Роберт Ладлэм - Дорога в Гандольфо

— Не волнуйтесь. Все, кого я знаю, — все без исключения, — были бы рады никогда и ничего не слышать обо мне. Можно подумать, будто бы я источник разных недоразумений и осложнений.

Хаукинз удовлетворенно усмехнулся. Затем вывел на бумаге свое новое имя: Джордж Вашингтон Рапопорт.

Д`Артаньян покинул его, положив в карман чек, выписанный на «Эдмерелти бэнк» Каймановых островов. Указанная в нем сумма составляла 1 миллион 495 тысяч долларов.

Хаукинз подобрал с пола пачку фотоснимков и вернулся на диван. Он, конечно, понимал, что жить по-королевски в Махенфельде ему не придется. Были и кое-какие другие соображения. Махенфельд, к примеру, окажется ненужным, если в нем не будет вестись подготовка участников предстоящей операции. Однако бывший генерал-лейтенант Маккензи Хаукинз, дважды удостоенный медали конгресса за доблесть, знал, к чему он стремился и как достичь своей цели. От «Нулевого объекта» его отделяли еще несколько месяцев. Но первые шаги по пути к нему уже сделаны.

Интересно, а чем там занимаются Сэм и Мэдж? Черт побери, этот малый везде поспевает.

Вертолет пошел на посадку. Срывая пласты веками слежавшейся поверхности пустыни, он поднял густые тучи песка. Воздух был так плотно насыщен пылью, что разглядеть даже находившиеся вблизи предметы было довольно сложно. Сэм понял, что определить момент приземления можно будет лишь по удару шасси.

Машина пробыла в воздухе куда дольше, чем предполагалось. Возникли кое-какие трудности с определением направления полета, или, попросту говоря, пилот заблудился. Он никак не мог представить себе, чтобы шатер Азаз-Варака оказался в таком месте. Но, к счастью, они увидели все же внизу целую россыпь палаток. Песчаная завеса постепенно рассеялась, и Питер Лорре открыл дверь. Яркий свет ударил в глаза. Сэм подал руку Мэдж, и они выбрались из вертолета. Солнце заставляло жмуриться, раскаленный песок обжигал лица. «Господи, куда нас занесло!»

— Айяее!.. Айяее!.. Айяее! — раздавались со всех сторон оглушительные вопли. Отовсюду надвигались орущие лица с разверстыми ртами. Из палаток выскакивали и неслись к ним арабы в чалмах и белых накидках, развевавшихся на ветру подобно парусам. Питер Лорре и Борис Карлов, подскочив к Сэму с двух сторон, схватили его за руки и замерли, словно демонстрируя дикого зверя. Мэдж, как бы прикрывая их, встала перед ними, чем привела Сэма в смятение. Все выглядело так, будто она собирается дать указания мяснику на бойне.

Визжавший и оравший батальон из белых накидок и тюрбанов построился вдруг в две прямые шеренги, образовавшие коридор, который вел прямиком к самому большому шатру, стоявшему футах в полутораста от остальных.

Пронзительный голос Питера Лорре буквально ввинтился в воздух:

— Айяее! О ты, глаз сокола! Повелитель грома и молний! Бог всех ханов и шейх всех шейхов! — Он оглянулся на Сэма и заголосил еще громче: — На колени, нечестивец! На колени, недостойная белая гиена!

— Что? — спросил Дивероу, ничего не понимая. Ему казалось, что песок вот-вот расплавит его брюки.

— Лучше стань на колени, — прошептал ему Борис Карлов, — иначе тебе придется стоять на культях.

Песок, конечно, был мало привлекателен. Сэм подумал сочувственно о том, как поведет себя в данной ситуации Мэдж в ее короткой юбчонке и походных ботинках. И покосился в ее сторону.

Но, как он понял тут же, она не нуждалась в сочувствии и становиться на колени не собиралась. Вместо этого она спокойно отошла в сторону и встала с высоко поднятой головой. Выглядела она весьма эффектно.

— Вот сучка! — прошептал Сэм восхищенно.

— Не вешай носа! — помахала она ему рукой. — Понятно, в переносном смысле.

— Айяее!.. Глядите все на повелителя грома и молний! — возвестил Лорре.

В конце коридора из белых накидок и тюрбанов стало заметно какое-то движение. Вперед выступили два фаворита шейха и, упав ниц, уткнули лица в песок. Затем из затененной глубины шатра появился человек, облик которого совершенно не соответствовал накалу драматических приготовлений к его выходу.

Повелитель грома и молний оказался маленьким, щуплым арабом. Вглядываясь через стену белых балахонов в его некрасивое, даже отталкивающее лицо, Дивероу лихорадочно вспоминал, где уже видел его. Ниже длинного, узкого и крючковатого носа змеились — именно змеились — тонкие губы, отчего столь же гонкие усы Азаз-Варака казались приклеенными прямо к ноздрям. Бледность его кожи, невольно обращавшая на себя внимание, свидетельствовала о нездоровье хозяина. Об этом же говорили и темные круги под глубоко запавшими глазами с тяжелыми синими веками.

Азаз-Варак приблизился. Губы его были плотно сжаты, ноздри раздувались, голова тряслась. Глядел он только на Мэдж. А когда заговорил, в его голосе зазвучали властные нотки:

— Женам льва из моего королевского гарема неведома большая честь, чем преклонение перед моей благородной персоной. Вас устроит верблюд, мадам?

Мэдж вскинула голову с царственной величественностью. Азаз-Варак не сводил с нее взора.

— Может быть, вы хотите иметь двух верблюдов, мадам? Или самолет?

— Я ношу траур, — проговорила Мэдж почтительно, но твердо. — Мой муж, богатый шейх, ушел в мир иной как раз после последней четверти луны. Вам же известны наши обычаи.

Полуприкрытые тяжелыми веками глаза Азаз-Варака выражали разочарование. Его змееподобные губы дважды причмокнули, прежде чем он произнес:

— Ах, как ужасны эти причуды вашей религии! У вас в запасе еще два полумесяца воздержания, мадам. Надеюсь, ваш шейх встретился с Аллахом. Не будет ли вам угодно посетить мои дворцы, когда пройдет это время?

— Будущее покажет. Но сейчас мой телохранитель ужасно голоден. Аллах желает, чтобы он защищал меня, но ему не удастся сделать это, если он упадет в обморок.

Азаз-Варак взглянул на Сэма, как на скотину, пригнанную на убой.

— Итак, у этого нечестивца два названия: одно достойное, другое — заслуживающее презрения... Ладно, иди, собака! Марш в мой шатер под изображением орла!

— А там найдется хоть какая-нибудь еда? — спросил Дивероу и улыбнулся одной из своих самых ослепительных улыбок.

— Ты разделишь стол со мной, несчастный, но только после того, как мы покончим с делами. Моли Аллаха, чтобы мы завершили их до того, как на пустыню падет северный снег. Ты привез ваш презренный контракт?

Дивероу кивнул.

— А вы не принесли бы мне кусочек жареной солонины?

— Молчать! — прикрикнул на него Питер Лорре.

— Мадам, мои слуги готовы исполнить любое ваше желание, — обратился Азаз-Варак к Мэдж. Его губы сжались в тонкую линию. — Мои дворцы прекрасны и в вашем полном распоряжении, мадам. Я уверен, они придутся вам по вкусу.

— Вы искушаете меня, шейх. Я непременно побываю в них, но через месяц, — ответила Мэдж и кокетливо подмигнула Азаз-Вараку.

Губы шейха вытянулись трубочкой. Он громко причмокнул, затем взял Мэдж за руку и торжественно повел к своему шатру.

Минуты сложились в четверть часа. Потом в час. И в два часа. Сэм Дивероу еще верил, что всему этому придет конец, но надежды его постепенно улетучивались, и дело вполне могло завершиться его голодной смертью посреди унылой пустыни в семидесяти милях южнее затерянного где-то в Северной Африке городка со смешным названием Тизи-Узо.

Особенно ненавистен ему был вид Азаз-Варака, сосредоточенно вчитывавшегося в каждую фразу контракта, предоставленного ему «Шеперд компани». В этом занятии шейху помогала дюжина его министров, заглядывавших ему через плечо и страстно обсуждавших содержание документа. Каждая его страница, каждый пункт подвергались тщательному разбору и тут же с ходу отвергались. В происходящем Сэм видел дьявольскую иронию судьбы. Любой грамотный законник без труда разобрался бы во всей вздорности аргументов этой банды мозгляков: ведь толкование подобных документов являлось азами знаний для любого, считающего себя юристом.

В больном мозгу Сэма внезапно родилась безумная мысль: если документы написаны в целях установления взаимопонимания во время приема пищи, а прием пищи откладывается до установления взаимопонимания, то юстиция здесь ни при чем. И многие юристы вроде него останутся без работы.

Время от времени один из министров совал Сэму под нос ту или иную страницу контракта, указывал пальцем на какой-либо параграф и на прекрасном английском языке спрашивал, что он означает. Дивероу хладнокровно объяснял и неизменно добавлял, что параграф этот не является столь уж важным, чтобы акцентировать на нем внимание.

— Но если он не столь важен, — настаивали министры Азаз-Варака, — то почему написан таким путаным языком? Ведь путано пишутся только очень и очень важные вещи.

И все в том же духе.

На одном из пунктов терпение Сэма лопнуло, и он закричал:

— Все! Ни слова больше!

Азаз-Варак и его банда министров уставились на него. Они кивали, словно желая сказать: «Ваша точка зрения понятна». И затем опять вернулись к своему разговору.