Игорь Собецкий - Фишки нА стол !
В памяти опера всплыла одна из "крылатых" фраз начальника РУВД: "Я просил приехать на развод двенадцать человек, из них две собаки" На сей раз состав присутствующих также мог бы вызвать нарекания, ибо наводил на мысль о чем угодно кроме оперативно-следственной бригады.
На вопросительный взгляд Кулинича Жбан нехотя пояснил:
— Опергруппа уехала расследовать диверсию экстремистов. А сюда народ собирали с бору по сосенке. Это вот товарищи из школы милиции, это…
— Лариса Николаевна, — кокетливо представилась благоухающая красотка.
— …старший оперуполномоченный УР Шестопер, — невозмутимо продолжал Жбан, — это ветеран судебно-медицинской экспертизы Воронов Фридрих Гермогенович, а это инструктор-кинолог… э-э-э… с собакой.
Мужик пробормотал что-то неразборчивое, обдав собравшихся перегаром.
В присутствии Прекрасной Дамы Кулинич не решился сплюнуть. "Вот послал Бог помощничков, — подумал он. — Лучше б они в лифте остались!"
— А что за диверсия экстремистов? — поинтересовался по пути к комнате Шпагин.
— Кошмарное дело! — возмутился Жбан. — С машины первого секретаря МГК колеса сняли! Ну ничего святого у людей нет!
Шпагин понял, что в ближайшие сутки нормальную бригаду ждать не стоит.
Пока сыщики любовались старшим оперуполномоченным Шестопер, старичок осторожно освободился от своих носильщиков и, согнувшись в три погибели, подобрался к лежащему кавказцу.
— А вы знаете, молодые люди, — донесся до Кулинича его вкрадчивый голос, должен вам заявить, что я не усматриваю здесь признаков насильственной смерти. Я осмелился бы рекомендовать вам переквалифицировать дело на причинение менее тяжких телесных повреждений.
Кавказец к тому времени начал слегка шевелиться и даже, кажется, пытался встать.
Пес, до тех пор меланхолично осматривавшийся, вдруг вскочил, волоком протащил проводника по коридору и крепко ухватил зубами кавказца за правую руку. Намордник его почему-то не стеснял.
С некоторыми усилиями глуховатому старичку и прочим членам сборной команды объяснили, кто есть кто на этой сцене.
— Так дело раскрыто! — обрадовалась Лариса Николаевна. — Убийца уже пойман. Они всегда так возвращаются, я сама читала. Теперь надо все оформить. Я сейчас напишу постановление о возбуждении уголовного дела, вы (кивок в сторону Шпагина) напишите протоколы допросов свидетелей — только разборчиво и не забудьте про поля. А товарищ следователь пусть составит обвинительное заключение! — прекрасная опересса имела весьма причудливые представления о порядке составления документации.
Кулинич уже открыл было рот, но от удивления не смог сказать ни слова. Жбан как-то подозрительно хрюкнул, закашлялся и предложил начать с осмотра места происшествия и обыска в комнате.
В понятые Кулинич записал Толю с Володей — Миша Галкин за прошедший день фигурировал уже в пяти протоколах. Улучив момент, опер поинтересовался у Жбана:
— Слушай, а ты у нее удостоверение смотрел?
— Не волнуйся, удостоверение настоящее. Просто она на самом деле работает начальником канцелярии. А сейчас вот сюда послали…
Кулинич успокоился и решил лишний раз Ларису Николаевну не напрягать. Ситуация оказалась вполне обычной — за работу в оперативной группе шла надбавка к зарплате. Поэтому в составе группы числилось много людей, которым просто требовалось прибавить жалование. Вреда они обычно не приносили, поскольку на происшествия не ездили. Пользы тоже.
Пока Жбан со Шпагиным обыскивали комнату, Фридрих Гермогенович начал осматривать труп, а Шестопер села за стол и принялась с необыкновенной скоростью строчить какие-то бумаги.
Осмотрев труп Фотиева, старичок вынес авторитетное заключение:
— Точные данные о причинах смерти я смогу сообщить только после вскрытия в стационарных условиях. Однако сейчас можно предполагать, если основываться на температуре в анусе трупа, температуре в помещении, конфигурации трупных пятен и консистенции крови трупа, что смерть наступила от четырех до пяти часов назад. Причиной смерти могло оказаться проникающее ранение в сердечную сумку, нанесенное твердым острым орудием. Смерть, по всей видимости, была мгновенной.
— А когда можно будет получить результаты вскрытия? — машинально поинтересовался Шпагин.
— Молодые люди, вскрытие — это дело чрезвычайно ответственное. Я думаю, что патологоанатомическое исследование можно будет провести послезавтра. Приглашу студентов и сам все сделаю — пальчики оближете!
Кулинич начал догадываться, у кого училась доктор Михайлова.
— Кроме того, молодой человек, хочу обратить ваше внимание на интересную подробность. Отверстия в одежде не совпадают с раной в теле пациента. По всей вероятности, или удар был нанесен голому человеку, а одели его уже потом, или вы начали осмотр, не дожидаясь нас.
Прошедшие годы явно не притупили способностей Фридриха Гермогеновича.
— Судя по вашей реакции, молодой человек, отражать эту подробность в акте не стоит, — преспокойно закончил эксперт.
Обыск комнаты, кроме огромного количества пустой посуды и грязного белья, принес некоторые положительные результаты. Из-под дивана был извлечен ящик новых магнитофонных кассет — пятьдесят штук. Под подоконником, приклееный скотчем, нашелся загадочный сверток. На антресолях оказалось с десяток импортных косметических наборов с надписью фломастером "Авер".
Развернув сверток, Жбан обнаружил несколько листовок "Союза демократов", накладную бороду и записку печатными буквами "ВИТЯ — СЕКСОТ". Пересчитав листовки, следователь с надеждой спросил:
— А может, передать дело в Комитет? Вон явная политика.
Курсанты насторожились. Лариса Николаевна оторвалась от бумаг. Пес на секунду отпустил кавказца.
Приятные надежды развеял Шпагин:
— Да какая политика, тут явная экономика! — и участковый со злостью пнул ящик с кассетами.
Лариса Николаевна снова согнулась над протоколами. Курсанты успокоились. Пес опять вцепился в задержанного. Обыск продолжался.
В кармане плаща Фотиева ретивые курсанты обнаружили удостоверение преподавателя юридического факультета — с фотографией Фотиева, но на имя Лейфера Аркадия Моисеевича.
— Собаку от комнаты пускали? — поинтересовался Кулинич у кинолога.
— Да его пока не надо пускать, — отозвался тот, — когда захочет на двор выть начнет.
— Нет, по следу убийцы пускали?
— Мы следов искать не умеем! — решительно пресек неуместные притязания инструктор. — Мы этапы сопровождаем. Вот если у вас побежит кто-нибудь, тогда будем работать. А следов тут все равно нет — вон сколько народа топталось. — И вполголоса пробурчал что-то насчет парфюмерии Ларисы Николаевны.
Когда обыск уже заканчивался, как вихрь ворвался Гринберг. Он тащил за собой слегка упиравшегося Киндера, "координатора" университетской организации "Союз демократов". Всем сотрудникам отделения Киндер был прекрасно известен, так как его не раз задерживали за распространение демократических газет. В отделении каждый конфисковывал у Киндера пару экземпляров, якобы для рапорта, и все читали свежую демократическую прессу, а Киндер наказывался экономически, поскольку его "Гражданское достоинство" стоило по два рубля за штуку. Впрочем, сейчас Михаил Яковлевич выглядел весьма плачевно. Судя по всклокоченной бороденке, сбившимся набок очкам и шлепанцам на босу ногу, достойного демократа вытащили прямо из постели.
— Вот как попираются права человека! — лекторским голосом воскликнул Гринберг, указывая на самозабвенно строчащую в протоколе Ларису Николаевну.
При этих словах пес отпустил кавказца, заворчал и оскалился. Но так не дождавшись команды, он вновь сосредоточился на задержанном.
Увидев Гринбега, Жбан мгновенно вспомнил, что его надо включить в протокол, как проживающего в комнате. Гринберг стал что-то возражать, но один из курсантов уже подал Ларисе Николаевне его паспорт.
Гринберг замолчал и лишь сильнее вцепился в Киндера.
— Между прочим, обыск можно проводить только с санкции прокурора, мучительно освобождаясь от Гринберга, выдавил Киндер.
Все дружно проигнорировали это замечание, лишь пес, не прерывая своего занятия, снова зарычал.
— А, кстати, Руслан… э-э-э… Аркадьевич, это случайно не ваши кассеты? — вежливо поинтересовался Жбан.
После мучительной внутренней борьбы Гринберг преодолел искушение присвоить дефицитный товар.
— Нет, это Пашины вещи. И косметика тоже не моя.
Выяснилось, что все интересное в комнате, включая листовки, принадлежит убитому. Где и на какие средства Фотиев покупал дефицит и что собирался с ним делать, Гринберг не знал или не хотел говорить. Впрочем, все и так догадывались об этом — спекуляция в Университете была всеобщим занятием.
