Наринэ Абгарян - Манюня
— Врачом будет, — радовалась мама.
— Или убийцей, — хмыкал папа.
— Юра, как можно такое о своей дочери говорить? — стучала мама по дереву.
— О дочери нельзя. А вот насчет Каринки я не совсем уверен. Может, и можно.
Поэтому если на дни рождения остальным девочкам перепадали платья и куклы, то Каринке дарили брючные костюмы из пуленепробиваемой ткани или игрушечные танки и грузовики. Сестра в два счета разбирала игрушки на мелкие винтики и, довольная собой, уходила на улицу — терроризировать мальчиков.
— Замуж ее надо во Владивосток выдавать, — качала головой Ба, — а то в наших широтах ни одна свекровь не согласится на такую невестку.
Однажды, ранним августовским утром, в нашей квартире раздался звонок. Я в это время чистила зубы, поэтому побежала к телефону с зубной щеткой во рту. Нужно было как можно скорее снять трубку, чтобы звонок не разбудил маленькую Сонечку.
— Ойе!
— Чего это ойе? — опешила Манька.
— Поои! — Я кинулась в ванную, прополоскала рот и вернулась обратно. — Это я зубы чистила.
— А что такое «поои»? — не унималась Манька.
— Подожди, неужели непонятно?
— Мария, ты поздоровалась? — прогрохотала Ба. Я инстинктивно втянула голову в плечи. То, что Ба находилась в двух кварталах от меня, ничего не означало. Громовые раскаты ее голоса ввергали в ступор любого ребенка в любом конце земного шара.
— Ой, Нарка, извини, — прошептала Манька и, прочистив горло, важно выговорила: — Здравствуйте!
— Здравствуйте, незнакомая Маня.
— Хихихиииии, — захихикала Манька, — скажешь тоже — незнакомая.
— Чего звонишь в такую рань?
— Нарка. У меня новость. Дочь Шаапуни выходит замуж. Ну ты помнишь, да?
Я, коцечно, помнила. Дочь Шаапуни, Агнесса, была самой красивой девушкой нашего городка. Когда она шла по улице, то все оборачивались ей вслед. Еще бы, если у тебя густые смоляные волосы, изогнутые в полуулыбке губы и серые глаза, то редкий мужчина может пройти мимо не обернувшись. Агнесса недавно выучилась на педиатра и вернулась домой уже помолвленной девушкой.
Свадьбы в нашем городе традиционно игрались осенью, но жених Агнессы учился в Москве, и к началу сентября ему нужно было возвращаться в столицу. Поэтому торжество назначили на август. Иначе Агнессу без свидетельства из загса не поселят в общежитии с мужем.
— Нарк, а знаешь чего? — продолжила Манька. — Сегодня у Агнессы последняя примерка свадебного платья. Придет портниха и на ней будет подгонять этот, как его, ну… опять забыла… скелет, во!
— Какой скелет? — испугалась я.
— Корсет! — прогрохотала Ба. — Корсет, горе мое!
— То есть корсет, — быстренько исправилась Манька.
— А-а, — кивнула я, — ух ты, как здорово.
— Ну?
— Чего ну?
— А чего не спрашиваешь, что такое корсет?
— — Да я лучше у мамы спрошу, а то Ба сейчас снова будет ругаться, — струсила я.
— Ничего она не будет ругаться, она уже вчера меня отругала за то, что я этого не знаю. Ну и с утра еще добавила. Так что запомнила я на всю жизнь. Корсет — это такая штука, которая будет крепко обтягивать талию и грудь Агнессы. Правильно я говорю, Ба? — заюлила хвостом Манька.
— Правильно!
— И чего? — поторопила я Манюню, потому что папа, грозно выпучившись, тыкал пальцем в свои часы, а потом в телефон. Ясно было, что ему куда-то надо срочно звонить.
— А того! Агнесса сказала, что я могу прийти на примерку. А я за тебя и Каринку попросила. Так что мы втроем идем на примерку Агнессиного платья!!!
— Когда? — подскочила я.
— К одиннадцати утра.
— Ура! — запрыгала я. — Манька, ты настоящий друг!
— А то я не знаю, — важно сказала Манька и отключилась.
— Ну наконец-то, — вырвал у меня трубку папа, — вроде еще маленькая, а уже так долго разговариваешь по телефону!
Я побежала на кухню, делиться радостной новостью с мамой и сестрой.
— Это замечательно, только сначала нужно позавтракать, — сказала мама.
— Мам, я не буду смотреть на голую Агнессу, я отвернусь, когда она будет переодеваться, — зачастила я, быстро-быстро намазывая на хлеб масло.
— Ну и дура, — покрутила пальцем у виска Каринка, — когда ты еще Агнессу голой увидишь?
Но мама сказала, что если Каринка будет смотреть на голую Агнессу, то она не отпустит ее на примерку.
— Ладно, не буду, — надулась сестра.
Перед выходом мама вручила нам коробку шоколадных конфет.
— Это Агнессе. Ведите себя хорошо, ладно? И сразу после примерки уходите, а то в доме полным ходом идет подготовка к свадьбе, людям не до вас.
— Хорошо, — кивнули мы.
Во дворе мы встретились с Маринкой из тридать восьмой квартиры. Маринка стояла над большой дождевой лужей и изучала в ней свое отражение.
— Если вот так вот покачаться, — повела она пузом вперед и назад, — то можно увидеть, какого цвета на мне трусы.
Но тут она заметила коробку конфет у меня в руках.
— Это Агнессе, — предостерегла я ее от дальнейших активных действий.
— А зачем?
— Она пригласила нас на примерку своего свадебного платья!
— Да ну! — У Маринки заблестели глаза. — А можно и мне с вами?
— Неудобно как-то. Тебя же не приглашали, — замялись мы.
— Ну возьмите меня с собой, — заканючила Маринка, — это нечестно, вы трое пойдете, а я не пойду. Я ведь вам никогда в просьбе не отказываю. И конфету чешскую давала полизать, и гудрон с вами жевала.
— Ш-ш-ш-ш, — зашипели мы, — чего ты про гудрон орешь?
— Я шепотом ору!
Про историю с гудроном мы старались не распространяться. Потому что было за что. Недели три назад на нашей улице меняли трубы. И рабочие, которые потом укладывали асфальт, привезли с собой какую-то большую, размером с бочонок, цилиндрической формы черную штуковину.
— А что это такое? — Наматывали мы круги вокруг рабочих.
— Это специальная черная смола, она как резина, ну или как жвачка. Ее используют при дорожных работах, — снисходительно объясняли они нам.
При слове «жвачка» у нас загорелись глаза. Как только все ушли на обеденный перерыв, мы прокрались за ограждение и оторвали большой кусок гудрона. И потом до поздней ночи жевали его. Гудрон пах бензином и оставлял во рту неприятный привкус.
— Если закрыть глаза, то можно представить, что это жвачка, — приговаривала Манька.
— Главное, чтобы мы потом не отравились, — беспокоилась я.
— А я знаю, чего с нами будет, — вдруг сказала Каринка.
— Чего?
— Мы станем неграми. Смола-то черная. Вот проснемся с утра и будем черные с ног до головы. И волосы буду кучерявые. Как у Африка Саймона с пластинки. Ну, который поет «афанафанфана шаралала».
Я не буду рассказывать вам в подробностях, как мы пережили ту ужасную ночь. Каждая из нас по восемь раз вскакивала с постели и при лунном свете проверяла цвет своей кожи. Пугало даже не то, что мы станем черными, а то, что придется рассказывать родителям про гудрон. К счастью, с утра мы проснулись такими же, какими были вчера. «Повезло», — решили и от греха подальше никогда больше не жевали гудрон.
Мы с Каринкой переглянулись. Маринка, в общем-то, была права. Она мировая девочка и ни разу не подводила нас.
— Ладно, пойдем, — кивнули мы.
— А я вам по дороге расскажу про своего брата, — радостно запрыгала вокруг нас Маринка.
— Чего он еще отчебучил? — подскочили мы. Тринадцатилетний брат Маринки был «тот еще фрукт» и периодически выкидывал непонятные нашему девчачьему уму фортели.
— Он стащил у мамы запретную книгу и прочел ее от корки до корки, — округлила глаза Маринка.
— Какую такую запретную книгу?
— Какую-то бакачу. Там что-то страшное и не для детского чтения, — объяснила Маринка, — а Сурик эту книгу украдкой читал. И прятал у себя под матрасом. А мама полезла менять белье и нашла бакачу. И папа выдрал Сурику уши и сказал, что он балбес и об этом ему еще рано читать. А Сурик сказал: можно подумать, что там такого, а папа назвал его олухом царя небесного. А потом еще маму отругал за то, что она книги такие покупает. Вот.
— Надо же, — покачали мы головами, — какой непослушный мальчик!
— И еще мне Рита из тридцать пятой рассказала секрет, и я который день страдаю, — пригорюнилась Маринка.
— Секреты выдавать нельзя, — расстроились мы.
— Да я знаю, вот и страдаю.
Так мы дошли до дома Шаапуни. Манька ждала нас у ворот.
— А чего это вас так много? — испугалась она.
— Маринку мы по дороге встретили.
— Наверное, не пустят на примерку, — вздохнула Манька.
— Если не пустят, то я уйду, — заплакала Маринка, — я и так несколько дней страдаю, могу и из-за этого пострадать.
— А чего это ты страдаешь? — удивилась Манюня.
— Ей Рита из тридцать пятой доверила страшный секрет, — рассказали мы.
