Дмитрий Ненадович - Анти-Духлесс
— А каков, позвольте поинтересоваться, у вас обычный лимит предупреждений?
— Это все строго индивидуально определяется. А вообще, чем раньше, Евгений, вы одумаетесь, тем для вас же в последствии будет лучше.
— Это понятно, только никак почему-то остановиться не могу я пока. Каждый раз что-то мешает.
— Ну да. Известно ведь что всегда мешает плохому танцору.
— Вы это на что намекаете?
— Я, Евгений, уже давно никому и ни на что не намекаю. Говорю все как есть.
— Г-х-м. Так получается, что это Вы меня предупредить прилетели?
— Слишком много было бы для вас чести. Чтобы целый я из-за вас к вам сюда перемещался… При моей-то должности и занятости. Я уж решил пожертвовать временем из-за того, что таких дюрингов здесь уже миллиарды поднакопились. А о проблемах моего ЗАО вы, Евгений, уже наслышаны. Раньше можно было себе позволить немного отдохнуть и переместиться к вам из чистого любопытства. А заодно и душонку какую-нибудь поприличней прикупить. Все ж-таки, какая-никакая, а энергетика. Хватало энергетики всего одной душонки на компенсацию моих транспортных расходов. А сейчас и выбрать-то совсем не из чего! Если и попадется когда какой-нибудь более-менее приличный экземпляр, непременно возникают хоть какие-нибудь, но проблемы! Либо этот удачный экземпляр отказываются торговаться, либо Он вмешивается и не одобряет сделку. Поэтому прекращайте, Евгений, бесчинствовать и идите себе в гостиницу отдыхать. Хоть немного поживите праведной жизнью. Тогда я вам еще смогу пообещать не совсем горячую сковородочку. Градусов эдак в 300 по вашему Цельсию.
— Триста!?
— Ну, а что же вы еще хотите? С вашим-то вагоном грехов? А будете упрямиться, учту еще и вашу прицепленную к вагону полную грехов тележку и сделаю вам, так уж и быть, по знакомству опять же, сделаю все 3500 но уже по Фаренгейту (потому как по знакомству). И это будет вполне справедливо. Это будет как раз то, что вы реально в этой жизни заслужили. И кипите себе там, в смоле либо в масле (это на выше усмотрение — у нас ведь нынче везде демократия) на здоровье парочку столетий. Хотя надо было бы, наверное, столетья четыре. Я ведь все цифры сознательно, из экономии энергоносителей все время занижаю. Недорабатываю в последнее время. И все из за этой экономии. Но если, Евгений, исключительно по нашему с вами доброму знакомству… То готов я пойти и на дополнительные расходы.
— Нет-нет, не надо по знакомству! Давайте уже, чтобы все по честному промеж нас всегда было! Чтобы для меня — как для всех. Вы же сами говорили, что выпендриваться на дешевых понтах — это очень плохо.
— Хорошо. Договорились. Да не дрожите вы так, Евгений, все это, конечно, неприятно, но ничего особо страшного в этом нет. Первое столетие— да, это потрясающие психику муки. Пока бока ваши не загрубеют должным образом. Там ведь у нас как? Лет пятьдесят обычно кипят себе спокойненько на одном боку, глядишь — подрумянился бочок, пора переворачивать. И следущие пятьдесят лет на другом бочке румянятся. В общем, сначала немного сложновато. А потом вроде бы и ничего. Привыкает народ. Муки заканчиваются и начинаются истинные страдания. Некоторые даже после полного искупления уходить никуда не хотят, как только вспомнят что когда-то утворили. Да и побаиваются многие, что скучно им в этом «Раю» будет. После такой-то вечно бурлящей жизни. Поэтому и стремятся эти многие куда-нибудь спрятаться после того как вытащат наконец их со сковороды. Но я все время выуживаю этих нарушителей и гоню их в шею. Вы же знаете — экономия ресурсов. Да и Он не позволяет никому у меня задерживаться. Строго следит: отмотал грешник срок свой искупительный — непременно должен из моего ЗАО срочно откинуться. И скучать себе дальше искупленным, слушая пения невидимых птиц, спрятавшихся (от греха подальше) в райских кущах. Ничего не поделаешь — таков закон.
— Я понял Вас. А можно мне хотя бы с Мишей попрощаться? Неудобно как-то. Не так-то часто в Питер-то я наезжаю. Все больше в Ростов топы засылают. А тут, в кои-то веки собирались тут вроде на сфинксах пойти покататься. Ночной город посмотреть. А тут на тебе! Неожиданно как-то исчез и не попрощался. Еще что нехорошее подумает.
— Эким вы стали вдруг щепетильным. Вы мне тут комедий не ломайте! Не испытывайте мое утомленное терпение, Евгений, идите туда, куда я вам указал. А с вашим обдолбанным негодяем Мишей проведена соответствующая беседа. Он предупрежден и уже спит дома в своем обдолбанном угаре. Я ему в этот угар пару ужастиков запустил. Пусть поежится до утра. А что делать? Пока и он по другому никак не может, хотя тоже обещал мне изо всех сил постараться и хоть как-то попытаться исправиться. Предварительно уговорил он меня на 350 по Цельсию и на одно столетие. Посмотрим. Я ведь свое слово всегда держу. Теперь дело за вами. Ну, до свидания, Евгений. Надеюсь, что не до скорого.
Дождаться оторопелого Жекиного ответа видимо не входило в планы и без того загруженного директора ЗАО «Ад». Поэтому он мгновенно исчезает, оставляя Жеку наедине с хмурым настроением и грустными размышлениями. «Да, — думает Жека, — три с половиной тысячи градусов — это круто! Даже по Фаренгейту. Жарковато будет. Надо бы теперь поумерить пыл-то свой. А что же делать с приобретенной зависимостью? Да еще не с одной ведь зависимостью надо что-то делать! Видимо, придется обратиться в клинику Маршака. Он, наверное, добрый дядька. Стихи для детей, опять же, пишет. Сам читал их когда-то очень давно. Авось и мне хоть чем-то сможет помочь он».
С этими почти покаянными мыслями Жека покидает, наконец, это отстойное заведение и идет в свою не менее отстойную гостиницу. Поверх его понтового прикида небрежно наброшена дырявая, давно не стиранная майка-алкоголичка и натянуты синие протертые на коленях трусы. От Жеки испуганно шарахается попадающаяся на встречу милиция. Вдруг, ба! Жека не верит своим глазам. Навстречу Жеке идет своей размашистой одной рукой походкой сам бывший Президент, а ныне Премьер Путин. «Вот так да, — торопеет Жека, — сколько знаменательных встреч за один день!» Он еще издалека взволнованно-громко здоровается с Владимиром Владимировичем. Владимир Владимирович, едва взглянув в Жекину сторону, холодно кивает ему в ответ. «Владимир Владимирович, чем я могу вам помочь?!» — выпаливает вдруг Жека, окончательно обалдевший от очередной встречи. «Вы? — Путин останавливается и удивленно-презрительно смотрит на пьяную и обдолбанную Жекину физиономию, — Вы посмотрите на себя со стороны. Чем вы вообще кому-нибудь уже сможете помочь?» «Ну, там Ваш План, если дадите почитать, могу помочь Вам реализовать. Никто ведь не видел…», — неуверенно бормоче-лепечет Жека. «Если мой План будут реализовывать личности, подобные вам, Евгений, дело будет напрочь и бесповоротно погублено, — начинает уже заметно раздражаться Владимир Владимирович, — я ведь уже приходил к вам когда-то во сне и давал вам четкое указание не курить больше анашу! А вы чем сегодня занимались? И не пытайтесь врать мне! Мне обо всем уже давно доложили. Почему не выполнено?! Выполнять! Выздоравливать! А сейчас прочь с дороги!» Жеке бы надо было сразу отскочить куда-нибудь в сторону или как-нибудь, пусть даже неловко как-то, некрасиво так, но все же упасть. Хотя бы на колени. Как-то пропасть ему надо было в эту минуту. И он бы, конечно, сделал бы это, но уже второй раз за никак не кончающиеся сутки его вдруг опять сковал неизвестно откуда взявшийся паралич. Мгновенно оценив ситуацию, Владимир Владимирович производит болевой захват и мягко, по-отечески бросает грузную Жекину тушу через бедро на твердый тротуар Невского проспекта. Бросает и идет дальше. Продолжать спасать страну. И ничего не поделаешь — так сейчас надо. Такая уж у него работа.
Тротуар Невского проспекта слабо пружинит. Жека неуверенно поднимается на дрожащие в бессилии тонкие ноги. Звонит мобильный телефон. Это Тимур. Он сообщает Жеке о крахе их совместного предприятия и списании его, Жекиной, доли на погашение долгов индонезийскому правительству. «Старик, так было надо. Иначе нас с тобой просто бы замочили», — говорит Тимур и расстроено замолкает. В этот момент Жека замечает новенький и блестящий «Bentley», летящий по Невскому проспекту. За рулем «Bentley» сидит Тимур и беззвучно шевелит губами. «Да не повезло парню» — сокрушается Жека и с удивлением смотрит на трубку: «Вот, урод, сам с собой уже разговаривает. Видать дела действительно плохи. Не врет. Интересно, где же этот придурок находится сейчас в действительности? В «Bentley» или все же в телефонной трубке? Бездарь. И как можно было развалить такое беспроигрышное дело? Крокодильи-то яйца, они ведь всяко повкуснее будут, чем эти лузеровские, куриные. Или даже эти…, как их там?… ну, те что для слегка продвинутых лохов, а вот — перепелиные! Без холестерина они. А вот интересно, есть ли холестерин в крокодильих яйцах? Может из-за него, из-за холестерина этого гребанного и сорвалась эта грандиозная сделка? Да, много всего непонятного стало в этой жизни. Ладно. Бывает. Бизнес — дело рисковое. Здесь проиграл, но завтра ведь Вова приедет. Баблосы к поезду доставит. И все снова станет хорошо». Жека огорченно вздыхает и идет в гостиницу. Его догоняет SMS. Сообщение приходит от Вовы. Он, не скрывая злорадства, сообщает о том, что написал на Жеку бумагу в СБ, и теперь Жека ответит за свое подлое вымогательство по полной программе. Пишет еще что-то про какой-то паяльник. Но что конкретно — непонятно. Написано неразборчиво. Ну и почерк у этого гада! Глаза сломаешь. На Жеку неожиданно накатывает волна ощущений жизненных неудач. Накатывает и несет его куда-то в неизвестность. Жека громко вопиет о помощи. На помощь никто не приходит. Чувство катастрофической безыисходности пронзает порочную сущность терпящего бедствие маркетолога. На этом третий видеоролик заканчивается, но тут же начинается видеоролик четвертый. В этот раз голосов совсем не разобрать. Слышен какой-то нарастающий гул. Близится какая-то кульминация. Что-то мешает ей состояться. Кадр неустойчиво дрожит рассекаемый молниями и срывается в видеоролик четвертый.
