Светлана Шишкова-Шипунова - Дураки и умники. Газетный роман
В августе 91-го он провел тревожную ночь в стенах Белого дома и даже участвовал в вещании оттуда на какой-то зарубежный канал. Но события тех дней не оставили в сознании Зудина сколько-нибудь сильного потрясения. Он был готов к любому исходу, кто бы ни взял тогда верх, в его собственной жизни вряд ли что-то существенно изменилось бы. К этому времени он завел роман с длинноногой девицей из аппарата Верховного Совета, чьей обязанностью было разносить по залу проекты постановлений. Зудин так привык к ее постоянному мельканию перед глазами, что в один прекрасный день решился в отношении нее на серьезные действия, впрочем, ни к чему его не обязывающие.
В Благополученске он теперь совсем не бывал и о происходивших там больших переменах знал мало. Там менялись губернаторы и редакторы газет, появлялись новые издания, между которыми немедленно начиналась грызня, бывшие коллеги, поделившиеся на два или даже три лагеря, не на шутку враждовали, открытым текстом поливая друг друга со страниц своих ставших независимыми газет. До Зудина доходили отголоски их баталий, но они его не волновали и подавно.
Случайно на одной из презентаций он встретил Майю Мережко, выглядела она все так же стильно, хотя возраст уже чувствовался. Майе было под сорок, она по-прежнему была не замужем, работала на телевидении, и теперь все ее разговоры были об этом. Зудин пригласил ее поужинать, она не отказалась, но и за столом говорила все время исключительно о телевидении, сыпала именами известных телеведущих и названиями передач, о которых Зудин имел слишком смутное представление, чтобы суметь поддержать разговор. Потом они еще пару раз виделись, сходили, например, на выставку Шагала в Манеж, а однажды Майя решилась остаться у Зудина в его казенной депутатской квартире, но даже ночью все ее разговоры были о работе, о том, что творится у них в новой телерадиокомпании, кто на кого работает, кто сколько берет за участие в передаче и тому подобное. Зудин проявил удивившее Майю равнодушие к этим вещам, мало того, в свою очередь, ничего особенно интересного не смог ей рассказать о происходящем в кулуарах Верховного Совета.
— Ну ты ж там работаешь, — удивлялась Майя, сидя на постели в его рубашке, застегнутой на одну пуговицу. — Ну расскажи хоть про Хасбулатова, какой он на самом деле? Я так хочу сделать с ним интервью!
Эта ночь была первой и последней, больше она не появлялась и не звонила. Когда-то давно, когда они еще работали вместе в редакции «Южного комсомольца», Зудин счел бы за великое счастье и большую удачу провести ночь с Майей, теперь же это не доставило ему почти никакого удовольствия, они были совершенно разные, говорили и думали о разном, так что он не слишком расстроился, когда она пропала из его московской жизни так же внезапно, как появилась. С длинноногой тоже быстро кончилось, она откровенно хотела замуж, но подобная бездарная женитьба в планы Зудина не входила.
В начале 93-го он вспомнил вдруг про свою старую любовь, внучку завкафедрой зарубежной литературы журфака, на которой чуть было не женился в год выпуска, нашел старый телефон и позвонил, не будучи даже уверенным, что она в Москве. Звали ее Леонелла, Ляля, к этому времени она успела уже дважды неудачно побывать замужем и теперь томилась в одиночестве в огромной пустой квартире, оставленной умершим пять лет назад дедом. Она тоже обрадовалась Зудину и тут же пригласила, он приехал с цветами и бутылкой шампанского и в первый же вечер был оставлен. Ляля была какая-то озлобленная на весь белый свет и сама набросилась на Зудина прямо-таки с остервенением. У нее была дочь от первого брака, которую забрал себе при разводе муж, и она на это согласилась, потому что уходила в тот момент к другому, который возражал против ребенка. Теперь этот первый муж жил в Германии, работал в посольстве, и девочка была с ним. Второй Лялин муж оказался коммерсантом первой волны и сначала забрасывал ее подарками — шубами и брюлликами и даже машину ей купил «дамскую» — голубой «Шевроле», а потом вдруг исчез, и она не сразу, через друзей узнала, что и он теперь за границей — скрывается там от кредиторов и просил передать Ляле, что она свободна. Теперь она шизовала по поводу дочки, но было поздно и почти безнадежно. Все это она выплеснула на Зудина в первый же вечер, он слушал молча и невнимательно, приглядываясь к квартире и к Ляле и решил про себя, что это тот вариант, который во всех смыслах ему подходит. Он остался.
В конце сентября, в самый разгар противостояния между президентом и парламентом, Ляля объявила, что беременна, хочет непременно родить, и надо поэтому зарегистрироваться. Зудин сказал, что подумает, но было не до женитьбы — в Белом доме происходило какое-то движение, копились какие-то силы и назревало страшное. Зудин даже подумывал о том, чтобы уехать на это время хоть в тот же Благополученск, как бы для общения с избирателями, которых он в глаза не видел со времен выборов, но было бы уж слишком демонстративно, никто из депутатов не ехал, все напряженно ждали, чем кончится. Радикальное крыло собиралось вне стен парламента, совещались на случай разных вариантов, и когда все началось, когда основная масса депутатов засела в Белом доме, Зудин оказался в числе тех, кто сразу же согласился на предложение из Кремля о переходе на работу в правительство и президентскую администрацию. Главные события он наблюдал уже со стороны, по телевизору, оправдываясь про себя тем, что не может же он рисковать собой, когда Ляля беременна.
А когда дым от октябрьской стрельбы окончательно рассеялся, Зудин оказался перед вопросом, как быть дальше. С одной стороны, он имел теперь хотя и небольшую, но вполне приличную должность в пресс-службе правительства. С другой, Зудин знал, что чиновники никогда не чувствуют себя уверенно, вылетают только так, даже без всяких видимых на то причин. Куда надежнее было бы снова получить мандат депутата, это сулило более достойный статус хотя бы на ближайшие два года. Но теперь он не был уверен, что в Благополученске его снова поддержат. Никаких своих предвыборных обещаний тамошним избирателям он, конечно, не выполнил. Хотя можно было бы объяснить все неблагоприятной политической ситуацией, перманентным конфликтом между «ветвями» власти… Зудин решил рискнуть и полетел в Благополученск. В «Южном комсомольце» уже сидел редактором Сережа Сыропятко, который встретил его совсем не дружелюбно и первым делом сказал, что газета дышит на ладан, денег нет и взять неоткуда, скорее всего придется закрываться. Зудин попытался прощупать настроения насчет предстоящих выборов. Сережа пропускал мимо ушей и говорил о своем. Не может ли Зудин по старой дружбе помочь газете деньгами, не сам, конечно, но нельзя ли найти в Москве какого-нибудь спонсора?
— А может, ты мне хотя бы устроишь встречу с министром печати?
Зудин понял, что делать ему в Благополученске нечего. Он остался работать в правительственной пресс-службе, стараясь быть нужным начальству и держаться на виду. Люди в правительстве все время менялись, менялись и зудинские начальники, но скоро он понял, что рядовые клерки остаются все время одни и те же и на них держится многое. Бывало, что новый, только что назначенный министр не знал, как составляется какая-нибудь бумага и где ставится виза, а неприметный аппаратный работник тут как тут и все сам сделает, как положено, только подпиши. Между тем Ляля родила Зудину сына, которого назвали Борисом, о чем он не преминул сообщить на службе, но жениться так и не собрался, а жили гражданским браком. Генерал Белугин к этому времени перебрался в Америку, и связь с ним оборвалась, друзьями Зудин в Москве как-то не обзавелся, хотя по-прежнему изредка посещал сходки радикал-демократов, но был там фигурой невидной, так, на подхвате.
Все это время в нем копилась смутная неудовлетворенность собой и другими, и всем происходящим вокруг. Тогда, в 91-м, при смене власти, и позже, в самом начале 92-го, все представлялось ему не так — иначе, лучше, казалось: еще немного — и случится чудо, все преобразится, и будет счастливая и богатая страна, сплошь богатые и счастливые люди. Но то, что происходило теперь, и раздражало, и пугало. Он замечал такие же настроения у многих, с кем приходилось общаться. Все с тревогой ждали президентских выборов 96-го года.
В избирательный штаб президента требовались люди, много людей, особенно с навыками журналистской работы, привлекли и Зудина. Штаб поразил его масштабами организации дела — это была огромная машина, перемалывающая горы информации, связанная с любой точкой России, способная в кратчайшие сроки реализовать любую задачу, сколько бы это ни стоило. Зудина посадили в отдел СМИ, в сектор региональной прессы, и его непосредственной обязанностью было отслеживать газеты регионов Поволжья, Северного Кавказа и юга России. Газеты ежедневно и бесперебойно доставлялись ему на стол, он их читал, анализировал и должен был делать выводы относительно динамики настроений избирателей и — соответственно — шансов на победу президента в данном регионе. Зудин взялся за дело с большим энтузиазмом, но чем больше газет он прочитывал, тем меньше энтузиазма у него оставалось. Из публикаций этих газет выходило, что настроение у региональных властей, избирателей и даже журналистов самое скверное, и если голосовать будут адекватно этому настроению, то шансов на победу нет никаких. То ли регионы Зудину достались такие неблагонадежные, то ли такие же настроения были по всей России, а просто он не соприкасался с этим и не представлял, что там творится на самом деле. Зудин приуныл и даже растерялся, не зная, должен ли он писать в своем аналитическом отчете все, как есть, или надо отсеять и разжижить информацию. Спросил у сотрудника, сидевшего в одном с ним кабинете и отвечавшего за прессу Северо-Западного региона. Оказалось, у него картина такая же, если не хуже.
