Фантаст и звёзды - Игорь Валерьевич Мерцалов
В доме деда Гриши ничего не скрипит. Надо только открыть дверь, войти в сени и пошарить рукой справа от двери. Там вешалка со всяким древним тряпьём, достаточно нашарить изношенную кацавейку, и всё, я спасён.
Я поднялся по крыльцу и взялся за дверную ручку. Ну же, смелее! Глубоко во мрак сеней идти не надо. Ведро в сенях, конечно, есть, но оно у стола, а стол дальше, за вешалкой. Лавка слева, так что я не налечу на неё, если только вдруг не перепутаю, где право, а где лево. Половик? Теоретически, об него можно споткнуться, но я же не собираюсь бегать…
Я открыл дверь и занёс ногу над порогом, как вдруг вспомнил ещё об одной опасности. Васька! Правда, по идее, он должен быть в избе, но он же кот, его не интересуют человеческие идеи, он никому ничего не должен. С него станется расхаживать сейчас по сенкам и сонно мечтать, что вот возьмётся откуда-нибудь чья-то нога, под которую можно подвернуться…
Осторожный, как сапёр на минном поле, я пошарил перед собой носком шлёпка, сделал медленный шаг, потом второй. Всё тихо. На висках и на пальцах выступил пот. Ну же, не будь мальчишкой! – увещевал я себя. Смешно бояться собственного деда! И вообще, ты уже почти победил. Цель – в метре справа от тебя, сразу за дверью, просто протяни руку…
Я нашарил что-то плотное и меховое. В самый раз, похоже на ту самую кацавейку. Я потянул её кверху, чтобы снять с крючка. Кацавейка шла плохо. С теми же сапёрскими предосторожностями я придвинулся ближе и приподнял её обеими руками. Кацавейка поддалась, но потянула за собой другую рухлядь. Кажется, это был ватник. Он зашуршал и рухнул на пол. Я замер. Сердце билось, и жарко было так, что уже не верилось, что ещё минуту назад я мёрз, как на осеннем ветру. Однако никаких последствий падение ватника не возымело. Ну что такого – упала одежда, даже пуговицы по половицам не стукнули, даже вездесущий Васька под ватник не попал. Повезло! Я потянул снова, и теперь кацавейка сошла с крючка, а вместе с ней сошёл тяжёлый овчинный полушубок, и вот с ним уже не повезло – он не просто скользнул на пол, он рухнул влево, на тот самый стол, что стоял дальше вешалки, и смахнул с него жестяную кружку, которая упала не куда-нибудь, а в ведро…
Я ринулся наружу, запнувшись, – об ватник, не об Ваську, но всё равно упал, и кацавейка треснула по шву…
Этой эскапады Полкан мне уже не простил, облаял, да так эмоционально, что остальные деревенские собаки не смогли не откликнуться.
…Рассвет я встретил в бане, скрючившись под кацавейкой на полке. Сквозь неровный сон слышал, как дед Гриша будит петухов, как стучит колодезным журавлём и, шаркая, носит воду.
Следовало выползти и заслужить прощение, молча включившись в работу, но романтическая ночь под звёздами отняла у меня слишком много сил. Я не мог пошевелиться, лежал и грезил, а грезилось мне, что я ещё на лавке, но вокруг меня – кабина космолёта, и звёзды, которые я продолжал видеть на внутренней стороне век, были звёздами на обзорных экранах. Под ними серебрилась изломанная линия лунных гор. Меж пиков чернели бездонные провалы. Сквозь треск помех в шлемофоне звучал взволнованный голос: «Я вижу следы колёс! О боже, что это? Нет, они уже здесь – к оружию, братья!» Пальцы вцеплялись уже не в мех кацавейки, а в пульт управления. Космолёт, беззвучно выталкивающий из своих недр огненные стрелы ракет, пикировал в цирк лунного кратера, туда, где притаилась германская сверхсекретная база, на которой готовились к бою в безвоздушном пространстве бессмертные кровососы…
У вездесущего Васьки, невесть как пробравшегося в баню, были шансы вернуть меня к реальности, когда его усы щекотнули моё лицо. Я полгядел сквозь сон на его нахальную морду. В зелёных глазах стоял вопрос, не собираюсь ли я выместись отсюда и заняться чем-нибудь полезным?
– Да ну тебя, – проворчал я, перевернулся на другой бок и натянул кацавейку повыше…
