Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2
Хороший вкус
Летом 1997-го глава радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов сумел залучить в прямой эфир Гейдара Алиева.
Разумеется, в комнатке для приема гостей все было заранее накрыто по высшему разряду, чтобы после эфира угостить президента Азербайджана — «согласно законов гостеприимства»…
За несколько минут до приезда высокого гостя Леша поинтересовался у девушек-референтов, все ли готово. Все было готово. И спиртное? Разумеется, ответили девушки. Армянский коньяк, пять звездочек…
— Как армянский?!
Все, кто когда-либо видели Венедиктова в гневе, подтвердят, что это вообще очень страшно. Но в ту секунду Алексей Алексеевич превзошел себя. Сейсмостойкие референтки выдержали удар стихии; уцелевшие еще в процессе крика начали сметать со стола пузатенькие бутылки «Арарата» и ховать их с глаз долой в самые дальние ящики.
Успели в последний момент: на радиостанцию уже входил президент Азербайджана.
Пока Алиев с Венедиктовым в прямом эфире обсуждали вопросы мировой геополитики, референты волками рыскали по Новому Арбату в поисках азербайджанского коньяка. Они нашли его в каком-то сомнительном ларьке, но было уже не до стандартов качества…
Политкорректные бутылки успели встать на место за несколько минут до конца эфира.
Президент Азербайджана вышел из студии и вместе со свитой прошел за стол. Сел, осмотрел пейзаж, благожелательно улыбнулся. Потом взял бутылку азербайджанского коньяка и осмотрел ее еще благожелательнее. Потом посмотрел на своих и коротко скомандовал:
— Уйдите все.
И когда все ушли, с обаятельной улыбкой спросил Венедиктова:
— А армянского нет?
«Минуй нас пуще всех печалей…»
Рассказ артиста Мамуки Кикалейшвили о его встрече с Шеварднадзе:
— Когда он сказал мне: «Ты не представляешь, как я тебя люблю», у меня внутри все похолодело. А когда он сказал: «Мамука, ты мне дороже родного сына», я понял, что надо уносить ноги.
Противоядие
Профессор Ленинградской консерватории Натан Перельман на десятом десятке жизни в разговоре с любимым учеником раскрыл секрет своего долголетия:
— Потому что я каждый день своей жизни начинал с Моцарта! Когда каждый день своей жизни вы начинаете с Моцарта, вам уже ничего не страшно…
И, помолчав, профессор уточнил размеры бесстрашия.
— Вы даже можете смотреть новости!
Анекдот
Ко времени встречи с Никулиным я уже догадывался о главном проклятье его жизни: разумеется, каждый второй из числа узнававших (а узнавали все) норовил схватить классика за локоть и рассказать ему анекдот.
И ведь главное, я это знал — и все равно не удержался: Юрий Владимирович, говорю, а вы слышали такой-то анекдот?
— От вас — еще нет, — смиренно ответил Никулин.
Встреча с классиком
Дело было в Сургуте. Я ужинал после концерта, когда из аэропорта в отель привезли — Евгения Евтушенко! Он выступал на следующий день…
Вскоре мы сидели за одним столом.
Классик был ко мне расположен и решил по-отечески похвалить за «Куклы».
— Знаете, Виктор, — сказал он, — про вашу программу мне рассказал мой старый друг, капитан дальнего плавания. Мы познакомились с ним в Монтевидео, когда в шестьдесят втором году я…
И Евгений Александрович рассказал увлекательнейшую историю из своей жизни. Год я могу путать, но за Монтевидео ручаюсь. От Монтевидео покатилось дальше, замелькали имена — Хемингуэй, Неруда… Мы еще выпили, и классик вспомнил, что хотел меня похвалить.
— Да! — сказал он. — Про вашу программу! Я увидел ее недавно, но похожую видал еще в Америке, в шестьдесят пятом году, когда мы с Робертом Кеннеди…
И Евтушенко рассказал еще одну потрясающую историю — про себя и Роберта Кеннеди. Мы снова выпили. Потом классик увидел перед собой меня и сказал:
— Виктор! Так вот, насчет ваших «Кукол»!..
В этот вечер он еще несколько раз пытался меня похвалить. Он поднимал в воздух тяжелый бомбардировщик своего комплимента, но по дороге отвлекался, ложился на крыло и улетал в сторону автобиографии. Там и бомбил.
И все это было намного интереснее, чем комплимент, который он хотел мне сказать.
Если только это был комплимент.
Надежный метод
Молодой Андрей Вознесенский поил в цэдээловском буфете «молодогвардейского» критика Елкина, подсовывал ему стишки и провоцировал на рецензию.
А критик Елкин певца «треугольных груш» не переносил и в трезвом состоянии.
Короче, счастье привалило: Елкин взял у Вознесенского стихи — и через пару недель с разбегу обрушился на него погромной статьей в газете «Правда»!
И Вознесенский проснулся знаменитым.
Встреча в лифте
Фазиль Искандер любил и умел описывать громких дураков. Он даже посвятил этой разновидности стихотворение…
Одну встречу Искандера с дураком я видел своими глазами.
Дело было в конце семидесятых, в старом Дома Актера на Тверской (в ту пору — улице Горького). В лифт, где уже стоял я, вошел Искандер, а следом — громкий дурак с женой.
То, что этот дурак — громкий, выяснилось через несколько секунд, вот каким образом.
Искандер нажал на кнопку с цифрой, но лифт никуда не поехал: нужно было еще нажать кнопку «ход». И дурак, указав пальцем на Фазиля Искандера, громко сказал жене:
— Не знает, как пользоваться!
И радостно рассмеялся.
Фазиль Абдулович посмотрел на него посветлевшим благодарным взглядом. Это была долгожданная встреча писателя со своим персонажем…
Сложности выдвижения
Сама героиня этого сюжета на прямой вопрос: было или нет? — отвечала прекрасно-уклончивым образом… Имеет право: она — поэт, и не просто поэт, а Белла Ахмадулина!
Так вот: рассказывают, что осенью 1999-го в доме Ахмадулиной и Мессерера раздался телефонный звонок, и некто учтивый предложил Белле Ахатовне «войти в комиссию по выдвижению Владимира Владимировича».
— Не знаю, право, — принялась рассуждать Ахмадулина, — стоит ли выдвигать Владимира Владимировича… Мы так привыкли к нему, он так хорошо там стоит, на Триумфальной площади… зачем же его выдвигать?
— Дурочка, — зашептал любящий Мессерер, — это они про Путина!
— Я полагаю, — рассеянно маша на мужа рукой и кося своими прекрасными глазами куда-то вдаль, в эмпиреи, продолжала петь в трубку Ахмадулина, — что нам нет особенной необходимости выдвигать куда бы то ни было Владимира Владимировича… Он уже полвека стоит на своем месте, и, право, я не вижу достаточных оснований…
Наконец от нее отстали (что взять с небожительницы) и попросили передать трубку мужу — и довольно быстро подписали здравого Мессерера войти в «комиссию по выдвижению».
Но когда через некоторое время друзья начали недоуменно пожимать плечами по поводу его подписи и сам Мессерер начал чесать в голове: мол, как-то само собой получилось — Белла Ахатовна невинно, но вполне отчетливо спросила его:
— Ну, Боря? И кто же из нас дурак?
Диагноз
Главный редактор милостью божией, Егор Яковлев сообщил как-то одному журналисту: «Ты пишешь, как корова ссыт: много, муторно и в разные стороны».
Егор Владимирович вообще умел ободрять пишущих. Классический образец яковлевской рецензии на летучке: «Материал — говно, но лучший в номере»…
Совет аксакала
По окончании семинара молодые литераторы, уже в неофициальной обстановке, начали выпытывать у Леонида Лиходеева главную тайну писательского ремесла: где взять денег?
— Ребята, — ответил Лиходеев, — запомните слова старика…
И, значительно подняв палец, произнес:
— Деньги дают кассиры!
В писательском доме
…в Безбожном переулке жили и Давид Самойлов, и Окуджава, и Левитанский… Жил там же и поэт-песенник Андрей Дементьев.
Как-то, во время совместной поездки в лифте с Окуджавой, Дементьев пожаловался ему на трудности жизни. Трудности эти состояли в организационных проблемах при постройке трехэтажной дачи…
Окуджава смиренно поинтересовался финансовым фундаментом такого строительного размаха, и Дементьев по-дружески посоветовал:
— Песенки надо писать, Булат…
Ошибочка вышла
Окуджаве предложили написать песню для фильма про гражданскую войну. Окуджава мягко, но категорически отказался. Режиссер решил уточнить причины отказа.
— Так ведь вы, наверное, за красных? — предположил Окуджава.
— Конечно!
— Вот видите. А я — за белых, — извинился Булат Шалвович.
Как только — так сразу
Не открывая глаз, я нашарил трубку:
