могли проникнуться значительностью момента. Они ежеминутно порывались бежать домой и кидали умоляющие взоры на своих владельцев, которые плотным кольцом окружили луг. Помощники режиссера, временно исполняющие обязанности чабанов, еле-еле справлялись с парнокопытными статистами.
Привлеченные редким зрелищем, сюда пришли рабочие Кожкомбината, окрестные колхозники и три пионерских лагеря с горнистами.
— Неужели и у нас на Кожкомбинате будут снимать? — тревожно спрашивали рабочие. — Тогда прощайся с планом! Три дня работать не дадут!
— Кинокомедия из животной жизни! — радостно кричали ребятишки, помогая помрежам ловить заблудших овец.
Юрий Можаев некоторое время наблюдал из толпы за действиями товарищей по оружию. Зрители всё прибывали. Среди вновь подошедших была высокая женщина в цветастом платье и оригинальных босоножках, напоминающих древнегреческие котурны.
— Пламенный привет, товарищ Арзамасцева! — здоровались с ней рабочие. — Добрый вечер! Материал-то на фельетон просится, а?
— Ксения Николаевна, — озабоченно спросил Юрий, — вы были в артели «Наш ремешок»?
И Арзамасцева, понизив голос, сообщила Можаеву, что разговаривала с Федей Белорыбицыным, который только-только вернулся с курорта; что Федя уверен, будто Самозванцев его нарочно отправил туда в такое время. Кроме того, Ксения Николаевна почерпнула от Белорыбицына много интересных сведений о кожрегланах и прочих чудесах артельной жизни.
— Спасибо вам, товарищ Можаев, — кончила свою информацию Арзамасцева, — а то бы я об этой Бакшиш никогда не узнала… Или узнала бы слишком поздно…
— Ксения Николаевна, — взмолился Юрий, — как журналист журналиста прошу: посвятите в курс сегодняшнего комбинатовского собрания. Я так был занят съемкой Николая Калинкина, что не мог присутствовать. А ведь там, кажется, шел разговор о кожноподкожных махинациях?
— Долго рассказывать! Заседали три часа.
— А вы в двух словах, телеграфным языком.
— Попробую, — улыбнулась Арзамасцева. — Итак, зажим рационализации. Кому выгодно? Встанько и другим. Каким образом? Остаются излишки. Их вывозят. Якобы «обрезки». В артель. Самозванцев оформляет фальшивыми ведомостями. Берет себе. Отдает частным портным. Они шьют. В основном пальто. Бакшиш реализует. Деньги делятся. Все ясно?
— Почти… А кто конкретно разоблачил эту шайку-лейку?
— Одному человеку это было бы не под силу. Тут много народу приложило стараний. И вы, и Федя Белорыбицын, Николай Калинкин, который боролся за новые нормы… и ОБХСС. Ну, как говорится, подробности в газетах…
— Спасибо, Ксения Николаевна! На душе стало спокойнее… Жаль, я не был на собрании… С режиссером надо встретиться.
— Вы хорошо знакомы с самим Протарзановым? — спросила Арзамасцева.
— Слегка, — усмехнулся Юрий. — Во-первых, мы работаем на одной студии, а во-вторых, я пять лет приобщался к искусству под его руководством. Виктор Викторович — масштабная фигура. Гроссмейстер инсценировки.
— Ну него все ученики такие критиканы? — улыбнулась Ксения Николаевна.
— К сожалению, не все, — развел руками Можаев. — Вот, например, сюда направляет стопы свои мой соученик. Фанатик протарзановщины!
К Юрию бежал, прыгая через кочки, Власий Гиндукушкин.
— Как жизнь в искусстве, старик? — кричал он. — Рад тебя видеть!
Юрий сделал несколько шагов навстречу Власию.
— Кто эта красивая женщина? — зашептал ассистент-адъютант.
— Сначала здравствуй, — отвечал Можаев. — А что касается женщины, то это редактор комбинатовской многотиражки.
— Ого! — воскликнул восхищенно Гиндукушкин и горделиво подбоченился. Он считал принятую позу наиболее эффектной.
На лбу Власия сверкал зеленый целлулоидный козырек. Щуплую грудь прикрывал галстук леопардовой масти. Щеки и флюгерообразный носик были исчерчены свежими царапинами, словно по ним прошелся чей-то маникюр.
— Неужели у баранов такие когти? — поразился Юрий.
— Меня терзали орлы, — самодовольно отвечал Гиндукушкин.
— Лавры Прометея мешают тебе жить спокойно?
— Птички стоят мне столько нервов! — хватаясь почему-то за печень, простонал Власий. — Я организовал в красногорском зоопарке трех орлов. Специально для кадра «Нападение звена воздушных пиратов на мирного чабана»… Но почему ты скрываешься среди толпы? Иди приветствуй мэтра!
Придерживая Можаева за локоток, Власий направился к режиссерскому штаб-шатру.
— Хочешь, я расскажу тебе одну потеху? Только, старик, чтоб это было между нами…
И, не дожидаясь согласия Юрия на хранение тайны, Власий затарахтел:
— Ты, старик, не знаешь этой истории. Мэтру поручили заснять документальное кинополотнище о перегонке судна «Дагестан» из Черного моря в Белое. Словом, Европа справа! Якорей не бросать!.. Отразить южную экзотику, а затем арктические торосы, заносы и айсберги. Виктор Викторович со своей группой выехал в Одессу… Ты, старик, не представляешь — там райский климат! Мэтр принял решение задержаться подольше — он вообще любит южную природу. А чтобы совместить приятное с полезным, снял процедуру перегонки корабля без отрыва от Одессы. Всю «Европу справа» засняли при помощи фанерных щитов, расписанных местными театральными художниками. Особенно роскошно получились, виды Гибралтара и туманы Ла-Манша. Даже охота на белого медведя — его наняли у дрессировщика Тендера — выглядела очень натурально. И кто бы мог догадаться, что все эти айсберги и медведи сняты под Одессой?! О, у Протарзанова все получается шедеврово!.. Но, представь, старик, вдруг морское начальство решило перебазировать на север не «Дагестан», а какой-то другой стан… А фильм уже снят! Крах, скандал, фиаско!
