Елена Колядина - Цветочный крест. Роман-катавасия

Отец Логгин выпучил глаза.

— Срам Господен?!

— Есть же у Него уды межножные? Он ведь человеком рожден от обычной матери? А у человека всегда жила подпупная есть, — затараторила Феодосия. — Но, коли, рожден по образу Божьему, то и у Боженьки жила становая есть? Али нет? Вот ведь загвоздка для меня… Ежели нет у Господа срама, то, как он до двенадцати лет, пока с матерью жил, мочу сцал? Али была елда у отрока, а у мужа отпала вместе с муде? Где тогда мощи его, срамные, хранятся? Вот бы приложиться! Али с собой на небеса унес? А, ежели, я на причастие срам Господен вкушу, будет ли в том грех? Или у Господа уды безгреховные?..

Последние словеса очень выручили несчастного отца Логгина, который в ужасе подбирал нужные аргументы.

— Тело Господа суть бестелесное, — строго произнес отец Логгин. — И срам его бестелесный. И семя его беспорочное. И кушать его не есть скверно. Просвира — сиречь только образ тела. Гм… Аллегория!..

— А почему же, когда только мыслишь в уме уды мужские, то уже грешишь? Ведь, елда в голове — ненастоящая, а только образ?

— Тьфу! Прости мя, Господи! Потому, что с мыслей грех начинается. Сперва замыслил украсть чужое, а потом и украл. Если бы не замыслил, разве бы украл?

— Верно, — приложила палец к нижней губе Феодосия. — Человек любое дело, сперва, замысливает. А если…

— Помолчи, дочь моя. Ибо исповедание еще длится.

Феодосия примолкла.

— Или содомский блуд творила?

— Нет-нет.

— Или укорила попа или чернеца смехом?

— Нет.

— Или попа бранила? Или выгнала нищего из дома своего?

— А если из дома на двор выгнала, то — грех? Зело вшив калика перехожий был. Скнипы так и ползали в голове. Скаредьем воняло.

— А со двора не выгнала?

— Нет, он под навесом с холопом спал, хлеба ему вынесли.

— Тогда грех невелик.

— А с другой стороны, — задумалась Феодосия, — это ведь Господь наш в образе нищем мог по земле идти?

— Истинно! — согласился отец Логгин. — Чтоб нас проверить: достает ли любви к ближнему?

— Тогда грех был калику перехожего во двор гнать?

— Тогда — грех.

— Ой, вспомнила. Тот нищий потом на торжище кошелек украл и деньги пропил. Ему пуп вырвали да на древо повесили. Значит, не Господь то был. Он бы красть не стал. Выходит, не согрешила аз?

— Ну, выходит, что не согрешила, — несколько притомившись, согласился отец Логгин.

— Слава Богу!

— Или в церковь из-за блуда или пития не пошла?

— Нет.

— Или ударила кого по лицу?

— Нет-нет…

— Или била сироту без вины? Или пихнула человека в кал? Или изгваздала в кал чужое платье из зависти или для посмешища? Или в пост пировала с пляскою и гуслями? Или срамила попадью? Или опоздала на церковную службу из-за лени или сна ради? Или говорила хульные слова? Или в рост деньги давала? Или гнев держала на кого?

— Грешна, отче, держала гнев.

— Ну, сколь долго держала гнев, столько и поста.

— Час, значит, поститься?

Отец Логгин обдул испарину со лба.

— Час, — наконец, порешил он. — На кого гнев-то держала? Впрочем, не говори… Бог и так видел.

— Неужели, отче, Господь и за кошками следит?

— За всякой тварью… Или зажгла ты дом либо гумно? Или душу погубила?

— Юда сын Ларионов внове рекши: «Ах, сгубила ты, Феодосия, мою душу!»

— Это не в счет. Это раб божий Юда изрекши аллегорически.

— Вроде как лжу?

— Для лепоты словесов.

— А-а!

— Или блудила с Юдой?

— Нет-нет!

— Или с рабом либо с холопом была в соитии?

— Ни, боже мой! А жалко мне иной раз рабов. Разве Акулька виновата, что муж ея, Филька, Акулю вместе с чадцами и избой за деньги батюшке моему продал? Деньги все пропил в корчме за седьмицу либо за две!

— Так уж Богом заведено, что одни в услужении других. Разве мы сами не рабы вечные царя нашего Алексея Михайловича? Холопы мы государя нашего светозарного и тому с ликованием радуемся. А государь Алексей Михайлович тоже раб — раб Господа нашего. И смиренно рабство сие принимает.

— А может, в каких землях нет холопов? — спросила Феодосия.

— Сие невозможно. Кто тогда рабскую работу будет выполнять? А, ежели, кому зело тяжкий холопский труд и выпал, так, то испытание от Бога. Бог тяжелее всех испытывает то чадо, которое больше всего любит и которому хочет добра. Акулину Господь возлюбил и наслал ей испытание, говоря тем самым, что мужа, данного Богом, она должна поддерживать во всех его лишениях. Бьет Акульку муж?

— Бьет, — вздохнула Феодосия.

— А ты ей скажи, мол, ударит муж по одной щеке — подставь другую. Потому и дана жена мужу, а не наоборот. Против мужа только тогда жена может роптать, когда искушает на блудный грех в пост либо блудит не в естество. А се… Или забрала у кого что? Или клялась криво? Или украденное не возвратила? Или в церкви смеялась?

— Грешна, отче. Только что с тобой, господин мой отче, смеялась над Африкией.

— Гм… Хм… Каюсь, Господи! Или оклеветала кого? Или в церкви не достояла до конца службу? Или в сон веровала? Или истолковала его?

— Аз, отче, сон не толковала, ей-Богу! И не веровала в него. Да только он, все равно, сбылся!..

— Поста тебе — день. Или плюнула на лицо кому или в рот?

— Грешна, отче. Зотейка изгваздался сажей, так плюнула ему на ланиты и оттерла.

— Сие не грех. Сие без злого умысла.

— И то ладно.

— Или, объевшись или опившись, блевала?

— Нет.

— Творила игры нечистые?

— Грешна, отче. В святки однажды с подружкой нагая на снег выбегала — гадала на жениха.

— А за такие игры будет тебе женихом черт! Вскочит в твое естество женское, станут потом черти его оттуда кочергой доставать! Восемь дней тебе за это есть капусту с водой.

— Да, отче.

— Или ходила в мужском портище?

— Грешна: сапоги брата напялила — до матери в амбар добежать.

— Сие не велик грех. Или, сблудивши, забыла умыться? Или давала зелья мужу для присушки? Или смывала молоко с персей медом и давала мужу?

— Ни единожды.

— Отца и матерь била или лаяла? Испортила ниву чью или скотину? Или напилась без памяти, и блуд кто творил с тобой? Или взирала на кого с похотью? Вкладывала ли язык свой мужу в уста, по-другому говоря, целовалась ли с похотью?

— Нет.

— За груди ласкать давала ли?

— Нет-нет.

— Взирала ли на святые иконы с помыслами нечистыми?

— Никогда!

— Грешила ли частым обмыванием банным?

— Грешна, отче. Обмылась в бане в субботу, а десяти дней не прошло, как сродственница приехала, так я и с ней еще в бане обмылась.

— Часто обмываться в бане такое же излишество, как чревоугодие. Не телом мы грязны, а душой! О чистоте души чаще мысли, а не о том, чтоб пазухи без нужды обмывать. Блаженные Божьи люди, юродивые, на навозном гноище спят, струпьев не омывают, а Господу приятны! А что толку, что иная жена сладкое воние — отец Логгин покрутил носом — медовое испускает, если она тем самым на грех мужей искушает? Христос в воды входил, только чтобы окреститься. Да ноги омывал после многотрудной дороги. А наши жены так и плещут водицу ушатами! Так и бродят взад-вперед с пустыми почерпалами!.. Ты омойся в канун светлого праздника, как на тот свет преставиться время пришло — омойся, перед таинством брака мытье — не грех. А ведь у наших жен, как не глянь — все из бани дым коромыслом!

— Истинно, отче, — смиренно ответила Феодосия.

— А с бани все и начинается… Римская империя сколь могуча была, а взяли моду их патриции решать дела в банях, термах, по — ихнему, по — римски. А где баня, там, известно, и блуд, и грех содомский. И рухнула империя!

— Ой, батюшки! Из-за бани?! Али сваи подгнили?

— Все прогнило насквозь!

— Спаси и сохрани…

— А ты, Феодосия, теперь, как в баню пойдешь, так и вспомни Римскую империю.

— Непременно, отче, помяну их, грешных.

— Или ложилась на живот на землю?

— Одиножды только, — призналась Феодосия, — в норку мышиную хотелось взглянуть. Уж больно интересно мне стало, как там, у мышей, хоромы подземные устроены? И кладовочки, небось, есть, и спаленки?

— Разглядела? — с неподдельным интересом спросил отец Логгин.

— Нет, зело темно в норке было.

— То не с похотью, то не грех, — успокоил отец Логгин. — Говорила другому про его срамоту?

— Золовке внове сказала: ох, Марфа, отъела ты гузно! А батюшке в сердцах рекши, мол, хозяйство вести — не мудями трясти.

— И что же он? — заинтересовался отец Логгин.

— Огрел меня поперек спины поленом.

— Верно содеял! А подсматривала ли ты чужую срамоту в бане, либо тайно, либо во сне, либо у сирот?

— Аз, отче, не подсматривала, так ведь, он так в глаза и лез! Леший, говорю, черт, ты ведь мне око елдой своей кривой выколешь! А он, знай себе, ржет…

— Ладно-ладно, после доскажешь, — замахал дланью отец Логгин. — Замолвила ли срамное слово ради похоти?