Валерий Хаит - Одесский юмор. XXI век
Но кооператив идиотов?! Какой кооператив? Кто его «держит»? Кому туда надлежит записываться и что «через это будет»? Словом, неделю Одесса, как теперь говорят, «стояла на ушах», и лишь потом газета как ни в чем не бывало сообщила, что в театре миниатюр «Фарс» на Ланжероновской, 24, закончено постановкой новое обозрение «Кооператив идиотов» и запись на билеты «пока еще продолжается».
Это случилось осенью 1919 года, при «белых», когда одесситы были уже окончательно измучены более чем полуторагодичной беспрерывной сменой властей, режимов, лозунгов и контрразведок, вконец устали ждать, вспоминать, надеяться, бояться, разочаровываться и «обратно» надеяться.
И в это смутное время, будто в предчувствии скорого горестного финала, в Одессе «последним парадом» открылось множество небольших театров, варьете, кабаре: респектабельное «Английское казино», залихватское «Ко всем чертям», претенциозное «Пале де кристалл», многообещающий «Наш уголок» – самое уютное место в Одессе», комически-устрашающее «Синяя борода», «Золотая рыбка» – «обед за 45 рублей с хлебом и услугами».
Ну а теперь «за фраки».
Саша Франк был куплетист «на всю Одессу». В «Комете» на Успенской улице угол Преображенской (в Одессе не говорят «На углу Успенской и Преображенской», а именно так, как в известной песне: «Как на Дерибасовской угол Ришельевской…») произошел с ним экстравагантный случай, весьма добавивший артисту популярности.
Перед выступлением Франк на минуточку отлучился из гримуборной, и этой минуточки хватило, чтоб неизвестные злоумышленники умыкнули его фрак, проигнорировав остальные аксессуары куплетиста – цилиндр, манишку и лакированные туфли-лодочки.
Не успел пострадавший в полной мере осознать происшедшее и послать кого-нибудь к себе домой за другим фраком, коих у него было не менее десятка, как вошел незнакомый молодой человек и вполне вежливо, чтобы не сказать галантно, предложил оценить похищенное. Дело было, как я упоминал, в 1919 году, инфляция уже поразила рынок, и Саша заявил, что фрак стоит никак не меньше четырех тысяч. «Получите пять тысяч, и пусть это будет залогом, который останется у вас, если фрак не вернут, но я имею уверенность, что этого не случится», – заявил неизвестно чей посланник, положил деньги на подзеркальник и исчез. По-видимому, фрак кому-то срочно понадобился «для дела», во всяком случае, часа через полтора уже другой молодой человек доставил его в «Комету». И ничего в этом удивительного не было, поскольку в криминальном мире старой Одессы адвокаты, врачи и артисты пользовались уважением и негласной неприкосновенностью – они, дескать, нас защищают, лечат и развлекают.
Но поскольку Саше Франку пришлось возвратить залог, он таким благополучным финалом был явно раздосадован: «За эти деньги я мог бы построить новый фрак и еще имел бы пару копеек». Впрочем, он мог утешиться тем, что благодаря этой истории его популярность приобрела особый смак.
По закону парных случаев подобная история произошла и со Львом Марковичем Зингерталем, которого вообще называли королем одесских куплетистов.
Популярность Зингерталя была поистине фантастичной, и случалось, что недобросовестные и беспомощные коллеги выступали в маленьких провинциальных городках под его именем, которое само по себе уже являлось залогом успеха. Такие уж нравы бытовали в актерской среде, и один куплетист, славы которому было не занимать, на гастрольных афишах именовал себя даже «кумиром Одессы, автором песни «Свадьба Шнеерсона». Правда, это случилось в начале 1920-х годов, когда публике стало уже не до веселых куплетов, падали сборы и обозначился кризис этого жанра в старом и добром его понимании. Прославившийся «Свадьбой Шнеерсона» и лелеющий эту славу возмущенный Мирон Эммануилович Ямпольский подал тогда в суд на самозванца, Зингерталь же обычно ограничивался тем, что на афишах ставил «Едет Лев Маркович Зингерталь – настоящий». Помогало это, впрочем, не всегда, но на популярность работало.
Какие бы куплеты он ни исполнял: «Я Зингертальчик – красивый мальчик» или коронные «Зингерталь, мой цыпочка, сыграй ты мне на скрипочка…» – зрители хохотали безудержно. В романе «Хуторок в степи» Валентин Катаев с присущей ему точностью деталей вспоминает: «Любимец публики Зингерталь. Это был высокий тощий еврей в сюртуке до пят, в пикейном жилете, полосатых брюках, белых гетрах и траурном цилиндре, надвинутом на большие уши. Он подмигнул почечным глазом публике и, намекая на Столыпина, вкрадчиво запел: «У нашего премьера ужасная манера на шею людям галстучки цеплять…» После чего сам 3ингерталь в двадцать четыре часа вылетел из города». И в последующие годы артисты «разговорного жанра» являли у нас собой, по нынешней терминологии, «группу риска».
Так вот, в том же 1918 году у Зингерталя, как и у Саши Франка, похитили фрак. А это было равносильно утрате мастером самого главного его инструмента. Фрак у Льва Марковича был единственный. Где и при каких обстоятельствах это произошло, вовсе не важно, поскольку в Одессе, как известно, все могли украсть, даже сигнальную пушку, которая стояла когда-то на Приморском бульваре справа от лестницы и своими выстрелами возвещала полдень.
Однако, в отличие от аналогичной ситуации с Сашей Франком, к Зингерталю никто не приходил, не оставлял залог, не обнадеживал и тем более не возвращал его единственный фрак. «Знающие» люди соглашались, что помочь куплетисту может только Миша. Они не говорили, кто такой этот Миша, потому что за всю историю Одессы только нескольких человек не называли по фамилии, но все и так знали, о ком идет речь: дюк – герцог Ришелье, Сашка – всемирно известный скрипач из «Гамбринуса», Сережа – легендарный велогонщик и авиатор Уточкин и Миша – «король» Молдаванки Винницкий, которого одесситы «держали за Япончика».
«Знающие» люди устроили встречу в одном из просторных дворов Молдаванки. В центре его стоял новенький зеленый пулемет «Максим», и на кухонном табурете восседал один из «мальчиков» Миши в лихо сдвинутой набок соломенной шляпе-канотье с черной репсовой лентой и в распахнутой студенческой тужурке, из-под которой синела-белела матросская тельняшка. А вокруг прыгали пацаны: «Дяденька Буся, жлоб, дайте хоть разик пострелять!» «Мальчик» лениво показывал им кулак с зажатыми в нем семечками и продолжал виртуозно забрасывать их в рот. Этим же кулаком он молча указал Зингерталю на дверь, за которой должна была состояться аудиенция.
Рассказ-жалоба ограбленного был сбивчив и более полон эмоций, нежели фактов, но Миша терпеливо выслушал пострадавшего и по окончании его сбивчивого рассказа презрительно процедил: «Ха-ла-мид-ни-ки». Надобно знать, что «халамидниками», в отличие от «людей», воры и налетчики презрительно именовали своих мелких «неорганизованных» коллег, стоявших на самой низкой ступени уголовной иерархической лестницы как по уровню профессионализма, так и по следованию морали и соблюдению неписаных законов криминального мира. И уже из уголовного жаргона этот специфичный, ныне начисто забытый термин перекочевал в одесский язык, на котором халамидниками называли непутевых, несерьезных, словом, зряшных личностей. «Халамидники, – повторил Миша, – голову отвинчу». И деловито поинтересовался, «когда господин артист имеет завтра быть дома». И даже несведущий в подобных делах Зингерталь понял, что, как говаривал Илья Арнольдович Ильф, сегодня здесь уже ничего не покажут, но дела его, кажется, не так плохи.
Действительно, на следующий же день куплетиста навестил человек, о котором ничего нельзя было сказать, кроме того, что он молодой, осведомился: «Или вы тот, кому следует фрак?» – и вручил его, простецки завернутый в газету «Одесская почта». Последнее наводило на мысль, что фрак никак не мог быть приобретен в магазине готового платья или конфексионе, где приказчики, несмотря на пошатнувшееся время, щегольски упаковывали покупку в пакет из хрустящей оберточной бумаги.
Но не успел еще опомниться новоявленный владелец фрака, как прибыл следующий посланец, за ним еще и еще. И каких только фраков они не приносили: изрядно залоснившийся, но тщательно отутюженный фрак официанта «Лондонской» гостиницы, старинного покроя онегинский фрак, еще недавно, по-видимому, пребывавший в костюмерной одесского Городского театра, респектабельный фрак присяжного поверенного. В конечном счете их оказалось ровно тринадцать, а могло быть четырнадцать, если бы, как говорят в Одессе, между ними наличествовал фрак самого Зингерталя, великолепно сшитый когда-то в мастерской на Дерибасовской угол Ришельевской…
Мне довелось слышать эту историю много лет назад, когда еще было живо немало из тех, о которых теперь имею честь, долг, удовольствие и счастье рассказать, потому что, как с грустью написала когда-то наша землячка Вера Инбер, «они жили, эти люди. Многие из них прошли и скрылись, как будто их ноги никогда не топтали легкие седые травы у дороги», и на Молдаванке музыка не играла.
