Борис Егоров - Маски
Слово «играть» в словарях толкуется как тешиться, забавляться, проводить время потехой, заниматься чем-то для забавы, от скуки.
Авторы американских игр придумали для потехи не только «Монополию», но и другую, еще более развеселую игру. Называется она «Победа над коммунизмом». Хватает американец коробку с этой игрой, а на коробке написано: «Мягкое отношение к коммунистам угрожает гибелью». А почему же американец хватает эту игру? Потому, что она рекламируется как «идеальный подарок для всякой семьи, подарок, имеющий воспитательную цель, подарок, воспитывающий патриотизм, дающий ценную информацию».
Посидишь за этой игрой — станешь воспитанным, будешь стопроцентным патриотом и к тому же дьявольски подкованным эрудитом.
Игроки тянут карточки, на которых написаны вопросы. Попутно бросают костяшку: цифра на ней укажет номер карточки с ответом. Не подойдет ответ — кидай костяшку снова. Увлекательно и занимательно! Азартная, черт возьми, игра!
Первый, кто подберет на все вопросы надлежащие ответы, выигрывает.
По правилам игры он должен немедленно заорать: «Свобода!»
Для того чтобы между партнерами не возник спор и они не передрались по поводу верности ответов, к игре приложена шпаргалка. В ней указано, какие ответы надлежащие.
«Где прячутся коммунисты?» — «В Организации Объединенных Наций».
«Что произойдет, если победит коммунизм?» — «Если победит коммунизм, всех христиан и капиталистов убьют или сделают рабами. Женщины будут отправлены в публичные дома».
«Кто такой Рузвельт?» — «Открыто признал себя коммунистом, враг западного общества». Тот же ответ относится к Бернарду Шоу, Джавахарлалу Неру и многим другим.
Подуются в эту игру Джек с Биллом — глядишь, в голове у них что-то из «ответов» и останется… И тогда они будут вполне стопроцентными.
Некогда существовала гимназическая игра в белиберду. Один писал начало фразы, складывал бумажку, другой писал продолжение, не зная начала, и передавал третьему. Выходило нечто неожиданное: «Жарким летом… в сугробе… гувернантка жевала… ушами… розовую… телегу…» А чем это хуже, нежели: «Темной ночью… коммунист Рузвельт… на Ассамблее ООН… через агента Москвы Бернарда Шоу… продал американскую статую Свободы… гвинейскому… колхозу»?
Дух Клондайка
Что надо делать, чтобы повысить свой достаток? Прежде всего надо работать. И не как-нибудь, а хорошо. Еще можно приобрести облигации трехпроцентного займа или билеты денежно-вещевой лотереи.
Ну, а если запросы растут так, что удовлетворить их названными средствами невозможно? Если страсть к хрустящим купюрам неуемна и бесконечна?
Тогда надо искать клад.
Могу даже сказать по секрету, где. В Ленинграде, на Волковском кладбище, 120 шагов от церкви и 60 от столба. Вот тут он и залегает.
Произнесите заклинание: «Аминь, аминь, рассыпься», — и цель достигнута.
Вы не верите? А Стеклянко поверил.
Эпопея кладоискательства началась в марте, когда Аркадий Стеклянко, инженер, заведующий лабораторией одного московского научно-исследовательского института, приехал в командировку из Москвы в Ленинград.
Приехал и зашел в ресторан гостиницы «Октябрьская» скромненько поужинать.
Ах, зачем он зашел сюда! Зачем он встретил этого Эдика!
Кто такой Эдик? Стеклянко сам не знает. Да разве в ресторане это важно? Эдик представился ему как летчик, фамилии не назвал. Но когда между ними возник тесный контакт, Эдик полушепотом сообщил весьма любопытную деталь: он принадлежит к голубым кровям.
В доказательство собеседник Стеклянко достал из кармана янтарную пластину, на которой были выгравированы инициалы и княжеский герб.
— Это штамп моей прабабушки, княгини… — с некоторой грустью сказал Эдик. — Хорошая она была прабабушка.
Помолчали, отдавая дань памяти славных предков. Потом Эдик спросил Стеклянко:
— Вам можно доверять?
— Можно, — твердым мужским голосом сказал Аркадий.
— Вы серьезный человек?
— Серьезный. Еще какой!
— Тогда вот что — беру вас в компанию. Будем искать фамильный клад. Три четверти мне, как прямому наследнику, одна четверть вам.
На голову Стеклянко свалилось счастье. Ему ясно и отчетливо почудился сладостный шелест купюр.
Аркадию только бы радоваться. Но радость омрачена обидой: почему, собственно, ему будет принадлежать только одна четверть? Почему правнук своей именитой прабабушки не хочет все поделить пополам?
Все-таки сволочи эти князья, не признают равноправия.
Обиду пришлось проглотить. Не обратишься же в профсоюз с жалобой: ВЦСПС не поддержит.
Одна четверть лучше, чем ничего. А клад — вот здесь, рядом. Если отмерить 120 шагов от церкви и 60 от столба — копай могилу и извлечешь из нее два хрустальных сосуда. А в сосудах — сотни золотых монет, в них алмазы, рубины, сапфиры, хризобериллы и смарагды. В них — черт возьми! — цирконы, турмалины и благородные опалы.
Но копать, к сожалению, было нельзя. Разведка боем результата не дала: кладбище занесено снегом, а земля заступу не поддавалась. Мерзлота проклятая!
Концессионеры беспомощно потоптались у дорогой могилы и решили встретиться в середине мая.
Стеклянко вернулся в столицу, но спокойно ходить по московской земле он не мог. Мысль о фамильном кладе яростно распирала его изнутри. Нужно было дать ей выход. И Стеклянко поделился секретом с юрисконсультом института Константином Филейным.
Филейный был смел и решителен. Он не был мямлей.
— Надо действовать, — сказал он, — и как можно быстрее. К черту этого Эдика! Видали мы феодалов. Наш путь — на Волковское кладбище!
Возможность посетить милое сердцам компаньонов кладбище представилась в первомайские дни. Коллеги Стеклянко и Филейного шествовали в колоннах демонстрантов, восседали за праздничными столами, пели «Пусть всегда будет мама», а искатели клада блуждали вокруг заветной могилы.
И опять разведка ничего не принесла: снег стаял, все было залито водой. Из воды сумрачно торчали кресты.
Новый бросок за хризобериллами был назначен на 12 мая. Кладоискатели прибыли в Ленинград ночным экспрессом и рано утром уже отмеряли 120 шагов…
Операция была продумана тщательно, до тонкостей.
Чтобы посторонние не догадались, что идет вскрытие могилы, Филейный для отвлечения занимался окраской ограды (накануне купили ведерко, краску и кисть), а Стеклянко работал железными инструментами.
За этим занятием их и застала общественность вместе с милицией.
Будучи препровожденными в ближайшее отделение милиции, компаньоны не потеряли присутствия духа. Это кладоискателям не свойственно по традиции.
— Знаете ли вы, как юрист, — спросили Филейного, — что вскрытие могил карается законом?
— Знаю, — ответил Филейный, — но это касается могил зарегистрированных, а эта незарегистрированная.
Я предварительно проверил.
— И вы хотели присвоить себе клад?
— Никак нет, — ответил Филейный и достал из кармана заранее составленное и подписанное им и Стеклянко заявление в адрес финансовых органов: мы, мол, нашли клад, передаем его родному социалистическому государству и просим отчислить нам 25 процентов. Эта сумма, по их предположениям, равнялась 7 тысячам рублей.
— Почему семи тысячам?
— Прикинули…
Вот что значит юрист. Он был предусмотрителен и подготовил все страховочные средства, начиная от кисти и ведерка с краской и кончая заявлением, составленным «на всякий случай».
А что же с кладом? Клада не оказалось. Нет, не дремали в старой могиле элегантные хрустальные сосуды, наполненные благородным желтым металлом и бесценными каменьями.
А где же резвое дитя голубых кровей — Эдик? Эдик исчез, растворился в бриллиантовом дыму. Можно высказать только догадку, что он любитель выпить за чужой счет. Кто же не угостит, если ему обещают часть фамильного клада? Может быть, «летчик» Эдик снова сидит сегодня в ресторане и доверительно показывает очередному любителю старины «княжеский герб».
Но дело не в нем, не в Эдике. Дело в самой ситуации. Эдик хотел обмануть Стеклянко. Стеклянко вкупе с Филейным хотели обойти Эдика. Кроме того, компаньоны торопились, боясь, что их опередит один из работников кладбища, которого они посвятили в тайну могилы, что находится в 120 шагах от церкви. Налицо, как говорят, острая конкурентная борьба. Дух Клондайка. Рецидив далекого прошлого. Люди гибнут за металл. Они готовы на все. И то, что при этом они теряют человеческий облик, их не волнует.
Волнение пришло к ним лишь тогда, когда собрался товарищеский суд, когда в конференц-зале прозвучали слова коллег, далеко не ласковые и отнюдь не нежные.
Обороняясь, Стеклянко сказал:
— Это Филейный тащил меня к могиле.
