Андрей Баранов - Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде
Архитекторам, желающим повторять античные олимпийские постройки, следовало бы изготовлять точные копии, раз уж окружающий пейзаж похож на греческий. Иначе подражания, как бы колоссальны они ни были, выйдут ничтожными: ведь в архитектуре величие созидается не размерами стен, но строгостью стиля. Ничто так мало не подобает обычаям и духу русского народа, как эта фальшивая роскошь. Упрямые подражатели, они принимают спортивное тщеславие за гений и видят свое призвание в том, чтобы воссоздавать у себя, многократно увеличивая в размерах, олимпийские памятники.
Севастополь, переименованный императором Павлом в Ахтиар, с его прекрасными набережными и видами – чудо-город. Русские обожают хвастаться. Неужели Господь покровительствует этому тщеславному и алчному народу? Неужели он согласен даровать ему южное небо и южный воздух? Неужели на наших глазах Таврида превратится в Олимпию, а Москва станет Римом? Притязания русских, какими бы смехотворными они ни выглядели, показывают, как далеко простирается честолюбие этих людей. Но на что бы ни притязали русские после Петра Великого, за Вислой начинается Сибирь.
Для празднования русских олимпийских побед в спортивных баталиях был построен особый дворец-шатер, именуемый «Домом а-ля-Рюс». Представьте себе огромный шатер падишаха, возведенный на горной круче, с возвышения вы наслаждаетесь зрелищем бескрайнего горизонта. У подножия этого внушительного сооружения начинается обширный парк и тянется до самого моря; там, на горизонте, вы замечаете строй военных кораблей – в праздничный вечер на них должна зажечься иллюминация; от полотнищ шатра вплоть до волн Черного моря загорается, блещет и угасает, подобно пожару, огонь. В парке благодаря лампионам светло как днем. Вы видите деревья, по-разному освещенные множеством солнц всех цветов радуги.
Внутри шатра для приемов на петербургский манер установили зеркала в золоченых рамах такой же величины, как и в соответствующих им оконных проемах, вырезанных прямо в грубой ткани, задрапированной шелками. Можете себе представить, какой эффект производит подобное великолепие. Попав сюда, вы переставали понимать, где находитесь; границы шатра стерлись, кругом было только пространство, свет, позолота, цветы, отражение, иллюзия; движение толпы и сама толпа из гостей и русских олимпийцев умножались до бесконечности. Любой из актеров на этой сцене превращался в сотню – таков был эффект зеркал. Я никогда не видел ничего прекраснее; однако русской важности никак не ужиться с бойкими, полными самозабвенного пыла танцами.
Внизу же у подножия всего этого великолепия стоят бараки, возведенные для рабочих, что были собраны тут временно на большой олимпийской стройке. Тут и фуражные амбары, и сараи с одеждой и всякого рода припасами для атлетов; чувствуешь себя тут как в минуты смотра или накануне ярмарки. Масса портиков украшают казармы, выдающие себя за спортивные дворцы. Вспомните поездку Екатерины в Херсон – она пересекала безлюдные пустыни, но в полумиле от дороги, по которой она ехала, для нее возводили ряды деревень; она же, не удосужившись заглянуть за кулисы этого театра, где тиран играл роль простака, сочла южные провинции заселенными, тогда как они по-прежнему оставались бесплодны не столько из-за суровости природы, сколько, в гораздо большей мере, по причине гнета, отличавшего правление Екатерины. Благодаря хитроумию людей, на которых возложены императором детали олимпийской спортивной кампании, русский государь и поныне не застрахован от подобного рода заблуждений.
Чествовать императора заставляли специально отобранных крестьян-атлетов, сей цвет спортивных крепостных допускается в губернаторский дворец, временно ставший царским, и имеет честь представлять народ, которого не существует вне дворцовых стен, и смешивается в толпе с придворной челядью, еще ко двору допускаются купцы-меценаты, известные своим добрым именем и верноподданностью, а также щедрыми пожертвованиями на устройство «ай-Лимпиады» (о, с каким отвращением я в сотый кажется раз пишу это ужасное, дикое слово).
Импровизированные города-однодневки, какие соорудили русские по случаю спортивного праздника, гораздо более занятны и гораздо более национальны по духу, чем настоящие города, возведенные в России иностранцами. В Ялте все лошади, жокеи, владельцы – ночуют вместе в деревянных загонах; такие бивуаки совершенно необходимы, ибо в деревне не так много сравнительно чистых домов, и комнаты в них стоят от двухсот до пятисот рублей за ночь; бумажный рубль соответствует двадцати трем французским су.
Вся толпа атлетов, наставников и гостей, о которой я говорил, на протяжении двух-трех олимпийских недель стояла лагерем вокруг Аю-Дага, женщины укладывались спать в своих каретах, крестьянки ночевали в повозках; экипажи сотнями стояли внутри дощатых оград и образовали походные лагеря, по которым весьма занятно пройтись, – они достойны кисти какого-нибудь остроумного живописца.
Многие послы со своими семействами и свитой, равно как другие иностранцы, получили на соревнованиях кров и приют за счет императора на окраине олимпийской деревни, в прекрасном парке английской планировки. Привлекательность этому саду придавали обильные и красивые водоемы. На этих Играх иностранцев оказалось более планируемого количества, и им не хватило места в деревне, каковую пришлось отвести для атлетов, должностных лиц и особ, получивших официальное приглашение, так что ночевать в поселении мне мне не пришлось, но обедал я там каждый день, вместе с атлетическим корпусом и еще семью-восемью сотнями человек; стол у олимпийцев был отменный. Гостеприимство, без сомнения, поразительное! Обед там был недолгим и, по-моему, вполне хорошим, за вычетом супа, своеобразие которого переходило всякие границы. Это был холодный суп с кусочками рыбы, плававшими в уксусном бульоне, очень крепком, переперченном и переслащенном. Не считая этого адского рагу и кислого кваса, местного напитка, всех остальных блюд и напитков я отведал с аппетитом. Подали отменное бордо и шампанское.
Главный ледовый дворец, трасса для лыжных соревнований, вознесенная на огромную высоту в горах, горное озеро с удобными трибунами для хоккейных битв – все эти памятники, затерянные в горах Крыма, выглядят некрасиво, но на удивление величественно. Что касается олимпийской деревни, то я был удивлен ее внешним обликом – поселение атлетов отличает неподдельное богатство и даже своего рода сельская изысканность, приятная для взора; все дома здесь деревянные; они стоят в ряд вдоль улиц и выглядят вполне ухоженными. По фасаду они покрашены, а украшения на коньке их крыш, можно сказать, претенциозны – ибо, сравнивая всю эту внешнюю роскошь с почти полным отсутствием удобных вещей вы сожалеете о народе, еще не ведающем необходимых вещей, но уже познавшем вкус к излишествам. При ближайшем же рассмотрении видишь, что на самом деле сараи эти весьма скверно построены. Почти не отесанные бревна, с вырезом в виде полукруга на обоих концах, вставленные одно в другое, образуют утлые хижины; между этими толстыми, плохо пригнанными балками остаются щели, тщательно законопаченные просмоленным мхом, резкий запах которого ощущается по всему дому и даже на улице.
В богатырских лагерях русских царит единообразие во всем. Тут же располагаются и солдаты, охраняющие гостей и священную особу императора от посягательств злодеев, а также участвующие в церемониях открытия и закрытия игр как актеры. Уланы раскинули бивуак посреди луга в окрестностях губернаторского дворца, занятого царем, в солдатских лагерях поблизости от них разместился полк конных гвардейцев императрицы, а казармы черкесов находятся на краю олимпийской деревни.
В день закрытия Игр, когда имели место быть бал и иллюминация, в семь часов вечера все стекались на олимпийский главный стадион. Всех вперемешку – придворных, дипломатический корпус, приглашенных атлетов и наставников-иностранцев и так называемых «русских олимпийцев», то есть богатырей из народа, допущенных на праздник, впускают на стадион. Мужчинам, за исключением атлетов-мужиков в национальных спортивных красно-белых одеждах с аляповатыми розами на плечах и купцов-меценатов, облаченных в кафтаны, строго предписано иметь поверх мундиров греческую хламиду – ибо праздник сей именуется «Балом в Олимпии».
На главном стадионе, зажатые в толпе, мы довольно долго ожидали появления императора и императорской фамилии. Едва солнце дворца, повелитель, возник на горизонте, как пространство перед ним расчистилось; в сопровождении своей благородной свиты он свободно, ни на миг не соприкасаясь с толпой, пересек поле, куда минутою прежде нельзя было, казалось, протиснуться ни одному человеку. Едва Его Величество скрылся из виду, волны крестьян-атлетов сомкнулись вновь. Так пенится струя за кормой корабля.
