Джером Джером - Шутка философа
Алиса Блэчли в отсутствии своего жениха не раз додумывалась до мигрени, стараясь логически обсудить вопрос. Не глупо ли с её стороны выходить замуж за Ната? В сорок лет она будет жалеть, что не вышла за кого-нибудь другого. Но ведь большинство женщин (она судила по слышанным разговорам) в сорок лет жалеют, что не вышли за другого. Если бы каждая девушка в двадцать лет считалась с тем, что будет говорить в сорок, тогда и браков больше не заключали бы. В сорок лет она будет совсем другой женщиной. Эта другая, пожилая женщина нисколько не интересовала ее. Разве можно требовать, чтобы молодая девушка губила свою жизнь ради интересов этой пожилой особы? А, кроме того, за кого же ей в таком случае выйти замуж? Кэмльфорд на ней не женится. Она ему не нужна — да и в сорок лет не будет нужна. Следовательно, Кэмльфорда нельзя принимать в расчет для практических соображений. Выйти за кого-нибудь другого? — но кто ручается, что это не будет еще хуже. Остаться старой девой, но она ненавидит даже самое слово «старая дева». А кроме того, быть женщиной-писательницей с пальцами перепачканными в чернилах (чем она может сделаться в лучшем случае) — эта мысль совсем не улыбалась ей.
А с другой стороны, может быть, она поступает эгоистично, выходя замуж за Ната? Не должна ли она отказаться от этого ради него самого? Но Нэлли, эта маленькая кошечка, которая в сорок лет окажется самой подходящей женой для него, теперь о нем и слышать не желает. А раз он всё равно женится на ком-нибудь ином, а не на Нэлли, почему ему не жениться на ней, Алисе? Пастор — холостяк! эго звучит совсем странно. Да и Нат не из тех людей. Если она ему откажет, он еще попадет в руки какой-нибудь лицемерной кокетки. Что же ей делать?
Кэмльфорд в сорок лет под влиянием благоприятных отзывов критики убедит себя, что он пророк, посланник Неба, вся жизнь которого должна быть посвящена спасению человечества. В двадцать лет он хотел жить. Мрачная Джэссика с великолепными, загадочными глазами была ему дороже всех остальных экземпляров человеческого рода, взятых вместе. Знание будущего лишь усиливало его влечение к ней. Прыщеватое лицо станет белым и розовым, худые члены округлятся и примут изящные формы, глаза, смотрящие на него теперь с презрением, когда-нибудь засияют любовью при виде его. Некогда, в туманном прошлом, он надеялся на это; теперь же наверное знал, что так будет. В сорок лет художник сильнее мужчины, но в двадцать лет мужчина сильнее художника.
Большинство людей назвали бы Джессику Дирвуд несимпатичным существом. Не многие могли бы представить себе, что она разовьется в добродушную, приятную мистрис Кэмльфорд. Животная сторона её природы, столь сильная в двадцать лет, окончательно перегорела к тридцати. Но в восемнадцать лет Джессика была безумно, слепо влюблена в рыжебородого Дика Иверэтта, и, помани он ее только пальцем она бы с благодарностью бросилась к его ногам, несмотря на сознание, что жизнь с ним будет для неё мукой — по крайней мере до тех пор, пока её медленно развивающаяся красота не покорит его; а к этому времени она научится презирать Дика Иверэтта. К счастью — как она сама говорила себе — нечего было опасаться, что она сделает это. Красота Нэлли Фаншоу, как цепями, приковала Дика, а Нэлли не имела ни малейшего желания упустить богатую добычу. Её собственный поклонник, Кэмльфорд, правда раздражал Джессику больше, чем все другие мужчины, но выйдя за него, она по крайней мере будет избавлена от необходимости жить из милости на чужих хлебах. Джессика была сирота, воспитанная дальней родственницей. Она была не из тех детей, которые умеют привлекать к себе сердца. Молчаливая и замкнутая по природе, она в каждом необдуманном слове или поступке видела сознательное оскорбление и обиду. Брак с молодым Кэмильфордом казался ей единственным выходом из жизни, ставшей для неё пыткой. В сорок один год он, правда, будет жалеть, что не остался холостяком; но ее в тридцать восемь лет это нисколько не будет смущать. Она будет знать, что в действительности ему гораздо лучше быть женатым. Тем временем она научится любить и уважать его. Он станет знаменит, и она будет гордиться им. Проливая горькие слезы в подушку из-за любви к красивому Дику — против этого она ничего не могла поделать — она всё-таки чувствовала облегчение при мысли, что Нэлли Фаншоу не даст ей выйти замуж за Дика, охранит ее от самой себя.
Дику следовало бы жениться на Джессике, как он твердил самому себе по двенадцати раз на день. В тридцать восемь лет она будет его идеалом.
Он смотрел на нее, какой она была в восемнадцать лет, и содрогался. Нэлли в тридцать лет будет некрасива и неинтересна. Но разве мысль о будущем когда-нибудь влияла на страсть? Разве влюбленный когда-нибудь останавливается на мысли о завтрашнем дне? Если красота Нэлли быстро увянет, разве это не лишняя причина скорее овладеть ею, пока её красота еще живет?
В сорок лет Нэлли Фаншоу будет святой. Сия перспектива не нравилась ей: она ненавидела святых. Она будет любить скучного, торжественного Натаниэля; но какая ей польза от этого теперь? Он совсем не желает иметь ее; он любит Алису, и Алиса любит его. А затем, если бы они трое даже пришли к соглашению, разве не бессмыслица делать себя несчастными на всю молодость для того, чтобы быть довольными в старости? Пусть старость сама думает о себе и не мешает молодости следовать своим влечениям. Пусть пожилые святые страдают — это их удел, — а молодость должна полными глотками пить из кубка жизнь. Жаль, что Дик единственная годная «добыча», попавшаяся в её сети, но он всё-таки молод и красив. Другим девушкам приходится мириться с шестидесятилетними подагриками.
Кроме того было упущено из виду еще одно важное обстоятельство. Всё, что случилось с ними в туманном прошлом, изображающем их будущее, случилось именно потому, что все они сделали известный выбор. Но куда их приведут другие пути жизни, они не знали. Нэлли Фаншоу в сорок лет стала милой, симпатичной женщиной. Но не способствовала ли этому тяжелая жизнь, которую, она вела со своим мужем — жизнь, требующая постоянных жертв, постоянного самообладания? Получится ли тот же самый результат, если она будет женой бедного священника с возвышенными нравственными принципами?
Болезнь, похитившая её красоту и направившая её мысли на духовные интересы, была следствием того, что на одном маскараде в Париже она чересчур долго сидела на балконе с каким-то итальянским графом. В качестве жены приходского священника она, пожалуй, избегнет и этой болезни, и её очистительного действия. А затем разве не опасно такое положение: необыкновенно красивая молодая женщина, жаждущая светских удовольствий, — и вдруг осужденная вести нищенскую жизнь с человеком, которого она не любит?
С другой же стороны, влияние Алисы на Натаниеля Армитаджа в первые годы их брака, когда складывался его характер было очень благотворно.
Можно ли с уверенностью сказать, что он не станет другим, если женится на Нэлли?
Если Алиса Блэчли выйдет замуж за художника или поэта, будет ли она в сорок лет еще симпатизировать идеалам богемы? Ведь даже в детстве её желания всегда направлялись в сторону противоположную той, куда хотела их направить нянька. Чтение консервативных газет неизменно заставляло ее склоняться на сторону радикализма, а радикальные разговоры за столом её супруга побуждали ее искать аргументов в пользу феодального строя.
Не был ли главной причиной ее стремления к богеме, всё возрастающий пуританизм её мужа? Легко может статься, что в качестве жены художника, она «ударится в религию». Тогда её положение будет еще хуже.
Кэмльфорд слаб здоровьем. Дожил бы он до сорока лет без жены, которая смотрела на ним, чтобы он ел вовремя и одевался тепло? Мог ли он с уверенностью сказать, что семейная жизнь отняла у его искусства больше, чем дала ему?
Бели бы Джессика Дирвуд, нервная, страстная натура, вышла замуж за скверного мужа, с неё в сорок лет могли бы писать Фурию. Только когда её жизнь потекла мирно и безмятежно, начала проявляться ее красота. Это был тот тип красоты, для развития которого требуется спокойствие.
Дик Иверэтт не заблуждался насчет себя. Он знал, что оставаться в течение десяти лет верным супругом некрасивой жены для него невозможная вещь. А Джэссика Дирвуд со своей стороны не была бы терпеливой Гризельдой. Если поэтому он женится на ней, двадцатилетней дурнушке, ради красоты, которой она достигнет в тридцать лет, можно с уверенностью сказать, что самое позднее в двадцать девять лет она разведется с ним.
Иверэтт был практический человек. Он принялся за расследование дела. Буфетчик сказал, что им иногда попадаются оригинальные бокалы немецкой работы. А один из официантов, прислуживавших на балу, признался (при условии, что его ни в каком случае не заставят платить), что он в тот вечер разбил не один стакан. Очень может быть, заявил он дальше, что спрятал осколки бокала, дабы их не увидали, под указанную пальму. Очевидно, всё это был лишь сон. Молодость взяла свое, и три свадьбы были Сыграны одна за другой с промежутками в три месяца.
