Ольга Лукас - Поребрик из бордюрного камня
Питерский хозяин, бывало, начнет объяснять гостю про налево-направо-мимо-парадной-по-поребрику, а потом отвлечется на пробегающую по двору мышку, а потом — на крадущуюся за ней кошку, а там — на вынюхивающую ее след собаку, а еще потом — на выкрикивающего имя утраченной собаки собаковода, а совсем уже после — на бегающую по двору жену собаковода, решившую, что муж ушел бухать к приятелю, но сперва собаку пропил, а собака была дорогая, породистая! Короче, не может питерец объяснить, как к нему идти. «Ну ты это, выйдешь из метро… Как выйдешь, там будет… Это… Ну, типа, я там и буду. Так и быть, встречу.» Гость думает: «Вот какой радушный хозяин мне попался!» А хозяин не радушный, ему просто лень прокручивать в голове маршрут от ближайшего транспорта до своего дома — легче выйти на улицу и встретить, честное слово, тем более, что сигареты очень кстати закончились. В Питере каждый вам готов дорогу указать и даже провести увлекательную обзорную экскурсию, потому что несколько лет назад власти города, в связи с юбилеем Санкт-Петербурга, заставили всех жителей вызубрить краткий туристический справочник за 1989 год, а тех, кто из Центрального района — за 2000, потому что они элита. «Ах, вы заблудились? — спрашивает питерец и ласково так улыбается, — Вам, стало быть, дорогу не найти? Вы, выходит, не знаете, где вы находитесь? Ну, так я вам скажу. Посмотрите налево — это гастроном. Данный гастроном был построен в 1978 году по ошибке прораба Петрова. Сначала здесь располагалась строительная площадка, а потом воздвиглись мощные сваи. Через несколько лет гастроном заработал. Сначала в нем продавали мужские носки, но потом началась Перестройка и…» — недослушав, гость в ужасе убегает в ближайший переулок и плачет там, от сознания своего бессилия и немножко — от величия развернувшейся перед ним истории отдельно стоящего гастронома, а еще от того, что хочется очень писать, а куда идти — непонятно, а писать в исторической подворотне — стыдно.
В Москве же, напротив, дороги вам никто не укажет. Коренные москвичи (то есть, люди, родившиеся и выросшие в столице) из коренного своего снобизма просто не снисходят до вопрошающего, а все прочие сами у всех дорогу спрашивают, но вы их опередили, и теперь они стоят перед вами, печально понурив голову, и думают, как бы этак ловко разговор поддержать. «Вам случайно не нужен подержанный автомат по переработке использованных стержней от шариковых ручек?» — бывало, найдётся иной сообразительный приезжий. «Ой, да, как раз нужен, а как вы догадались?» — и всё, дорогу можно уже ни у кого не спрашивать, потому что выгодный бизнес — вот он, сам пришел.
Поддерживать контакты
Москвич начинает заводить контакты ещё в детском саду. Запоминает: вот эта девочка, которую зовут Лида, может пригодиться через 20 лет, когда мне понадобится вне очереди сделать загранпаспорт, не стану дёргать её за косичку и называть жирной дурой. Потом школа, институт, работа. Если москвич пришел на вечеринку и познакомился там с любовью всей своей жизни, значит, это была плохая вечеринка: контакт-то по её результатам завёлся только один. Даже у самого нелюдимого москвича к середине жизни накапливается такое количество знакомых, с которыми он не то, что встречаться не успевает — он имена-то их не помнит. Для того, чтобы москвич (и даже самый нелюдимый) не растерял свои контакты, человечеством изобретены социальные сети, блоги, ICQ, мобильные телефоны и электронная почта. Над устройством, которое само бы поддерживало за нас наши контакты: ходило в кафе поболтать с другими такими же устройствами, гуляло по улицам, пересекалось на встречах и показах — ученые пока ещё размышляют.
У педантичного москвича всё расписано: если пять часов в день отводить на поддержание контактов (отбирая эти заветные часы у сна), то за год как раз можно успеть увидеть всех-всех-всех. Если вы видите москвича, перебегающего с вечеринки на вечеринку, знайте — у него год заканчивается, и ему надо успеть повидаться с какими-то 1439-ю знакомыми. Уже с 365-ю. Уже с 46-ю. Уф, успел.
Где хранят свои контакты питерцы — неведомо, как они ими обзаводятся — тоже загадка, известно только, что если в хорошую погоду выйти на Невский проспект, то там можно встретить всех нужных людей разом. Невский проспект — это такое специальное устройство, помогающее питерцам поддерживать контакты. В том числе и с москвичами.
Экстрим
В Москве много есть такого экстрима, какого в Питере и не сыщешь. И, соответственно, наоборот. Идешь, например, по улице, кругом гололед и скользко. Что с тобой в Питере при таком раскладе может случиться? Да ничего страшного! Ну, может, упадешь, ногу сломаешь, или, если особенно повезет, сосулькой по голове огребешь. И все. Никакого адреналина. Тупо, банально, возможно — насмерть. То ли дело — гололед в Москве. Москву, как известно, убирает целая армия трудолюбивых дворников и не менее трудолюбивых машин. А еще Москва славится тем, что стоит на семи холмах. В теплое время года все эти изгибы городского рельефа выглядят весьма живописно. Но в гололед живописные коленца улиц превращаются в смертельно опасные аттракционы. Идет, например, москвич по какой-нибудь Трёхгорной улице, а это уже не улица, а ледяная горка. Москвич, конечно, радуется, что без всякого труда попадет на работу быстро и с ветерком. Весело скользит вниз — и попадает под трудолюбивую снегоуборочную машину.
Согласитесь, это гораздо эффектнее какой-то жалкой питерской сосульки, которая, может быть, еще и мимо просвистит. Да наверняка мимо! Питерские сосульки — они же такие непрактичные! Другая-то сосулька чётко видит свою цель — голову несчастного прохожего, а эти что? По сторонам глядят, любуются городом, ещё и цитировать начнут про себя что-нибудь про «люблю тебя, Петра творенье» — и тут — фшшш — втыкаются в сугроб и затихают. А могли бы сэкономить какому-нибудь хорошему человеку дипломат денег (на киллера).
Помимо зимнего экстрима, существует, понятное дело, экстрим летний, чтобы люди не оставались без адреналина на целых полгода. Потому что всё в природе устроено мудро и справедливо, а если мы этого не понимаем — нам же хуже! Вот, скажем, идёт подвыпивший питерец по мосту, идет-идет да и падает в речку. Потому что мост развели не ко времени, а оградить его специальными рогульками забыли. Или рогульками оградили, даже милиционерами оградили, но милиционеры погнались за неожиданным хулиганом, а тем временем из кустов вылезли неожиданные мародеры и утащили рогульки к себе на дачный участок.
Ни за что слегка подвыпившему москвичу не совершить в своей столице головокружительного полета с Дворцового моста в холодную отрезвляющую Неву. Они, москвичи, то есть, только и могут, что плескаться в теплых илистых озерах. Что с ними случится в таком озере? Ну, разве что рыба за ногу укусит, и то, не благородная корюшка, а килька какая-нибудь пошлая. А всего вернее — пустая консервная банка из-под этой пошлой кильки, с острыми ржавыми краями.
Одним из лучших поставщиков круглогодичного экстрима можно считать метро. Чего стоят одни только опасные московские турникеты, прихлопывающие неосторожного пассажира в самом интересном месте и в самый неожиданный момент! Разве могут убогие питерские вертушки с ними сравниться? Ну, намотается на неё ваш модный зенитовский шарфик, ну придушит вас слегка — вы даже испугаться не успеете. Чепуха! Никакого адреналина, гоните обратно деньги за жетон! Ну и конечно — гвоздь программы — знаменитые ночные гонки на выживание. Изнеженные москвичи, привыкшие к тому, что до часу ночи метро еще вполне работает, очень редко опускаются до того, чтобы за ним бегать. «Ты что, дяревня? — элегантно растягивая гласные, спрашивают они у приезжего, — Чего за ним бегать? Оно же на месте стоит!» Зато привыкшие преодолевать и собственноручно создавать себе тяготы жизни питерцы частенько бывают замечены в бессмысленном беге вниз по эскалатору после того уже, как специальная будочная тетенька четко и внятно произнесла: «Куда прёшь, спортсмЭн, ушел уже последний поезд на Купчино!» А спортсмЭн продолжает бежать. Такие одинокие и бесстрашные бегуны никогда уже потом не выходят на поверхность. Всю ночь их терзают подземные чудовища, в дневное время скрывающиеся за дверцей с надписью «ДМС», а на утро глядишь — одной будочкой в питерском метро стало больше, а в будочке — тетенька какая-то новая и незнакомая, сидит, молчит и смотрит жалобно. А вспомнить о том, кем она была раньше и как сюда попала — не может.
Употребим?
Если питерцу сказать: «Ну что, употребим?» — он радостно убежит куда-то, а потом столь же радостно прибежит обратно, но уже с индивидуальной граненой посудиной. Он врубается! А если то же самое сказать москвичу, он никуда не побежит. Он рукав закатает и будет ждать, чем дело закончится, на понт его берут или чего вообще такое? Традиционное питерское обозначение занятия, отнимающего все свободное время и даже несколько часов от сна — запой. Напр.: «Мой-то работает запоем! Уж месяц как! Небось, бабу себе на работе завел.» А вот москвич в подобной ситуации скорее употребит неологизм «подсесть»: «Мой-то подсел на интернет! Уж месяц как! Небось, бабу себе в интернете завел!» Питерец считает наркотики несерьезным делом, развлечением клубной золотой молодежи, пить по-настоящему не умеющей. Ну подумаешь — укол! Укололся — и пошел. Вот ты попробуй в себя 2 литра водки влить — и не сблевать, тогда посмотрим. Москвич, в свою очередь, несерьезным делом считает алкоголь. Ха, водка, эка невидаль! В любом ларьке, на любом углу, любому дураку продадут бутылку, какую он сам захочет. Вот наркотики — признак избранности, элитарности. Если ты знаешь, где их добыть — значит, тебе доверяют, тебе сказали пароль, ты — особенный человек! Употребление алкоголесодержащих напитков считается в Питере занятием основательным, серьезным, кто не пьет — тот шпион, это уж точно, а если не шпион — значит, есть ему что скрывать, а это как дважды шпион. Неприятный человек. Нет ему веры. Наркоману тоже нет в Питере особой веры. А чего это он не пьет, когда все пьют? Ах, он курит? А все курят! Ах, он не то, что все курит? Да он, наверное, шпион! Пьющий, особенно часто и помногу человек в Москве вызывает чувство некой ласковой брезгливости пополам с жалостью — сходное чувство вызывают бородавчатые дети, которых жалко, конечно — такие маленькие, а уже в бородавках, а с другой стороны — противно гладить по голове — вдруг укусят и у тебя тоже бородавки образуются? Вечно опасающемуся шпионов и соглядатаев питерцу, куда легче честно и открыто затариться пузырем водки. Совершив это нехитрое деяние, питерец изыскивает средства на следующий пузырь. Затем, опустошив и его, изыскивает на улице неожиданных друзей, у которых обнаруживаются неучтенные средства на пузырь — так, постепенно, к концу рабочей недели, средства заканчиваются у всех алкоголиков квартала, надо бы на работу идти, а тут, как назло, суббота. А в понедельник у начальника зачем-то лопается терпение — и, глядишь, ты уже без работы. Какие тут наркотики! Было бы на что похмелиться. Москвич всегда деятелен и погружен в работу: ему надо работать, чтобы обеспечивать себя наркотиком, без которого у него ломки, из-за которых он не может работать, чтобы обеспечивать себя наркотиками…. Иной москвич так запутается, что начинает думать, будто работа — это и есть основной его наркотик, то есть — удовольствие. Поэтому в Москве так много трудоголиков. На самом деле это просто заблудившиеся наркоманы.
