Сами с усами - Виктор Михайлович Бобылев
— Только его и не хватало, — рассердился учитель. — Но раз пришел, пусть входит, приглашай. Не выгонять же дорогого соседушку.
— Папа здесь! — крикнула в коридор Липа. — Входи, Сергей, не стесняйся.
— А чего мне стесняться? Я уже тут как тут, — говорит Сергей и, рядясь под пана Спортсмена из кабачка «13 стульев», паясничает: — Добренький всем вечерочек!
— Добрый вечер, — с явным неудовольствием произнес Михаил Александрович.
— Добрый вечер! — улыбчиво встретила парня Людмила Семеновна, довольная тем, что пришел союзник, единомышленник, и муж, может быть, перестанет надоедать своими речами.
Сергей без приглашения хлопнулся на стул, демонстративно, с важностью закинул ногу на ногу и произнес с павлиньей гордостью:
— Поздравьте с покупкой, дорогой и многоуважаемый сосед и учитель.
— С покупкой?.. С какой покупкой? — удивился Михаил Александрович, не придавший, видать, значения похвальбе Сергея насчет приобретения оставленных для него самого книг. — Что за покупка, уважаемый сосед?
— Книги ваши достал, — с довольным прищуром глаз сообщил Сергей. — Книги великого пролетарского писателя Максима Горького и… этого… Как его?.. Паля, что ли. Ну, того, который всю жизнь составлял словари русского языка, как будет фамилия? Не Паль?
— Даль, Даль, — строго поправила гостя Женя.
— Ну, Даль так Даль. Для меня это все равно… Сперва не хотели давать: учителю, говорят, то есть вам, Михаил Александрович зарезервировали. Ишь ты!.. Я тогда очень вежливо поинтересовался: а тугрики уплатил учитель? Нет, разводят руками, нет, не уплатил еще. На этом-то я и подловил их. Если, толкую, не платил, то согласно правилам советской торговли вы не можете препятствовать мне в приобретении. Так?..
Они туда, они сюда. Тогда я опять очень серьезно, вежливо, без шума говорю: сей же час представьте мне директора и жалобную книгу. Как, помните, у Райкина. Ха-ха… Испугались, знаете, и запаковали. Кому охота иметь неприятности, хотя бы и из-за вас, Михаил Александрович? Правда же?
— Зачем тебе книги? — с удивлением спросила парня Липа. — Ты же совсем не любишь читать.
— А пусть стоят себе на полках, — ответил Сергей, даже не усмотрев и тени обиды в словах девушки. — Пусть себе стоят, как у нормальных людей. Кто придет ко мне из гостей, а у меня — на тебе! — умные книги. У кого-то таких нет, а у меня пожалуйста, стоят, как миленькие. Вот, скажут, не отстает Серега от моды, красивые книги на полках держит. Особенно, знаете, приятно, когда девушки придут…
— Только вот ваш Даль-Паль уж очень толстые книженции написал. Не доглядишь, том с полки грохнуться может и пол пробьет. Ха-ха… Шутка, сами понимаете. Но в общем и целом я, знаете, очень доволен. Не отходя от кассы, с одним клиентом парочкой слов перекинулся. Работают, черти, по высшему классу обслуживания.
Завтра, предупредил, непременно навещу вас, то есть меня, и всего этого Даля обязательно заберу. Вам, говорит, этот классик литературы до лампочки, а я его какому-нибудь дураку сплавлю подороже. Вам, говорит, навар будет, и я, то есть он, в накладе не останусь. Шустряк мужичок, доложу я вам!
— Барышник! — зло заключил Михаил Александрович. — Заядлый барышник!
— А мне до этого никакого дела, — заявил подчеркнуто беспечно Сергей. — Все решено при полном, обоюдном согласии сторон: я ему — книги, он мне — деньги, вот так! И будьте взаимно вежливы.
Михаил Александрович с бессильной досадой подумал: «Надо бы выгнать нахала, пинка под зад дать, а я не умею, не могу. Боюсь?.. Боже, какие же мы стали. Это же противно!.. Жить противно, когда мы такие…»
Вслух же он заметил:
— Я испытываю ужасную тяжесть, когда приходится встречаться с книжным барышником, с существом, для которого нет разницы между томом Даля и джинсовыми штанами. Как же это случилось, что наши любимые книги стали валютой, разменной монетой? Я прежде всего у себя спрашиваю: как это случилось, а?
— И не только, уважаемый сосед и учитель, не только! Этот мой новый знакомый под большим секретом сообщил мне, что теперь книгами берут взятки, «подмазывают» при удобном случае.
— Ужас, да и только!.. Если кто-нибудь совершит непристойность в общественном месте, мы окружаем его презрением и даже указываем на двери, гоним вон, не здороваемся, не подаем руки. А пошляков, которые все, даже книги и картины, на наших глазах превращают в звонкую монету, таких подонков мы увещеваем, пытаемся убедить в чем-то и даже… и даже просим у них взаймы деньги. Они издеваются над нами, а мы изо всех сил уговариваем их.
Таким все равно, что копить. Мода на пластинки — хватай пластинки, мода на картины — тащи в дом картины, мода на книги — заводи блат в книжном магазине, мода на джинсы — рви штаны, мода на хрусталь — забивай посудой все домашние шкафы!.. А-а… — Михаил Александрович безнадежно взмахнул рукой. — Уходи, Сергей, прошу тебя, уходи!.. Иди, нам надо поговорить в своем, семейном кругу.
— Гоните? — вскинулся было парень, но потом, усмехнувшись чему-то своему, согласился: — Ну да ладно, приказ командира — закон для подчиненного. Ухожу, но предупреждаю, что вы еще пожалеете об этом, вы еще не раз вспомните обо мне. Когда вашим девочкам понадобится приличная кофточка, импортный маг, а то и самые обыкновенные фирмовые шкеры, вы обязательно вспомните, что есть такой Сережка, ваш сосед.
Сергей, помахивая высоко поднятой рукой, удаляется, а в комнате на минуту воцаряется тяжелая тишина, которую нарушила Женя.
— Какой ты, папа… несдержанный, — с упреком сказала она. Липа поддержала:
— Теперь не видать нам моднячих дисков, как своих ушей. Зря ты его прогнал, папа!
— Чего это ты опять раскипятился, как холодный самовар? — Это Людмила Семеновна тоже вступилась за Сергея. — Тоже мне, борец за идею объявился! Мальчишка судит со своей колокольни, ну и пусть себе. Это не наше дело.
Михаил Александрович не выдержал, сорвался на крик:
— Можешь хоть ты помолчать или нет? — но тут же взял себя в руки и продолжил внешне спокойным голосом: — А я хочу сказать, что не могу больше жить в этом доме, вместе, рядом с тобой, Людмила! Не могу, потому что…
Жена перебила с усмешкой:
— Взгляните, дочери, на этого Дон-Кихота Ламанчского… Куда ты денешься, глупец?
— Ты в своем уме, папа? — поразилась Женя.
— Папуленция, не дури, прошу тебя! — пытается урезонить отца младшая дочь. Однако Михаил Александрович, все взвесивший и обдумавший, непреклонен:
— Я так решил! Ухожу, ухожу… Кажется, еще один день в этом доме, и я сойду с ума от хрустальных горшков! Я теряю веру в свои силы, в себя самого, в свое будущее.
Липа заплакала:
— Все я, я, я!.. А мы?.. Что будет с нами, ты хоть подумал об этом?
— Я буду
