Борис Кудрявцев - Сор из избы

Красной икры и копченого балыка на балансе архива не числилось.

— А если постараться? — не унимался Перевязьев, согласный на все, лишь бы остаться в кузнице. Для этого ему надо было перегнать в ремонтном деле машину. Оператора с грыжей он в счет не брал. — Если поднажать?!

Попробовать было можно. Перевязьев схватил накидной ключ и полез к прессу, чтобы снять главный цилиндр с гидросистемой. Вращал гайки, не хуже стального соперника. «Чтобы малолеток тыкал мне под нос показатели? Я не идиот, между прочим, и понимаю…» Хахин наблюдал со стороны.

Перевязьев снял цилиндр с подводящими штуцерами, опередив робота на минуту с четвертью. Оператор удивился и подправил программу, чтобы избежать промежуточных ходов и уплотнить время. Ему легче жилось, он ничем не рисковал и творил смело и раскованно. Перевязьеву ошибаться было нельзя, потому как требовалось реабилитировать себя в глазах коллектива.

— Я пойду! — сказал Хахин, собрав пожитки и не одобряя упрямства Перевязьева. — Решай…

Перевязьев подумал и протянул на прощание руку:

— Еще погляжу, кто кого! Слыхал, у него грыжа?! А робот без программы никуда! Ха! Дубина… Опять же комиссия придет проверять, наказывала, чтобы я им создал условия, чтобы расписано было по часам…

— Какая комиссия с грыжей?! — не понял Хахин, досадливо морщась. — Пить надо меньше, Федя!

Бригада рассыпалась, и не было возможности угадать завтрашний день. Хахин сказал, что сверхурочный не прогадал, даже выиграл, если не морально, то материально: заколачивает по семьсот рублей в месяц на шабашке в тепличном совхозе — тянет освещение к новым теплицам и водопровод с канализацией! На селе, говорит, спокойней живут, про роботов там пока не слышно…

— А если постараться? — твердил свое Перевязьев. — Неужто не одолею? Или робот сильней меня? Не верю…

— Кино?! — усмехнулся Хахин и пошел к выходу. — Чумной ты, Федя! Против техники не устоишь, зря стараешься…

Профессор Масленников осваивал новую для себя тему борьбы с отходами. Историческую аналогию он легко нашел и проследил корни:

«Везде — кучи золы, падаль, битые горшки, сношенное тряпье, — все выкидывалось на улицу».

Оказалось, что «сношенное, битое» можно швырять и из окон высотных красавцев. Добавились пластинки, радиодетальки, части фотоаппаратов, заводные игрушки, цветной пластик, консервные банки, обрывки газет и журналов… Концентрация мусорных выбросов имела закономерность, и после некоторых размышлений профессор пришел к выводу, что: а) следует отдать должное абстрактному мышлению современного жителя, который, в отличие от предка, старается не просто вывалить мусор, а «прислонить» его к чему-то умозрительному, имеющему расплывчатые черты, например, околица поселка, микрорайона. Давно уже околица — не означает частокол. Для одних она — далеко, для других ближе, для третьих — под окнами. Суть в том, что эта условная околица почти повсюду обросла вполне реальными кучами мусора, сношенного, битого, читанного…; б) воткни в землю кол — завтра он обрастет мусором. За современность и реальность такой ситуации профессор мог поручиться. Дело в стойком стереотипе поведения человека с ведром. Выйдя на улицу, он ищет повод, сигнал к действию. Сигналом может послужить всякий пустяк. Профессор видел ровную дорожку мусора вдоль рва, вырытого под газовые трубы, кто-то прислонил мусор даже к гусеницам отдыхавшего бульдозера, в надежде что утром он оживет и зароет. В другом случае, размечали геодезисты новую трассу и забили колышки. Беленькие, аккуратные, безобидные. Через неделю колышки обросли кучками мусора. С дорогой случилась задержка, строители не появлялись. Но люди надежды не теряли — это было видно по нарастающим день ото дня кучам сношенного и битого.

Профессор составил полное представление о том, что едят, пьют, во что одеваются современники, что читают и предпочитают. Жизнь шагнула! Не поспешили те, кто отвечал за переработку утиля.

В редакции городской газеты, куда Масленников обратился за помощью, его выслушали с пониманием. Оказалось, что «культурный слой», подмеченный профессором, хотя и ведет родословную от веков, не самое страшное. Захоронили памятные места и находки исторической науки отходы производства. С ним посложней. Предкам даже не снилось… Короче, газета в курсе, тема не новая, давно воюет с захламлением. Адреса загрязнителей известны, подсчитаны тонны и гектолитры, наложены миллионы штрафов, рассмотрены персональные дела, но среда чище не стала. И если опять поставить вопрос и накалить страсти, нужен импульс, повод и положительный пример, чтобы от него «танцевать».

— Повод есть! — профессор открыл «дипломат» и подсел ближе к редактору. — И положительный пример!

Редактор знал о городе все, и немножко больше, поэтому слушал Масленникова с ревнивым интересом, стараясь угадать, по чьей вине произошла «утечка информации на сторону» и почему газета узнает о новостях из вторых рук.

— Ты слышал о бое с белоказаками под деревней Пеншино? — профессор перешел на «ты». С редактором они были более или менее знакомы, заседали на всякого рода семинарах, не упуская случая козырнуть эрудицией и подловить друг дружку.

— Знаю! — сказал редактор, обрадовавшись, что не попал впросак. — Архивные материалы…

— Что архив? — отмахнулся старикан. — Я нашел… я был на месте боя!

— Следы?

— Да! Блиндаж, окопы, переправа…

На стол легли пулеметные гильзы.

Редактор скомкал гранки какой-то корреспонденции и бросил в корзину. Он уже не представлял свежего номера газеты без материала, о котором поведал Масленников. Приходилось признаться в собственной близорукости, нерасторопности. Редактор ругал себя, хотя знал, что виноваты в том репортеры в отделе информации, а не он, привязанный к столу правкой и вычиткой…

— Где нашел, за городом? — пытался оправдаться редактор. Газета была городская, в черте города, и не должна была подменять областную печать.

— Чуть не в центре! — «успокоил» его Масленников, добавил с сарказмом. — На месте свалки!

— Бывшей свалки! — живо уточнил редактор, давая понять, что он в курсе, хотя и подзадержал материал об этом, для детальной проверки и изучения. Факт не рядовой, выламывающийся из ряда…

Профессор развел руками, дескать, не мне вас учить.

— Наделали шуму со свалкой, — в раздумье сказал редактор, вытащив папку с листами, — материал готов, его даже ставили в номер, но я придержал, скажу честно. Закавыка в том, что никто не может толком объяснить, кто этот Галкин, что у него за душой, чем объяснить его фантастический взлет из подсобных рабочих в помощники директора, чуть не в замы! Согласитесь, что… Всякое можно думать. Двадцать лет не знали, как к отвалу со свалкой подъехать, с какого боку и кому приступать. А он, сорванец, сковырнул за неделю…

— Глупости! — закрутил головой профессор, не желая отвлекаться. — Не в этом суть. Сковырнул — и ладно. Игра стоит свеч. И, заметьте, победителей не судят! Я его видел, имел дело, парню можно верить. Поглядел бы ты на его руки?! Вот текущие мозоли! Ты видел у кого-нибудь из молодых мозоли? В моде джинсовые портки. Мозоли не в моде. И напрасно! По ночам от них руки ноют, разумеется, но Галкин одержим и не чувствует: у него на уме одно — убрать свалку, покончить с равнодушием, очистить город! Твой, между прочим, город и мой… Работает за голый интерес. Но ведь интерес-то какой? А?

— Хорошо, — тихо сказал редактор, потирая виски, — я вам верю. Надо ему помочь. Как?

Редактор знал, что после вмешательства газеты у Галкина появятся не только друзья. Недруги получат в его лице точный адрес и мишень. И хотя идея обратить отходы в доходы не вызывала возражений ни у кого, конкретное ее воплощение встречалось в штыки. Ведь знали металлурги, что в десять раз дешевле плавить алюминий из вторичного сырья, но плавили по старинке, переплачивая за сырье, перевозки и электричество. Окатыши для домен везут из Курска, эшелонами, а металлошихту сеют в округе без счету… Экономия, черт возьми, бережливость!

— Что мы можем?

— Писать, разумеется! — нетерпеливо напомнил профессор. — Для начала о Галкине. Хуже не будет, уверяю. Известность он переживет, неизвестность тоже. На четвертую полосу поместите, туда, где спортивные новости. Иначе не заметит. Передовые, скорей всего, он не читает.

Профессор улыбнулся извиняюще. Он многое бы простил Галкину.

— А я напишу о реликвиях. И беспамятстве, — голос его дрогнул, стал гневным, — неких чинов… Позвольте назвать их имена и вклад в «культурный слой», захоронивший все святое.

Редактор дал «добро» и Масленников ушел, не прощаясь, намеренный вернуться к вечеру со статьей. Она скопилась в нем по строчке, выросла и оформилась, вроде заряда. Часы пущены, запал вставлен. В репортеры он не годился: надо было добежать до стола, изложить на бумаге и успеть вернуться к верстке, не взорвавшись от собственной сенсации, радости и гневных слов…