Константин Изварин - Военно-морские рассказы
Дело происходило в тот краткий период ежегодного круговорота природы, что по традиции именуется весной. Даже здесь — на Курилах. А весна на Курилах (на северных, я имею в виду) начинается не раньше чем в конце апреля. Да именно к тому времени прибрежные воды очищаются ото льда, сами берега от снега, а температура воздуха несколько повышается. До такой степени повышается, что днем можно даже снять надоевшую шубу и побродить по берегу в толстом свитере, ватных штанах и резиновых сапогах. Ну, то мирное население. А матрос, особенно палубной команды, круглый год ходит в штормовой форме одежды — куртка-реглан с меховой подстежкой и такие же штаны. Сверху все это прикрывается черной шапкой с красной звездой или беретом, в зависимости от времени года.
И вот такой скупой и северной весной наш ПСКР занял боевой пост по охране Государственной Границы на северокурильском направлении. Как полагается, отдали якорь и разбрелись «бдить вахту». Все буднично, рутинно даже. Но вот, когда наш Штаб решил, что в этом месте мы уже наохранялись и пора сходить поохранять где-нибудь еще, вот тогда-то все это и случилось.
По команде «Пошел шпиль!», эта зараза рода человеческого, это электромеханическое чудо даже не фыркнуло.
— Да что они там?! — прорычал командир. — Поохренели все?! — Он высунулся из-за рубки и не доверяя «Каштану» проорал еще раз: — Пошел шпиль! — И рукой махнул «Пошел, пошел!».
Боцман с чувством передал шпилю, что «пошел!». И даже ногой пнул, для верности.
«Хрен! — подумал шпиль». И остался недвижим.
— Боцман! — крикнул командир. — Что у вас происходит?
— Ты че эта?! — рявкнул боцман, обращаясь к электрику. И добавил еще несколько употребляемых повсеместно слов, из коих ясно свидетельствовало, что единственным выходом для электрика будет чтоб «пошел!».
Электрик очень хотел чтоб «пошел!». До дрожи в пальцах хотел. Он нервно крутил штурвальчик управления. Крутил и крутил. А шпиль молчал и молчал.
— Ну, давай же, давай, — шептал электрик.
— Давай, давай, — шептала баковая группа с боцманом во главе.
Не помогало. Не хотел шпиль выбирать якорь. Не хотел и все тут.
— А-а-а! — закричал командир! — Механика сюда!
И пока механик добирался, кэп разъяренным тигром метался по мостику, мечтая сожрать механика живьем, без соли и перца.
— Почему шпиль не работает?! — заорал командир, едва только черная пилотка механика появилась из двери.
Механик был стар. И мудр. И в этой мудрости он был непобедим.
— Сгорел, наверное, — предположил он со спокойствием истинного философа.
— Вы!... — кэп поперхнулся очередным пожеланием. — В-ва!... Почему сгорел?!
Механик был мудр. И поэтому не сказал ничего. Он только пожал плечами. И кто его знает, почему они горят, шпили-то.
— Ах, т-ты!... Так! И еще так! — И далее командир затейливо и витиевато описал то место, где по его мнению следовало бы находиться всей электромеханической боевой части и ему, механику, в том числе.
Механик терпеливо дождался последнего трехбуквенного сочетания, а потом сказал:
— Ремонтировать надо.
— Ремонтировать! — сказал командир. — Так ремонтируй, раз надо! А сниматься нам как?!
Еще одно философское пожатие плечами. Мол, ты командир, ты и думай как сниматься.
— Уйди, — сказал командир механику, и яростно сунув «соску» «Каштана» в рот, проревел: — Боцман! Снимаемся вручную!
Целую секунду боцман смотрел в чистые и ясные глаза электрика, а потом сказал ему одну весьма распространенную формулу. Ту где икс, игрек и еще что-то из высшей математики
Вручную так вручную. Унылая баковая группа окружила шпиль, напоминая ансамбль гуцульских народных танцев. Сходство усиливало то, что каждый из них в руке держал длиннющую вымбовку, могущую с грехом пополам заменить гуцульский топорик.
— А ну, моряки, — сказал боцман, осуществляющий общее руководство, — на-ва-лись!
И они навалились. Под массу бодрых выражений, восемь человек делали то, что отказался делать электромотор. Они крутили шпиль. Как пираты из приключенческого фильма «Остров сокровищ» они наваливались грудью на вымбовки и поминая чью-то мать, шли по кругу. Цепь медленно ползла, баковые тяжело дышали, а осуществляющий общее руководство боцман ласково смотрел на электрика, представляясь самому себе древним римлянином. Чувствовалось, что будь у боцмана в руках кнут, он бы им обязательно воспользовался. И бедный электрик, который по большому счету ни в чем виноват и не был, вряд ли сохранил бы свою шкуру.
— На клюзе сто метров, — докладывал боцман. — На клюзе семьдесят метров. Якорь встал.
— Ы-ы-ы! — дружно взвыли баковые перед последним рывком. Теперь уже немного.
Весь экипаж на это время разделился на две половины. Одна участвовала в подъеме, а вторая горячо за это болела. И в то время как росла радость у второй группы, на первую все сильнее и сильнее наваливалась усталость.
— Якорь чист, — доложил боцман.
— Стопора наложить, — ответил кэп.
— Х-хху! — сказали баковые, валясь на залитую холодной водой палубу. Хотелось, конечно, сказать намного больше, но сил хватило только на это «Х-хху!».
— Средний вперед, — сказал командир. А электрики начали ремонтировать.
Ремонтировали долго. И тщательно. И даже опробовали. И вот, в конце концов, механик доложил:
— Шпиль в строю.
— Ну смотри, — ответил командир и приказал готовиться к постановке на якорь.
Шпиль не подвел. Цепь с него ушла идеально.
— Заступить на охрану Государственной Границы, — сказал кэп и оставив корабль на вахтенного офицера, отправился в каюту. Отдохнуть ото всех этих волнений.
И целый день все у нас было спокойно и размеренно. Но вот очередное снятие...
Шпиль снова не «пошел». Не пошел, хоть ты режь его.
— Ведь работал же! Работал! — чуть не плача причитал электрик.
— А-а-а! — закричал боцман, предчувствуя новое путешествие в средние века.
А командир стоял на мостике, упираясь в палубу широко разбросанными ногами, чернея лицом и вспоминал родню механика аж до седьмого колена.
Будучи истинным философом, механик не стал суетиться, заламывать руки, обещать, что больше такого не случится. Он просто посмотрел куда-то вдаль и сказал задумчиво:
— Опять сгорел, зараза.
Глядя как унылые баковые разбирают вымбовки командир сказал механику, что в следующий раз очень хочет его увидеть на баке. С вымбовкой.
И восемь матросов, действуя вымбовками и непрестанно матерясь, снова сняли с якоря боевой корабль, по самый клотик набитый ракетами, торпедами и хитроумной электроникой.
И в каком месте был бы наш Флот, не будь на нем таких Людей, а? А вы говорите...
О швартовке
Отыскав немного времени для разговора, хочется спросить у вас: Без чего не могут существовать наши с вами боевые корабли? А? Что вы говорите? Без флага? Могут, поверьте. Еще как могут. Тем более, что этих самых флагов теперь развелось...
И практически без всех них боевые корабли могут прекрасно существовать. Без якоря? И без него могут. Без командира? Ну, это вы загнули. Да корабль, если он, конечно по-настоящему боевой, без командира существует раз в пять лучше. Чем с командиром. Ну, еще без чего? Не трудитесь, все равно не угадаете. На самом-то деле ни один боевой корабль не может существовать без берега. Без той земли, от которой он отходит и к которой возвращается. Ведь если боевому кораблю некуда возвращаться, не к чему привязаться, соединить себя и ее тонкой ниткой блестящего сизальского троса, на кой черт, спрашивается, он вообще нужен? Я имею в виду, конечно же, корабль. Так вот, сегодня я предлагаю поговорить о том самом, о торжественном ритуале возвращения, о соединении с берегом, или о швартовке, что будет и точнее и правильнее.
Так вот, чем всегда силен был наш «Кедров», так это швартовкой. «Мы сильны своей швартовкой, — говорили штатные корабельные диссиденты». И улыбались. Иронично, как им казалось. И тем не менее, где еще так сильно проявляется подготовленность команды, слаженность экипажа, общий нравственный климат и воинская дисциплина? Где еще двести полосатых защитников Родины работают слаженно как единый механизм, держатся как винтики, крутятся как шестеренки и торчат как гвозди. Все делается ловко, точно и прекрасно: Полный назад, малый назад, отдать якорь, флаг перенести, подать бросательные, малый вперед, стоп машина, заступить по швартовному. Вот так! Если, конечно, не найдется какая-нибудь мелкая сволочь, что сумеет невзначай опошлить весь этот торжественный ритуал. И неважно сколько звезд у него на погонах, неважно играет он главную роль, или просто стоит в сторонке. Вот, казалось бы, крикнул команду — и ту команду, и вовремя, и громко крикнул — а глянешь со стороны — не то. И весь ритуал коту под хвост. Комбриг на пирсе геморройно кривится, швартовная команда слаженно ахает, на соседних кораблях тычут пальцами, а командир нахлобучивает свою роскошную фуражку на самые глаза и смотрит... не волком даже — динозавром — кого бы с дерьмом сожрать. Поскольку матросов на мостике только пятеро и все, вроде бы, делом заняты, доставалось обычно старпому, который ко всяческим разносам относился с таким истинно самурайским спокойствием, что командир, «пожевав» его несколько минут, терял всякий интерес на это дело, или кому-нибудь из офицеров, так некстати высунувшемуся на мостик. А офицер, чтоб вы знали, если он еще не успел стать старпомом, к критике относится болезненно. Он краснеет, потеет, пыхтит и машинально принимает строевую стойку, что командира только раззадоривает. Дело усугубляется еще и тем, что рост нашего командира около полутора метров. Согласитесь, вдвойне неприятно когда тебя со вкусом «дерет» вот такое, которое в гражданской одежде тебе и до плеча не допрыгнет.