Кальман Миксат - Выборы в Венгрии
С первым же поездом они выехали в полнейшем недоумении и испуге: что случилось?
На вокзале их поджидал Катанги. Барона Герезди он уже знал по клубу.
— Представь меня, пожалуйста, господину бургомистру.
— Откуда ты знаешь, что он мой бургомистр?
— Так ведь это из-за меня вы здесь. — И он сердечно потряс руку Палу Рёскеи. — Очень рад познакомиться с самым могущественным венгерским бургомистром.
— Что, что? — переспросил губернатор. — Из-за тебя? Не понимаю.
— Ничего, во дворце все узнаете.
Но во дворце опять собралась пропасть народу. Его высокопревосходительство велел передать позднее прибывшим, что вечером будет в клубе — там и благоволят с ним переговорить.
В клубе полное затишье было в те дни — пусто, как в покинутом улье. Пчелы улетели и трудились далеко в лугах. Только несколько старичков играли в карты во внутренних комнатах. Здесь премьер-министр обыкновенно спасался от депутатов.
Катанги и его спутники могли там побеседовать с ним без помех.
— Я вызвал тебя, чтобы получить информацию о кертвейешском округе, — сказал премьер губернатору.
Сдержанно-вежливый, простой и при этом властный, он был почти диктатором в это время. И как раз эта его простота внушала особое уважение. Говорил Банфи негромко, тонким, скрипучим голосом, но каждый знал: куда долетит этот тихий, чуть слышный голос, там забушует громогласное «ура», там рев торжества или отчаяния потрясет небо и землю.
— Все в порядке, — доложил Герезди.
— Ковини пройдет?
— Голову прозакладываю.
— Ну, вот видишь, — бросил премьер Меньхерту.
Однако тот не теряясь тут же выложил свой план, как его собственную кандидатуру протащить вместо Ковини.
План был гениальный. Бургомистр хитровато пригнул свою большую рыжебородую голову. Губернатор развязно поигрывал серебряным браслетом, который соскользнул на самые пальцы из-под манжеты. Оба глядели на премьер-министра.
— Не возражаю, — сказал тот кратко. — Если можно, конечно.
Губернатор заявил, что невозможно: до выборов осталось всего шесть дней. Ковини выдвинут по всем правилам, и флаги его уже вывешены; город за него горой стоит. Нет, совершенно невозможно.
— Что верно, то верно, — подтвердил бургомистр.
— Ладно, с этим покончено, — заключил его высокопревосходительство и оставил их.
Шаги его заглохли на красно-буром ковре.
И с последним их звуком Меньхерт Катанги оказался вне парламента. Титул "его превосходительства", парламентская неприкосновенность, почет, авторитет — все сдунуто одним движением губ вельможи. Все… Конец.
Но Менюш настойчив был, дьявольски настойчив и, признаться, даже нахален. Он кинулся вдогонку за его высокопревосходительством.
— Ты два слова обещал в мою поддержку.
— Но ведь бесполезно! Сказал же я: "Не возражаю, если можно".
— Этого недостаточно.
— Так что же я должен был сказать?
— Не «можно», а «нужно», вот что
— Но если на самом деле нельзя!
— Об этом ты не беспокойся. Ну, разве так трудно еще раз мимо пройти и сказать?
— Ну, хорошо, только отвяжись, — досадливо махнул рукой его высокопревосходительство. — Ты мне уже порядком надоел.
Немного погодя, он прошелся еще раз по большому залу и, заметив в углу губернатора С бургомистром, подошел, положил Рёскеи руку на плечо и сказал:
— Надо сделать. Те переглянулись/
— Попробуем, — ответил губернатор.
— Будет сделано, — оживясь под магнетическим действием руки на его плече, заявил бургомистр.
ПРОДЕЛКА
В чем заключался план Катанги, мы не знаем; об этом можно лишь догадываться по последствиям. Точно так же неизвестно, о чем сговаривались вечером того дня, когда выяснилось, насколько «можно» слабее «нужно», три господина в отдельном кабинете ресторана «Ройял», где они поужинали с шампанским, оплаченным Катанги. На это последнее обстоятельство указывает счет на шестьдесят два форинта, доставленный нашим корреспондентом, который ездил к госпоже Катанги. Счет этот она потом нашла у супруга в жилетном кармане, весьма утешась величиною суммы. Невозможно ведь, чтобы два лица съели и выпили столько, особенно если одно из них женщина. Значит, Менюш не с какой-нибудь дамочкой ужинал, или, по крайней мере, не с одной, что само но себе уже смягчающее обстоятельство. А может, просто тетю Тэрку из Буды угощал со всеми ее внуками? (Это предположение Криштофа.)
Но что бы там ни замышлялось в отдельном кабинете, одно бесспорно: поспешный отъезд губернатора и бургомистра в столицу в самый кавун выборов, когда властям полагается быть на месте, произвел в Кёртвейеше настоящую сенсацию.
Проболтался, собственно, секретарь губернатора, сказав про шифрованную телеграмму. Что может быть в шифрованной телеграмме? Гм. Уж конечно, тайна какая-то, иначе зачем шифровать. Весь город ломал голову, стараясь ее разгадать.
Провинциальная фантазия обычно в двояком направлении работает: на понижение и на повышение. Одни твердили, что какой-нибудь подлог раскрыли в городских или комитатских отчетах и теперь вызвали сановничков для хорошей проборции (мало, наверно, приятного сейчас в их шкуре очутиться!).
Другие, напротив, утверждали, что губернатор повышение получил, а его место займет бургомистр (что ж, хоть от одного, по крайней мере, избавимся). У башмачников же, чья фантазия забирается особенно высоко, возобладала версия, будто выплыла махинация с печатью, учиненная при Карле Третьем; но так как тогдашний магистрат уже нельзя наказать, король в назидание и острастку решил теперешним губернатору я бургомистру срубить голову (вот это бы лучше всего — сразу обоих долой!).
Любопытство еще больше взвинтила телеграмма бургомистра городскому нотариусу Дёрдю Ленарту:
"Срочно напечатай от своего имени афиши, что завтра на четыре часа пополудни созывается общее собрание всех граждан. Рёскеи".
Содержание телеграммы мгновенно разнеслось по городу.
Башмачники разочарованно переглядывались: вот те на! Не казнили, значит.
Рёскеи не то что не любили, — скорее, стонали под ним. Слишком тяжел он оказался для Кертвейеша: навалился — и ни охнуть, ни вздохнуть. Откуда уж у королевского советника власть такая — одному богу известно. Верней всего, оттуда же, откуда у змеи камень-змеевик на голове:[128] из слюны других змей. В каждом городишке такой сатрап имеется.
И когда он в отъезде, все блаженствует. И дышится словно легче, и вода в Кемеше веселей плещется, и небо ясней улыбается: тиран уехал! Но, с другой стороны, ночью в «Гвоздике» опять пехотные офицеры подрались с горожанами и до крови исполосовали саблями Лаци Пенге с брандмейстером Палиной (везет же этому Ковини — вот уже готовая интерпелляция!). И той же ночью на улице Чапо подкопали хлев у портного Мунци и трех откормленных свинок свели. Словом, только бургомистр из города — сейчас же все темные страсти разнуздываются.
Эти три сенсации и держали в лихорадочном напряжении общественное мнение, когда случилась четвертая. Мунци, расспрашиваемый полицмейстером, кого он подозревает в краже, очень странные намеки сделал.
— Это не бедные люди свели, между прочим.
— А кто же? Говорите яснее.
— Это плод мести вообще и в частности. Во всяком случае, я об этом заявить имею.
— Соседи, может, по злобе? Кто там с вами не ладит? Подумайте хорошенько.
— Касательно личности злоумышленника питаю кое-какие подозрения, но…
— Не валяйте дурака, Мунци. Выражайтесь яснее. Что вам мешает, прямо говорить?
— Сомнения на предмет целесообразности прямого говорения. (Мунци дока был по части так называемого «кудреватого» стиля.)
— Мне ты можешь спокойно все выкладывать, старый козел! — вспылил полицмейстер. — Что мне, целый день тут с тобой валандаться? — И, успокоясь, добавил мягче: — Не воображайте, что я клещами из вас буду вытягивать. И молотком вышибить могу, понятно? Ну давайте все по порядку. Кого из уволенных подмастерьев подозреваете?
— Крайне далек от подобного рода предумышлений.
— Ну, значит, из соседей кого-нибудь?
— Выше! — с неколебимым убеждением сказал Мунци.
— Что значит «выше»? Что вы подразумеваете?
— Сплетение более высоких государственных мотивов и интересов.
— Каких еще государственных? Я, что ли, свиней у вас украл?
— Выше! — с прежней невозмутимой уверенностью ответствовал Мунци.
Короче говоря, почтенный портновских дел мастер (хотя с полной очевидностью и этого нельзя было от него добиться) в правительство целил: оно-де подстроило похищение свиней за недавнюю его реплику о тринадцати генералах и вообще в отместку за его, Мунци, политику,
