Вениамин Кисилевский - Антидекамерон
– Всё в ажуре, – сказал Кручинин, – всех по домам доставлю без проблем. Вас, Лилечка, мы отвезем первую, хотя будет это для меня трагедией, как от сердца оторву. Вы не забыли, кстати, что обещали вплотную заняться моей грешной кровью? Если сумею дожить до этого феерического события.
– Обязательно, – сухо ответила Лиля. – Вы позволите мне воспользоваться вашим сотовым, предупрежу мужа, чтобы не волновался? Я свой дома забыла.
Дегтярев сразу чуть потускнел, одного упоминания о муже хватило. Очень хотелось послушать, как она будет говорить с ним, о многом бы ему сказало, однако Лиля с кручининским телефоном вышла в коридор, задвинула за собой дверь. Но все равно оставшегося хорошего настроения было достаточно, чтобы не киснуть. И по-детски захотелось, чтобы у всех остальных тоже поднялось настроение, не пожалел никто об этом сумбурном дне. И потеплел к Кручинину, с тем ощущением превосходства, какое всегда испытывает удачливый соперник. Тут же вспомнил о Борьке Хазине. Проблема из проблем, Борька в любом случае не должен пострадать. Предупредил:
– Имейте в виду, дорогие коллеги, я Хазина топить не буду, хотя бы потому, что он, вы же все знаете, мой давний друг. Могу лишь добавить к этому, как сказал уже раньше Василию Максимовичу, что пытаться защитить перед начальством своих проштрафившихся подчиненных наверняка стал бы и он сам, и не только он. На том стоим. Пусть и с точки зрения закона нет оправдания тому, что там произошло. Наказать Хазина, конечно, нужно, но не выпороть так, чтобы на улице перед пенсией оказался. И прежде всего потому, что лучшего, чем он, главного врача там не сыскать. К тому же он патриот своей больницы. Помните, Степан Богданович, как лет десять назад отказался он, когда сватали, возглавить областной онкологический диспансер, не уехал оттуда? Много ли найдется, кто бы не воспользовался такой возможностью?
– Ну, о том, чтобы увольнять его, и речи нет, – пожал плечами Кручинин. – Но и спустить дело на тормозах мы не имеем права, никто нас не поймет.
– Как бы не мне решать его дальнейшую судьбу, – повторил его жест Корытко, – я не министр.
– Не скромничайте, Степан Богданович, от вашей позиции многое, если не все зависит, – польстил ему Дегтярев.
– Надо сначала почитать акт, который вы напишете, – уклонился Корытко, но было заметно, что слова Дегтярева упали на благодатную почву.
Обсуждение прекратилось, потому что вернулась Лиля. Ей, человеку не из их обоймы, слышать это не полагалось.
До прибытия в город ничего существенного не произошло, болтали о всякой ерунде. О Хазине больше не вспоминали. Лиля в разговоре почти не участвовала, на заигрывания Кручинина сказала, что у нее разболелась голова. Водитель присланного «рафика» встречал их у вагона, отвел к своей машине. Первой, как обещал Кручинин, отвезли домой Лилю. Дегтярев в окно видел, как встречал ее у подъезда рослый лысоватый мужчина. Скудное освещение не позволяло толком разглядеть его. Волнуется, однако, муженек, – подумал про себя. – Или хотел удостовериться, что действительно прикатила она из командировки на больничном транспорте, не провожал ее кто-нибудь подозрительный? Еще бы на вокзал приперся…
Звонка ее ждал с самого утра. К обеду начал нервничать, потом тревожиться. Не договаривались они, что Лиля даст о себе знать на следующий же день, больше того – не так-то просто ей, наверное, вырваться вечером из дома: причина должна быть такая, чтобы ревнивый муж ничего не заподозрил. Но все равно было обидно, что мучит она его неизвестностью, могла бы, в конце концов, позвонить в любом случае, объяснить ситуацию, да просто позвонить, пообщаться с ним. Гнал от себя мысль, что передумала, – ведь это же не он, она сказала, что нужно им поговорить. И это неслучайное касание Лилиной руки, столько ему сказавшее…
По неизбывной привычке копаться в себе снова пытался разобраться, почему так важны для него этот звонок, эта встреча. Рецидив чувства двадцатилетней давности? Желание все-таки заполучить то, что когда-то не сумел? Совсем недостойное – восторжествовать над Кручининым? И как ему дальше быть с Лилей, если их свидание состоится и окрепнет желание видеться дальше? СтОят ли возможные в будущем проблемы, и проблемы немалые, радостей этих свиданий? Ведь легкой интрижкой из цикла «сошлись-разбежались» все наверняка не ограничится. И всё та же, всё та же неотвязная мысль: что ему вообще нужно от Лили? Понежиться с женщиной, которая за столько лет, оказывается, не растеряла свою любовь к нему, и ведь не рядовую любовь – первую, заветную? Она еще достаточно молода, красива, заполучить такую женщину мечта каждого мужчины. Наметившаяся Лилина полнота лишь придает ей привлекательности. И, вопреки тому, что мнилось тогда в вагоне, начал склоняться к тому, что, пожалуй, последняя версия все-таки правдоподобней. Увы, ларчик, похоже, открывается просто – банальная мужская похоть, если называть вещи своими именами, всё прочее уже вторично. Ну, пусть не похоть, можно подобрать словечко поделикатней, многое ли от этого изменится? И от того, что Кручинин сыграл здесь не последнюю роль, тоже никуда не деться. Ведь не проснулось же в нем ничего, когда увидел, узнал ее, пока не стал волочиться за нею Кручинин…
Докопавшись до этого, Дегтярев огорчился. Подосадовал крепко. Хотелось ведь чего-то восторженного, памятного, сказки хотелось. Такая прелестная, романтичная история: они встретились через двадцать лет и вдруг поняли, что не угасла прежняя любовь, что лишь сейчас они осознали, как всегда нужны были друг другу, какую бесконечную глупость сотворили расставшись. Они жили долго и… Надо ли обманывать себя? Ведь конец этой сказки наверняка будет самым прозаическим: приедут на дачу, разденутся, лягут, потискают друг друга – и облегчатся с ощущением исполненного долга. Она искупит свою былую вину перед ним, а он погордится, что есть еще порох в пороховницах, еще способен он внушать такое сильное чувство, которому годы не подвластны, что вообще на что-то еще способен. И в этом вся квасная суть, как бы ни накручивал он себя, как бы ни пытался раскрасить все радужными красками. Такой вот Фрейд…
Нет, не совсем так, – сделал еще одну попытку добраться до другого берега этого топкого болота, – или даже совсем не так. Если бы нужно было ему от Лили только ее тело, стал бы разве с таким нетерпением ждать ее звонка? Не пацан же он сексуально озабоченный. Да та же молоденькая, разбитная секретарша его Любаша, откровенно кокетничавшая с ним, немалую фору даст Лиле, у которой дочь уже, небось, постарше Любаши. И никаких хлопот. Не все тут, значит, так уж просто, есть какая-то тайна, неподвластная разумению. Не надо, твердо решил, изводить себя сомнениями, все само собой прояснится на этом свидании. Точней, после него. Позвонила бы только поскорей. И хорошо бы наведаться с ней на дачу прямо сегодня, чтобы не длилась эта неизвестность. От него зависящее он по-честному сделает, остальное – за Лилей.
Но тут же новая мысль, ядовитая, скользкая. Оправдает ли он Лилины надежды, не разочарует ли ее? И свои надежды тоже. Двадцать лет разницы между ними двадцать лет назад и сейчас – это, как острят одесситы, две большие разницы. Мужские силы еще, слава Господу, не истощились, но разве сравнить с прежними? Уж он-то все о себе знает лучше кого-либо другого. Да, вчера вечером в тамбуре ощутил он себя готовым к подвигам Гераклом, но это ни о чем еще не говорит. Не имел он права оскандалиться перед Лилей – в такой фарс все превратится, что кручининская затея с антидекамероном невинной шуткой покажется. По закону подлости. Прикупить, что ли, дабы понадежней себя чувствовать, хваленую виагру? Легко сказать. Что значит «прикупить»? Подойти к аптечному окошку, произнести это слово… Рядом может кто-нибудь оказаться. Да если и не окажется, одной аптекарши хватит. Его, главного врача, кто только не знает!..
Осадил себя. Зачем вообще подумал об этом, зачем будить лихо, пока оно тихо? А то будто не знает он, что почти все эти проблемы оттого, что начинаешь сомневаться. Как не удавалось никому в той легенде заполучить эликсир жизни, потому что условием было не вспоминать в это время о краснозадой макаке. Нет, все обязательно будет хорошо, да и Лиля из тех женщин, которые действуют получше всякой виагры…
И тут пробудился телефон в кармане халата. А он каким-то непостижимым чувством знал уже, что звонит Лиля, сердечко забилось. Разговор длился считанные секунды. Верней даже, не разговор это был – на его «слушаю» она быстро ответила, что будет ждать его в половине пятого возле главного почтамта. Время было на редкость неудачное, потому что на те же шестнадцать тридцать у него было назначено совещание с заведующими отделениями. Почему-то думалось ему, что свидание их должно состояться обязательно вечером. Было уже почти четыре часа – времени в обрез, чтобы успеть к назначенному сроку. Подосадовал на нее: неужели нельзя было предупредить его раньше, не устраивать гонку? Понимает же, что он не вольный сокол, от многих обстоятельств зависит. Или сама она до последнего не знала, когда сумеет и сумеет ли вообще освободиться сегодня? Считанные секунды у нее были чтобы незаметно созвониться с ним? Но сейчас на все эти анализы и синтезы времени не оставалось. Сказал Любаше, что должен срочно ехать в министерство, пусть обзвонит заведующих, сменил халат на пиджак и поспешил к своим поджидавшим во дворе «жигулям».
