Борис Привалов - Надпись на сердце

— Учтите, — сказала она, — вас предупреждали по всем правилам. Так что отвечать вы будете персонально.

Я сорвал цветастую баранку с крюка и чуть не выронил ее из рук — таким неожиданно тяжелым, словно гиря-двухпудовик, оказался этот спасательный снаряд.

— А я про что говорил? — вздохнула телогрейка. — Таким нулем шарахнешь по утопленнику — и все. Поминай имя-отчество. Никакие искусственные дыхания не помогут. Потому в этом спасательном инвентаре пробкозаменитель еще пять лет назад начисто выгнил. В какой-то химический минерал обратился.

Телогрейка постучала своим металлическим свистком по спасательному кругу:

— Во, слышите — асфальт!

— Да кидайте же скорее! — волновался нервный товарищ, стоящий рядом со мною. — Вопрос идет о жизни и смерти...

Но о смерти теперь говорить не приходилось: утопающего уже подбирала оказавшаяся случайно поблизости лодка с влюбленной парочкой. Девушка и ее поклонник довольно сноровисто извлекали утопленника из водной стихии.

Прохожие, оживленно комментируя происшествие, начали выходить на свои прежние орбиты.

— Вы кто ж будете? — выжимая спасательную гирю, чтобы водрузить ее на крюк, спросил я телогрейку. — Сторож?

— Специально охраняю осводовский инвентарь, — ответил он, пряча свисток в карман. — Чтоб кто случайно его в воду не скинул. Кружочки эти на балансе стоят. Означенную ценность имеют.

— Но они же никуда не годятся!

— А куда ж их девать прикажете, раз на них срок износа не указан? Вот петрушка и получается. Мы, то есть сторожа на мостах, в год государству, все вместе, в двадцать тысяч обходимся. А всех, скопом, спасательных кругов всего на пять тысяч рублей значится. Хотели нас в прошлом году увольнять. Из руководства такой шустрый гражданинчик приезжал на персональном мотоцикле. Предложил нас сократить, а круги к щитам приколотить. Ну, тут ему и дали жару! Подумаешь, хе-хе, новатор обнаружился! Во-первых, по инструкции спасательный круг должен свободно со шита сниматься. Сами понимаете, секунду промедлишь, человек прикажет долго жить. Так что гвозди сразу отпали. А во-вторых, бухгалтер за нас. Есть у него графа расхода на охрану инвентаря, и мы за этой графой как за каменной горой. Не уколупнешь, все законно. И бухгалтер наш — большой строгости товарищ. Государственную копейку бережет, как собственную кровинку. Он шустрику так это ехидно врезал: «А кроме всего прочего, — говорит, — по какой статье, — говорит, — я проведу предлагаемые вами гвозди для приколачивания кругов?»

— Но совесть-то, честность гражданская у вас есть? — возмутился я. — Ведь вот все понимаете, разбираетесь в беспорядках, а молчите. Выступили бы на собрании, написали бы в газету!

— Знаете, писал, — сказал сторож и положил ладонь на то место, где, по его расчетам, под телогрейкой должно было находиться сердце. — Все описал, как есть. В городскую газету. Три ночи не спал, грамматику исправлял.

— И что же?

— В редакции сказали: не убедительно, дескать, чистой воды частный факт. «Вы, — говорят, — напишите с обобщениями. Не обязательно, — говорят, — фамилии бухгалтера и начальника станции указывать. Главное — типичность. Ведь не только, — говорят, — на здешних мостах может такое случиться...» Ну, а с обобщениями я писать не умею. Может, вы, товарищ, напишете, а? Статью написать, не в воду нырять, а сколько народу сразу спасете! Право слово: помогите утопающим!

Я дал слово помочь.

Вот так и родился этот рассказ.

КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ?

Девушка села на нос лодки, а он взялся за весла. Это была ярко выраженная влюбленная парочка: молодой человек глаз не сводил со своей стройной подруги, она не видела ничего, кроме него.

Лодка тихо покачивалась на ласковой речной зыби. Прозрачная вода, пронзенная пугливыми рыбками, желтые россыпи дна, просторное, без единой соринки, чисто выметенное ветром небо оставались незамеченными влюбленными.

— Как хорошо! — сказала она.

— Мы уплывем куда хочешь! — с жаром заговорил он, сильно работая веслами. — Вдвоем — ты и я, я и ты... Представь себе — мы несемся не по этой реке, а по бурному морю. Я гребу, мы летим, как десять ветров сразу!

— Хорошо! — широко раскрытыми глазами смотря на юношу, сказала она.

— Эй! — закричал лодочник. — Лодку то позабыл отвязать! Слышь, паря?

— А туда же, молотит веслами чисто мельница — все на одном месте! — рассмеялся сидящий на пристани толстяк с пивной кружкой в руке.

— Да очнись ты! — теребил цепь лодочник. — Какое тут плавание, когда ты на приколе? Моряк с разбитого корабля! «Бурное море»! Крюк отцепи!

Молодой человек опустил весла, как птица — подбитые крылья. Он оглядел широчайшую самодовольнейшую улыбку лодочника и удивленно произнес:

— Ну, забыл... А какое это имеет значение?

...Когда лодка с влюбленными была уже далеко от берега, лодочник обратился к толстяку с пивной кружкой и, недоуменно крутанув носом, сказал:

— Какое значение имеет... хе-хе... Да ведь деньги-то за катание небось платил, а сам на месте стоит. Чудак, право слово!

ОБНОВА

В закусочной № 89, куда я зашел перекусить, внимание всех присутствующих было привлечено шумной компанией мужчин. Они вели себя громко, но ни швейцару, ни милиционеру, который нет-нет да заглядывал с улицы, поводов для вмешательства не давали.

— Обмывают! — почтительно (большой счет всегда вызывает почтение у обслуживающего персонала питейных заведений) объяснил мне официант. — Ух, и гульба идет! Рублей за пятьсот, как пить дать!

А пить давали без задержки. Самый пожилой (его уважительно именовали «мастером») уже угас, обмяк на стуле и только изредка повторял: «По рюмочке... по малень... кой... бом-бом... тирлим».

Компания находилась на той стадии «веселости», когда «Шумел камыш» уже кажется пройденным этапом, а просто шум, без камыша, начинать еще рано.

Официант приносил мне все новые и новые сведения:

— Слесарь, вон тот, белокурый, всех угощает...

— Уже уходят — счет потребовали...

— Получка у них сегодня была. И решили обнову обмочить...

— Кажись, дачу купил, слесарь-то... Наконец компания поднялась и направилась к двери. Мастера аккуратно вели, поддерживая за талию и тихонько инструктируя: «Теперь левой, а теперь правой... и опять левой...»

— Раз-два — взяли! — ответно бормотал мастер.

Официант, который обслуживал меня, сообщал последнюю новость:

— Счет — пятьсот рублей восемьдесят пять копеечек, как одна копейка. Вот повеселились люди от души: всю почти что получку до дна.

— А что вспрыскивали-то? — спросил я.

— Ах ты, господи, чуть не забыл, — и официант в два шага догнал белокурого слесаря: — Дача-то где у вас? В какой местности?

— Какая дача? — Слесарь остановился, страдальчески наморщил лоб. — Нет у меня дачи...

— А-а, значит, машину купил! «Волгу» или «Москвича»?

— О чем ты толкуешь, уважаемый? — довольно трезво спросил слесарь.

— Насчет обновы я, простите, — хихикнул официант, — обмывание, хе-хе, было по первому разряду... Не иначе жене манто или холодильник!

— Да, а где обнова-то? — оживился слесарь. — Ваня! Ты обнову взял?

Ваня, обеспечивающий движение мастера вперед, отозвался, едва переводя дух:

— На стуле на моем валяется!

Слесарь подошел к стулу и взял маленький пакетик в синей, фирменной, универмаговской обертке.

— Во! — молвил он гордо. — Тапочки купил! Высший сорт! И подошва — целиком кожаная!

КРИТИК В КЛЕТКЕ

«Д о г м а (греч.) — положение, принимаемое на веру, без критической проверки его на практике.

Д о г м а т и к — тот, кто придерживается догматического образа мышления».

На днях я присутствовал на публичном выступлении одного столичного литературного критика. И мне вспомнился один разговор в городе Энске.

...Как-то раз погожим деньком гулял я по этому городку и забрел в зоосад. На дорожках и горках, не обращая внимания на немногочисленных, ставших уже привычными, зверей, шумно играла детвора. Я оказался единственным взрослым посетителем, и удивленный директор сада принял меня, вероятно, за какого-то инспектора или инструктора. Во всяком случае, он долго показывал мне ведомости и накладные, а потом вызвался быть экскурсоводом.

— Заколдованный круг получается, — жаловался он. — Типичная карусель. Дорожки у нас запущены, стены, изгороди, заборы — не крашены, скамейки поломаны... Кому охота к нам ходить? Я не про них, — кивнул он в сторону детишек. — Эти бесплатно. А раз посещаемости нет, то финансовый план горит. Ярким пламенем. А раз дохода нет, то и средств на ремонт, на краску не отпускают — хозрасчет, сами понимаете. Карусель! Без средств опять же нехорошо — дорожки запущены, стены, заборы не крашены, скамейки поломаны... Посетитель мимо нас идет. А раз он мимо, то финансовый план...