О. Генри - Постскриптумы

— Я укажу тебе путь, — сказала Марианна. — В следующий раз, когда у тебя будут гости, продекламируй что-нибудь драматическое и потом скажи мне, как отзовется об этой попытке каждый из них.

Юной леди очень понравилась эта идея, и в ближайшую пятницу, когда с полдюжины молодых людей собрались вечером в ее гостиной, она вызвалась что-нибудь продекламировать.

У нее не было ни малейшего драматического дарования. Но она встала и дочитала до самого конца длинную поэму с массой жестов, вращением глаз и прижиманием рук к сердцу. Она проделала это очень скверно, обнаружив полное незнание правил дикции и экспрессии.

Позже ее подруга Марианна справилась у нее, как была встречена ее попытка.

— Ах, — сказала та, — они все столпились вокруг меня и, казалось, были восхищены до последней степени. Том и Генри, и Джим, и Чарли — все были в восторге. Они сказали, что Мэри Андерсен не может и сравниться со мной. Они говорили, что никогда в жизни не слышали такой степени драматизма и чувства!

— Все до одного хвалили тебя? — спросила Марианна.

— За одним исключением. Мистер Джудсон откинулся в кресле и ни разу не аплодировал. Когда я закончила, он сказал мне, что боится, что мое драматическое дарование очень невелико.

— Теперь, — спросила Марианна, — ты знаешь, кто из них правдив и искренен?

— Еще бы! — сказала прекрасная девушка, и глаза ее блеснули энтузиазмом. — Испытание было как нельзя более удачным. Я ненавижу этого гадкого Джудсона и намерена немедленно начать готовиться к сцене!

Справедливая вспышка

Он источал запах джина и его бакенбарды походили на цилиндрики музыкального ящичка. Он вошел вчера в игрушечный магазин на главной улице города и с убитым видом прислонился к прилавку.

— Что-нибудь прикажете? — холодно спросил владелец.

Он вытер глаза красным платком далеко не первой свежести и сказал:

— Ничего решительно, благодарю вас. Я просто зашел сюда пролить слезу. Я не люблю делать свидетелями моего горя случайных прохожих. У меня есть маленькая дочка, сэр, пяти лет от роду, с золотыми вьющимися волосиками. Ее зовут Лилиан. Она говорит мне нынче утром: «Папа, Санта Клаус принесет мне на рождество красный вагончик?» Это лишило меня последних сил, сэр, потому что, увы, я без работы и не имею ни гроша. Подумайте только, один красный вагончик сделает ее счастливой, а ведь есть дети, у которых сотни красных вагонов!

— Прежде, чем вы покинете магазин, — сказал владелец, — а вы это сделаете через какие-нибудь 15 секунд, я считаю долгом довести до вашего сведения, что мой магазин имеет отделение на Трэйнс-Стрит, в каковом отделении я вчера и находился. Вы вошли вчера и сообщили то же самое о вашей маленькой девочке, которую вы назвали Дэйзи, и я дал вам вагон. По-видимому, вы плохо помните имя вашей маленькой девочки.

Человек с достоинством выпрямился и направился к двери. Достигнув ее, он повернулся и сказал:

— Ее имя Лилиан-Дейзи, сэр, а в вагоне, который вы мне дали, одно колесо соскакивает и с ручки сцарапана краска. У меня есть друг, владелец бара на Виллоу-Стрит, который хранит его для меня до рождества, но мне будет стыдно за вас, сэр, когда Лилиан-Дэйзи увидит этот старый, исцарапанный, дребезжащий, из вторых рук, оставшийся с прошлого года вагон. Но, сэр, когда Лилиан-Дэйзи опустится вечером на колени перед своей маленькой кроваткой, я скажу ей, чтобы она помолилась за вас и попросила небо смилостивиться над вами. Есть у вас под рукой карточка с названием и адресом фирмы, чтобы Лилиан-Дэйзи правильно указала ваше имя в своей молитве?

Факты, факты и факты

Было далеко за полдень и дневной штат уже разошелся по домам. Ночной редактор только что вошел, снял пиджак, жилетку, воротничок и галстук, закатил рукава сорочки, спустил с плеч подтяжки и приготовился засесть за работу.

Кто-то робко постучался в дверь снаружи, и ночной редактор гаркнул:

— Войдите!

Красивая молодая леди с умоляющими голубыми глазами и прической Психеи вошла со скатанной в трубку рукописью в руке.

Ночной редактор молча взял трубку и раскатал ее. Это была поэма, и он стал читать ее вполголоса, судорожно кривя челюсть, так как его органы речи были частично закупорены доброй четвертью плитки жевательного табака.

Поэма гласила:

Рассвет в окна немую мутьПроник, развеяв тьму,Где он лежит, закончив путь,Назначенный ему.

О, сердце, рвись от тяжких мук,Рыдая и стеная:Мой alter ego, ментор, другОторван от меня!

Когда в восторге он творилВ часы ночной тишиОн слишком много в масло лилОгня своей души.

И взрыв пришел. И яркий светПогас: не вспыхнуть вновь.И не проснется мой поэтПринять мою любовь!

— Когда это случилось? — спросил ночной редактор.

— Я написала это вчера ночью, сэр, — сказала молодая леди. — Оно годится для печати?

— Вчера ночью? Гм… Материал немного лежалый, но все равно, в другие газеты он не попал. Теперь, мисс, — продолжал ночной редактор, улыбаясь и выпячивая грудь, — я намерен дать вам урок, как надо писать для газеты. Мы воспользуемся вашей заметкой, но не в такой форме. Сядьте в это кресло, и я напишу ее заново, чтобы показать вам, в какую форму надо облекать факт для печати.

Юная писательница уселась, а ночной редактор сдвинул брови и два-три раза перечитал стихотворение, чтобы схватить главные черты. Он небрежно набросал несколько строк на листе бумаги и сказал:

— Вот, мисс, та форма, в которой ваша заметка появится в нашей газете:

Вчера ночью мистер Альтер Эго из нашего города, обладающий недюжинным поэтическим дарованием, был убит взрывом керосиновой лампы во время работы у себя в комнате.

— Как видите, мисс, заметка содержит все существенное, и, однако…

— Сэр! — воскликнула с негодованием юная леди. — Ничего этого абсолютно нет в стихотворении! Сюжет его вымышлен и целью стихотворения является изобразить горе друга поэта по поводу его безвременной смерти.

— Но, мисс, — сказал ночной редактор, — стихотворение ясно говорит о том, что в масло было подлито слишком много огня — или, вернее, в огонь слишком много масла — и что последовал взрыв, и что когда свет погас, джентльмен остался в положении, после которого он никогда уже больше не проснется.

— Вы прямо ужасны! — сказала юная леди. — Отдайте мне мою рукопись. Я занесу ее, когда здесь будет редактор литературного отдела.

— Очень жаль, — возразил ночной редактор, возвращая ей свернутую в трубку рукопись. — У нас мало происшествий сегодня, и ваша заметка была бы весьма кстати. Может быть, вам пришлось слышать о каких-нибудь несчастных случаях по соседству: рождениях, угонах, грабежах, разорванных помолвках?

Но хлопнувшая дверь была единственным ответом юной поэтессы.

Роковая ошибка

— Что ты такой мрачный сегодня? — спросил один из жителей Хаустона, завернув в сочельник в контору своего приятеля.

— Старая дурацкая шутка с перепутанными письмами — и я боюсь теперь идти домой. Жена прислала мне час тому назад с посыльным записку, прося отправить ей десять долларов и подождать ее здесь в три часа, чтобы пойти вместе за покупками. В это же время я получил счет на 10 долларов от торговца, которому я должен, с просьбой погасить его. Я нацарапал торговцу ответ: «Никак не могу выполнить просьбы. Десять долларов нужно для одной штучки, от которой не считаю возможным отказаться». Я сделал обычную ошибку: торговцу послал 10 долларов, а жене — записку.

— Разве ты не можешь пойти домой и объяснить жене ошибку?

— Ты не знаешь моей жены. Я уже принял все меры, какие мог. Я застраховался на 10.000 долларов от несчастного случая сроком на два часа, и жду ее сюда в течение ближайших пятнадцати минут. Передай всем моим приятелям прощальный привет, и если, когда будешь спускаться вниз, встретишь даму на лестнице — держись ближе к стенке!

Телеграмма

Место действия: телеграфная контора в Хаустоне.

Входит очаровательное манто из черного велюра, отделанное шнурками и выпушками, с воротником из тибетской козы, заключающее в себе не менее очаровательную юную леди.

Юная леди. О, мне нужно немедленно послать телеграмму — будьте так добры, дайте мне, пожалуйста, бланков — штук шесть. (Пишет в течение 10 минут). Сколько это будет стоить?

Телеграфист. (Подсчитывает слова). Шестнадцать долларов девяносто пять центов, мэм.

Юная леди. Господи боже мой! У меня с собой только 30 центов. (Подозрительно). За что вы берете так много, когда почтой это стоит всего два цента?