Владислав Егоров - Путь к вершине

Ув. тов. Неустроев!..……………………Однако что раздражает и даже возмущает, так это убийственная эрудиция автора. Откуда Вы только набрались всех этих премудростей, разных там «сублимаций» и «деградаций», смысл которых понятен лишь лицам с высшим физико-химическим образованием?! И разве обязан помнить рядовой читатель, что в пятидесятых годах за сборную Венгрии по футболу играл Хаммурапи?! Мой Вам добрый совет: выбросьте их из мемуаров, они только засоряют мозги. Желаю новых больших удач! С дружеским рукопожатием.

Вибе

Сначала я немного осерчал на автора этого послания, но, поразмыслив, понял, что мой непрошеный критик отчасти прав. Если тов. Вибе (очевидно, юмористический псевдоним от датского vibe — пигалица) не знает значения некоторых слов, употребленных мною, значит, могут найтись и другие читатели с такими же, а может, и большими пробелами в образовании. И далеко не каждый из них побежит в библиотеку, чтобы почитать о сублимации. И возможно, иной так и останется в неведении насчет Хаммурапи или подумает о нем невесть что, в чем, конечно, автор никак не заинтересован. Однако выбросить, как предлагает тов. Вибе, «все эти премудрости» я категорически не согласен, ибо такая процедура, во-первых, обеднит образ лирического героя, а во вторых, лишит мемуары интеллектуального очарования. Поэтому я иду на компромисс и даю ниже кое-какие пояснения к словам, которые, на мой взгляд, могут быть непонятыми или понятыми превратно. Для сведения тов. Вибе и, возможно, сочувствующих ему читателей считаю своим долгом сообщить, что эрудиции я набрался исключительно благодаря разгадыванию кроссвордов. За отточенность всех формулировок не ручаюсь, так как имею под рукой лишь несколько разрозненных томов БСЭ, словарь Ожегова и свою память, увы, уже слабеющую.

И. Н.

совсем необязательные для тех, кто и так все понял

Орфоэпия — правила образцового литературного произношения.

Гипербола — поэтическое преувеличение.

Метафора — прочие атрибуты поэтического языка.

Синекдоха — прочие атрибуты поэтического языка.

Синекура — хотя это слово в мемуаре не встречается, думаю, читателям небезынтересно будет узнать, что оно означает хорошо оплачиваемую должность, не требующую большого труда.

Прецизионный — металлический сплав с особыми физическими свойствами, характерен отсутствием в нем посторонних примесей.

Модуляция — переход из одной тональности в другую.

Дегидратация — отщепление воды от органических или неорганических соединений.

Сублимация — переход вещества из твердого в парообразное состояние.

Лавуазье Антуан Лоран {1743 — 1701) — французский химик; незнание русского языка побудило его вторично открыть закон сохранения вещества и движения, уже открытый до него Ломоносовым.

Шульц — в энциклопедии не обозначен.

Сертификат — слово имеет несколько значений.

Амфибрахий — трехсложная стопа (стихотворная).

Конвергенция — буржуазная теория о сглаживании остры х углов.

Либела — элемент фигурного катания.

Синдром — сочетание симптомов какого-нибудь заболевания.

Дали Сальвадор — изображает из себя художника, но возможно — и шарлатан от искусства; и в том и в другом случае не без таланта.

Сонорные — звуки, в которых музыкальный тон преобладает над шумом.

Реагенты — исходные вещества, принимающие участие в химической реакции.

Somnio (лат.) — нести вздор (см. «Латинско-русский словарь», Государственное издательство иностранных и национальных словарей. Москва, 1949).

Хаммурапи — все-таки не футболист, а царь Вавилонии, большой любитель повоевать, издал закон, предусматривающий четвертование за распитие спиртных напитков в рабочее время.

Аттила — вождь гуннов, чтобы стать таковым, ухлопал родного брата Бледу, который из-за этого не сумел попасть в историю.

Дрозофила — пресловутая муха.

Телепатия — передача мыслей на расстоянии.

Гайд-парк — парк в Лондоне, где ходят по газонам.

Маркони Гульельмо (1874–1937) — якобы изобрел радио.

«Жигулевское» — сорт пива, о чем нетрудно догадаться из контекста.

ЧТЕНИЕ МЫСЛЕЙ НА РАССТОЯНИИ

Мемуар № 9

Если принять во внимание, что мороз стоял за двадцать пять градусов, и мела поземка, да плюс к этому ханурик Федя, которого буфетчица Зоя с неделю назад определила в свои фавориты, расшалившись, разбил электроплитку, лишив тем самым желающих конституционного «права подогрева», так вот, учтя все эти факторы, легко представить, сколь холодным было пиво в киоске № 8 29 января 1961 года. Дату эту я не мог не запомнить, потому что ею отмечена моя вторая встреча со Степаном Богдановичем, встреча, заметно повлиявшая на благополучное течение жизни автора настоящих Записок, о чем можно судить по последовавшим затем событиям, упоминать о которых сейчас вряд ли целесообразно, ибо они как раз и составят фабулу данного повествования.

То, что наше рандеву произошло у пивного киоска, а не в концертном зале филармонии, как бы хотелось иным читательницам, отнюдь не говорит о каких-то там изъянах в моральных обликах автора и его героя, а просто лишний раз подтверждает, что по-настоящему интересного человека гораздо легче встретить за кружкой пива, чем за прослушиванием сочинений Чайковского и Вагнера, не говоря уже о генделевских опусах. Вероятно, в дальнейшем мне еще не раз придется возвращаться к пенному напитку (естественно, как к художественной детали произведения), поэтому прошу не отождествлять автора как такового с автором — лирическим героем рассказа, буде даже и тот и другой для утоления жажды употребляют отнюдь не воду. Вообще в качестве лирического героя автор может позволить себе гораздо больше того, на что он решается в повседневной жизни, если, конечно, и тогда его не сдерживают лирический местком и другие лирические общественные организации.

Итак, из-за проказника Феди пиво было весьма холодным, и пить его приходилось врастяжку, мелкими глотками, что удлиняло время пребывания у киоска. Однако это обстоятельство совсем не тяготило меня, потому что я получил возможность обогатиться кой-какими сведениями из новейшей истории. Знакомый мне по предыдущим встречам у этой же «точки» — полковник в отставке, имени, отчества и фамилии которого никто не знал, но который назывался буфетчицей не иначе как «генерал Топтыгин», причем это обращение каждый раз веселило завсегдатаев, но нисколько не обижало ветерана, так вот этот самый лжегенерал рассказывал, что он лично был свидетелем того, как некий зарубежный сенатор во время туристской поездки в нашу страну прогуливался в районе Даниловского рынка и увидел очередь за пивом.

— Мороз тогда, кто помнит, — повествовал генерал Топтыгин, — был крепкий, одевались мужчины попроще — польты у всех, как говорится, на рыбьем меху, но очередь держалась стойко и не разошлась даже тогда, когда предшественница нашей Зойки закрыла окошко на какой-то там свой внутренний переучет. Увидев всю эту картину, сенатор хоть и был империалистом, тем не менее не мог не подивиться мужеству и целеустремленности граждан и, сняв шляпу, произнес с раздражением следующие слова: «Да, такой народ одолеть невозможно…»

Тут ветеран как опытный оратор сделал продолжительную паузу, во время которой опорожнил свою кружку, и, глубоко вздохнув, заключил:

— Злобствование зарубежного сенатора соотечественники, хоть и не сильны были в американском языке, заметили, и поэтому когда толстосум попытался всучить одному из них деньги, то получил надлежащий отпор. «Подавись, заморская гнида, своим червонцем!»— с достоинством произнес тот.

Рассказ этот, выслушанный, кстати, с огромным вниманием, вызвал горячие споры. Одни, трибуном которых выступал машинист электровоза Коля Паровоз, упорно настаивали: «Русский человек — он все может!» Другие, чью точку зрения с не меньшим жаром высказывал тунеядствующий гинеколог Вадик, склонялись к мысли: «Топтыгин и соврет — недорого возьмет». Страсти разгорелись, и Коля Паровоз, дабы придать убедительность словам, рванул свой железнодорожный бушлат с такой силой, что три верхние пуговицы отлетели в снег — и оппоненты смогли увидеть деталь картины художника Сурикова «Утро стрелецкой казни», которая была выколота на груди темпераментного работника транспорта. После этого большинством голосов (пять против трех) сообщение отставного воина было признано соответствующим действительности, так как, во-первых, Топтыгин был очевидцем происшедшего (в те далекие времена он служил в Главном управлении по охране исторических личностей, что подтверждалось его предыдущими рассказами); во-вторых, за пивом испокон веку были очереди, так что сенатор, как, впрочем, и любой другой представитель крупного капитала, приглашенный с дружеским визитом, вполне мог натолкнуться на одну из них, прогуливаясь по красавице столице; и, в-третьих, пожалуй, это главное: сейчас в районе Даниловского рынка не осталось ни одной пивной, а что, как не инцидент с тем самым сенатором, могло послужить причиной их ликвидации?!