Сергей Прокопьев - Отелло с кочергой
Артиллерийским выстрелом грохнула входная дверь, отсекая семейно-потрошковую ересь от огненного учения.
— От линии Ериха не сметь отклоняться! — приказал гуру своим овцам.
Хотел добавить восклицательным знаком «едрена копоть», но воздержался на этот раз. Все-таки в книгах Ериха «едреной копоти"не было.
И, может быть, зря.
АФИНОГЕН
Антонина Ветлугина столкнулась в поликлинике с дальней родственницей Надеждой, та ей глаза на конец света и разлепила. Умные люди, оказывается, без хи-хи да ха-ха относятся к библейскому катаклизму. И не сложа руки, камни с неба и серный дождь на голову поджидают. Одни тычут в глобус биорамками на предмет определения медвежьих углов, где можно с грехами пересидеть. Другие ищут надежные огнетушители — недвижимость в геенне огненной спасать. И только одна Антонина живет, как засватанная.
Сама Надежда предусмотрительно на чемоданах сидит.
— Ты думаешь, — учила Антонину, — так просто сел да поехал? Держи карман шире! Места, куда концом света не достанет, позанимали ушлые. Мы с одним ездили присмотреть заброшенную деревню, так не пускают колдуны, захватили спасительные территории, не продраться!
— Палками гонят? — ужаснулась Антонина.
— У них такие палки, не приведи Господь. День едем на машине, другой — нет свертка на деревню. Ему давно быть по карте, наши колеса будто на одном месте крутятся. По обочинам пора дремучим лесам расти, вместо них степь голая не кончается. И холодает — спасу нет. Июль на дворе, мы зубами клацаем, как в зимний мороз. Все на себя насдевали, а все одно — зубодробилка во рту грохочет: встречные машины по кюветам шарахаются. Плюнули, не замерзать же средь лета в ледышки, повернули — через пять секунд жарко, как в Африке, сделалось, и веришь ли, нет, в три часа до города долетели. А ты говоришь — палками. Колдунов-то, по писанию, первым делом под корень кончать будут. Вот они и забеспокоились подальше залезть.
Родственница, оказывается, посещает общество «Первый день апокалипсиса», где по концу света честной народ собирается. Чтоб, значит, не как снег на голову этот апокалипсис встретить.
— Приходи в воскресенье, — стала зазывать Надежда в общество. — Старец Афиноген будет выступать. Сильный знаток по концу света.
Антонина после этого разговора сама не своя сделалась. Так ведь и на самом деле — шарахнет конец света поперек квартиры, а ты ни сном ни духом — в какую сторону бежать от него.
Пошла на Афиногена.
Старец был слегка за пятьдесят мужчина. Квадратного покроя. Бородища, как пук черной проволоки в лицо воткнули. Глазки настырные, обшарили Антонину по всему периметру, у той аж сердце обмерло, спина взмокла. Рубаха черная у Афиногена до кадыка застегнута. Невысокий, но, поднявшись для доклада, плечищами полкомнаты отхватил. Бородища вулканом разверзлась на первом слове, из пропасти зубы торчат, ими только листы кровельного железа кромсать.
— Спасайтесь, братья и сестры! — обжигающей лавой упало на слушателей. — Ибо время близко! При дверех! Грядет плач и скрежет зубов!
И заплакал басом. С крупной слезой.
Антонина тем более в рев ударилась.
Старец Афиноген не дал разойтись рыданиям.
— Мужайтесь! — строго сказал. — Истинно говорю вам, братья и сестры: не останется камня на камне!
После чего углубился в концесветную тему. Он, оказывается, произведя сложные вычисления по количеству знаков в Библии: букв, точек и других запятых с пробелами, — определил дату начала конца света. Через год огонь, испепеляющий греховный мир, пойдет по странам и континентам, очищая от скверны. Когда пламя Божьей кары располыхается вовсю, земля треснет в районе экватора, и несожженные остатки погрязшего в грехе мира ухнут в горячее чрево планеты, а неухнувшие — водой покроет.
Резкими мазками нарисовал отец Афиноген катастрофическое завтра. Антонину с ног до головы жар охватил, будто уже вовсю полыхало вселенское пламя. Сердце заполошно дырявило грудь от страха за себя и близких. «Пропадем, — вытирала обильные слезы Антонина, — как есть пропадем, а детки еще жизни не видели».
— Истинно говорю: сие все будет! Глады и моры пойдут, СПИДы и землетрусы! Камня на камне не останется. Одна великая скорбь, какой не было от начала мира. И токмо претерпевший до конца спасется.
По библии, сказал старец Афиноген, не сгорят в огне и потопом не накроет тех, кто глубоко в тайгу упрячется, подальше от самой распоследней и забытой деревни. Рядом с деревенскими даже у черта на куличках не избежать меча Господнего, везде народишко погряз в богомерзких деяниях: блуде и пьянстве. Спасение только в безлюдной глухомани.
— В дебри бесчеловеческие надо забираться!
«Как Лыковы», — подумала Антонина.
— Как Лыковы, — сказал старец.
По окончании доклада подозвал Антонину. «Поедешь, — говорит непреклонным голосом, — матушка, со мной в тайгу спасаться. Ты женщина тихая, покорная. Мне подходишь. У меня для спасения все есть, токмо матушки не хватает».
Антонина не успела отнекаться от хотя и лестного, но неожиданного сватовства, а уже глядь — в трамвае трясется рядом с ухажером. Трамвай никаким боком не подходит ей домой добираться. Надо выходить, менять транспорт. Но на руки-ноги нисходит затмение от старца Афиногена, — не разворачиваются оглобли в нужную сторону. И в голову туман пал.
«Спасемся, матушка, — тихим голосом отец Афиноген говорит, — спасемся». Антонина пытается спастись: хмарь в голове разогнать, а никак. Глядь — трамвая как и не было вовсе, вокруг домишки частного характера, и старец Афиноген во двор ее заводит. Батюшки свет, три лютых пса, зверюги цепные без цепей навстречу скачут, вот-вот разорвут на лоскутки…
— В тайге без собачек погибель, — сказал старец и цыкнул на волкодавов.
Взошли на крыльцо, в сенках кули увязанные по углам. Здоровенные! Прямо матрасовки. Такие травой набей — и то не поднимешь.
— Запасы в тайгу, — хлопнул по одному из кулей старец. Даже вмятины не осталось. Утрамбовано насмерть!
В доме по стенам тоже стояли наготове запасы от конца света. Шутки шутить с этим природным явлением старец Афиноген, и вправду, не собирался.
Хозяин быстро спроворил ужин. На столе возникло сало, колбаса, куски вареного мяса, крупно нарезанный окорок, соленья, копченья, литровая бутылка водки.
— Пост ведь, — робко вякнула Антонина.
— Мне Господь простит, — ответствовал старец, — я в мир большие знания несу.
Перекрестившись, он выкушал стакан водки. Как кока-колу какую-нибудь, прости Господи, бросил в горло зелье — ни грамма не поморщился. Антонина даже не пригубила рюмочку. Старец Афиноген, швыряя в то и дело распахивающуюся ртом бороду куски мяса, сала и другую скоромную закуску, начал живописать предстоящее житье-бытье в тайге.
— Поначалу, матушка, в палатке с тобой перебьемся, апосля дом поставим. Деляну раскорчуем поболе, огородик вскопаем… Я крепко молиться за всех грешных человеков буду.
«Он, значит, — размышляла про себя Антонина, — будет молиться, а огородик копать кому?»
— Скотинку разведем. Я сильно парное молоко уважаю! — мечтал дальше о конце света отец Афиноген.
«За скотинкой ему тоже некогда ходить, — Антонина рационально соображает, — когда навоз убирать, если день и ночь поклоны бить?»
«Я с таким спасением загнусь, — загрустила она посреди трапезы, — с моим-то здоровьишком много не накорчуешь».
И вызвалась тоже молиться за спасение грешников.
В ответ старец употребил второй стакан водки. Под третий Антонина спохватилась: она ведь не как перст на белом свете. Детки, какой-никакой муж…
— Как я за тебя пойду, — спрашивает резонно, — если у меня муж, двое детей…
— Ну и что? — не смутился старец. — Я ведь не с ними в тайгу сокроюсь — с тобой. Быстренько разводись, обвенчаемся и айда-поехали. Ты такая покорная, послушная, мне в самый раз.
«Чтоб пахал на мне!» — окончательно пробило Антонину.
Здесь она заметила, что за окном уже светать начинает.
— Развиднелось уже, — обронила.
— Да, — согласился старец Афиноген, — пора почивать.
И сграбастал «покорную» Антонину в крепкие объятья.
— Пост ведь! — вскрикнула та. — Бог накажет!
Предупреждение о грехе и каре не отрезвили старца.
Он продолжал с азартом наваливаться на Антонину, буравя ее лицо бородищей. И казалось — быть грехопадению. Не совладать голубке с коршуном!
Да вспомнила голубка поучительный случай из личной жизни.
Забежала как-то Антонина в отдел дамского белья, там женщины толпятся, и вдруг все разом начали плеваться и звать: «Милиция!» В ряды покупательниц затесался мужик, слабый насчет выставить на всеобщее обозрение мужские атрибуты. Дамы шарахнулись по сторонам от неожиданной демонстрации. И только одна, далеко не импозантного телосложения, смело шагнула навстречу развернутой экспозиции и схватила бесстыдника за оголенный на весь магазин экспонат. Да так схватила, что хозяин вернисажа заревел раненым медведем и замахнулся кулаком уничтожить противницу его искусства. В ответ последняя тут же отреагировала увеличением усилия на сжатие. Куда медведь девался? Заблажил мужик слезливой бабой, сам громче всех призывая на место происшествия органы правопорядка: «Милиция!»
