Хорхе Ибаргуэнгойтия - Августовские молнии

Пока я с великим терпением слушал его бред, моей злосчастной судьбе вздумалось заставить меня испытать надобность в носовом платке; опустив руку в карман мундира, я почувствовал вместе с приливом ярости, что там нет револьвера с перламутровой рукояткой. Меня всего передернуло, как только я вспомнил о грабеже, жертвой которого стал по милости Маседонио Гальвеса, и меня охватила жажда мести. Эти воспоминания навели меня на другие: мне вспомнились золотые часы и Перес Г. Я с отвращением увидел, что он стоит поблизости, всего в нескольких шагах от меня, увидел его смешную лысину, реденькие усы, мерзкий двойной подбородок, его противную грушевидную фигуру, облепленную промокшим костюмом. Если бы при мне был пистолет, я пристрелил бы его на месте и сослужил бы этим великую службу отечеству. Но я уже говорил выше, что, к несчастью, судьба моя оказалась менее славной, а Мексика более несчастной.

Когда речь закончилась, мы разошлись кто куда, и я заблудился впотьмах между надгробиями кладбища Скорбящей Богоматери. В отчаянии искал я выход (я нисколько не боюсь кладбищ ночью, но у меня не было ни малейшего намерения ночевать в таком милом местечке). Как раз в этот момент я различил вдали слабый свет фонаря и поспешно направился туда. Заслышав мои шаги, человек с фонарем остановился и осветил меня с головы до ног. Проклятие! Как только он заговорил, я узнал голос прохвоста Переса Г.

— А! Это ты, Лупе? — Он цинично пригласил меня пойти вместе. Я молча подошел к нему; сердце мое сжималось от сотни противоречивых чувств. Мы прошли несколько шагов. Наконец я спросил:

— А часы?

— Какие часы?

— Которые ты украл.

— Но я никогда не крал часов, дружок. — Он сказал это так серьезно, будто и впрямь никогда не крал часов.

Свет фонаря упал на свежевырытую могилу. Сил моих больше не было. Сил моих больше не было терпеть его бесстыдство, цинизм и трусость. Быстрым движением хорошо натренированного тела я столкнул моего спутника в яму. И этот хлюпик, этот хилый адвокатишка шлепнулся в противную жидкую грязь. Фонарь погас — очевидно, тоже куда-то провалился. Я ощупью стал пробираться между могилами, не обращая внимания на истошные вопли Переса Г.

— Лупе, помоги… За что ты меня столкнул? Какая муха тебя укусила? — и так далее. Тон все повышался, пока не дошел до оскорблений. Я бы его убил, если б было чем.

Это и была вторая подножка, которую подставила мне Фортуна, ибо на следующий день в конгрессе на чрезвычайном пленарном заседании Перес Г. был избран временным президентом.

Глава IV

Только через добрых полчаса мне удалось выбраться с кладбища. Приятели мои разъехались, и мне пришлось воспользоваться любезностью японского посла, который довез меня в своем «роллс-ройсе» до отеля «Космополит». Распрощавшись с галантным азиатом, я вошел в отель и велел дежурному приготовить мне горячую ванну и прислать в номер бутылку коньяку «Мартель», а также обильный ужин, — готовясь к политической борьбе, которая вот-вот должна была завязаться, я решил таким способом предупредить простуду.

Я испытывал чувство удовлетворения оттого, что воздал этому типу по заслугам и исполнил обещание, данное мною сеньоре Гонсалес. Наказание было стремительным и остроумным. Но, увы, на следующий день меня ждало великое разочарование!

Разделавшись с ванной, ужином и бутылкой коньяку, я крепко уснул, а наутро, принимая во внимание возможные события, в качестве первой благоразумной меры приобрел «смит-и-вессон».

В «Земном раю» было много залов. Метрдотель провел нас в приготовленное заранее помещение на нижнем этаже. Я застал там одного Артахо, он прибыл первым. Мы спросили бутылочку отличного мескаля из Сьерры-де-ла-Гуанахуато — достопримечательность дома — и принялись потягивать его в ожидании товарищей.

Артахо был очень доволен.

— Я раздобыл настоящее сокровище, — сообщил он.

Артахо имел в виду заверенную копию (заверенную, видно, в незапамятные времена, потому что в ту пору, о которой идет речь, никто не осмелился бы заверять подобные вещи) — копию приказа, отданного по войскам проклятой уэртистской администрацией[4], о производстве в полковники пехоты некоего Видаля Санчеса. Разумеется, это необязательно должен был быть тот самый… впрочем, очень возможно, что и он, ибо — я уже рассказывал — Санчес всегда был хорошим мошенником.

— Эта бумажонка, Лупе, — сказал мне Артахо, — может означать, что я стану временным президентом.

Вскоре прибыли Каналехо и Аугусто Корона, Хамелеон, которые не могли друг друга видеть даже на фотографии, но, поскольку они встретились в «Сонора-Синалоа» и целую ночь прокутили, у них было весьма дружелюбное настроение. Услыхав о находке, Каналехо хлопнул себя по лбу, словно что-то вспомнив:

— Ей-богу, в сражении при Санта-Росе мне сдался один трус — полковник, которого именно так и звали!

Тогда я его спросил:

— Разве ты воевал не вместе с доном Пабло? — Каналехо родом из Монтеррея, и верилось с трудом, что он пересек всю страну для участия в битве при Санта-Росе. К тому же, если бы это было так, мы бы ее проиграли, ибо за ним укрепилась слава человека, ни разу не принимавшего участия в сражении, которое не закончилось бы полным разгромом. Поэтому мы и называли его злым гением мексиканской армии.

Однако он поклялся, что был при Санта-Росе, и дал нам весьма странные объяснения того, что состоял при доне Венустиано, и наговорил еще с три короба всякой всячины.

Во время его рассказа явился Хуан Вальдивия Рамирес с еще более потрясающей сенсацией: он принес свою переписку с Видалем Санчесом; тот в письмах выражал сомнения относительно необходимости, пользы и будущего нашей Революции. Трудно поверить — ведь письма были подписаны, а эта подпись фигурировала даже на банковых билетах в два песо.

Вот эти три факта — производство в полковники, сдача в плен и переписка — означали, что Видаль Санчес в наших руках, и мы уже видели Толстяка Артахо в президентском кресле. Как далеки мы были от мысли, что всего несколько часов назад палата депутатов, точно проститутка, уступила животной настойчивости деспота!

Герман Тренса первым принес несколько встревожившую нас весть:

— Говорят, состоялось заседание палаты депутатов.

Мы ринулись к телефону, и я попросил соединить меня с квартирой Анастасио Родригеса, который, как я уже сказал, был депутатом.

— Таси нет дома, — ответила мне его супруга. — Он не ночевал.

Я позвонил в Конгресс и справился, было ли заседание палаты.

— Да, сеньор, состоялось чрезвычайное пленарное заседание, — услышал я ответ швейцара. Но не вытягивать же мне было из него, что там решили. Рядом не нашлось человека, способного толково нас проинформировать.

Во что бы то ни стало нужно было найти Анастасио — единственное связующее звено между нами и законодательной властью. Этот эпизод глубоко поучителен: если бы в тот момент у нас нашлись свои люди в палате, был бы другой разговор. Не следует пренебрегать депутатами, так как в определенные моменты благодаря некоторым оплошностям в редакции текста нашей Великой Конституции они даже держат в руках судьбу отчизны.

Я позвонил в бани «Гарем» и спросил Анастасио.

— Он в турецком отделении, — сообщил банщик Порфирио.

Услыхав это, мои товарищи не смогли сдержать проклятий.

— Скажи, что его вызывает генерал Хосе Гуадалупе Арройо. Пусть немедленно подойдет.

Вскоре в трубке послышался голос Анастасио; он пообещал приехать через несколько минут.

— Да не стоит, скажи только, что было на заседании.

— На каком заседании?

Я понял, что все потеряно. С досадой оборвав разговор, я позвонил в редакцию «Эль Мундо». Там не пожелали сообщить мне какие-либо сведения.

— Только что вышел экстренный выпуск, купите.

Мы тотчас снарядили денщика Артахо за газетами, а сами вернулись в зал и уселись вокруг стола, не испытывая ни голода, ни жажды, ни желания разговаривать. Энтузиазма, который владел нами вначале, как не бывало. Нас обставили. Мы потратили несколько часов, сочиняя планы сражения, которое уже было проиграно. Хотя мы все это знали, для меня прибытие газет было, пожалуй, самым горьким моментом в жизни:

«Лиценциат Эулалио Перес Г. — временный президент».

Я почувствовал, что умираю. Остальные — они ведь не знали, что со мной вчера произошло, — принялись обсуждать новый план действий.

— Давайте ликвидируем Видаля Санчеса до истечения срока его полномочий и сделаем нашим президентом Хуана, — предложил Тренса, особо отличавшийся среди генералов своими боевыми заслугами.

— Сейчас июль, Герман, а в декабре вступит в должность Перес Г. За пять месяцев ничего не выйдет. — Это сказал Хуан Вальдивия, толково сказал. Всем бы так.