Елена Колядина - Цветочный крест. Роман-катавасия
Ворота раскрылись.
— Дрых, пес? — возмутилась Матрена холопу.
— Как можно?
— Али, хмельное хозяйское жрал? — покрикивала Матрена для порядка. — Чуть не уморозил хозяйку молодую.
— Простите Христа ради, Феодосья Изваровна… — отступив, принялся кланяться Тишка, без особого, впрочем, усердия, поскольку знал добрый нрав молодой госпожи. — Аз торопился, да лапти в сенях под порогом примерзли, насилу оторвал…
— Прости-и-те! Лапти примерзли, так нагим бы бежал, авось мудей бы не отморозил. Апостолы святые босыми ногами ходили, а нашему Тишке сапоги червленые подавай. Тебя бы, лешего, на одном столбе с разбойником разинским подпалить надобно было. Скажи спасибо, что Феодосья Изваровна тишайшая нравом, кроткотерпица наша, а я б тебе по хребтине-то прошлась батагом!
— Есть моя вина, виноват, а как же не виноват?.. — как полагается, привычно бормотал Тишка, закрывая ворота на засов и придерживая пса Басурмана. — Бейте меня, хоть убейте, коли надобно…
— Ты хозяйку-то издалека должен был с частокола зрить и заранее за воротами наготове стоять… — шумела Матрена, уже оставив позади Тишку и войдя в сени, а затем в жарко натопленную обеденную горницу, густо наполненную сытными запахами. Никак щи?
— Щи, — подтвердила Парашка.
— Ну, уж щи, хоть муде полощи! — обругала Матрена и Парашку заодно. — Шлеп манда во щи — кушайте, дорогие гости. Пошла прочь! Иди на двор, карауль, хозяева следом сейчас приедут усталые.
Парашка кинулась прочь.
Повитуха любила похозяйничать в отсутствие Василисы, дабы упрочить свое положение в стане холопов, да и самой себе доставить удовольствие. Но сейчас она криком снимала напряжение, в каковое повергло ея внезапное известие о тягости Феодосии. Впрочем, еще по дороге с Государева луга Матрена все обмыслила и выработала свою позицию: от скандала никому лучше не будет и в первую очередь ей, Матрене: честным пирком да за свадебку, так, вскорости, повьет она, Матрена, еще одного строгановского наследника, упрочив свое доброе положение в семействе. А, прибьют Извара с Василисой девку до смерти али заставят зелием изгнать плод, так Матренины услуги не понадобятся. Стало быть, надобно все толком разведать и Василису убедить-умаслить не серчать на дочь. А от Извары и вовсе надо скрыть грех: меньше знает, крепче спит.
— Садись, Феодосьюшка, давай-ка я тебе шубу разовлеку, оголовник сниму, — принялась ласково обихаживать сродственницу Матрена.
Ах, не к месту упомянула повитуха Тишке сожжение скомороха!.. Ибо Феодосья, сидя идолом верхом на шубе, снятой повитухой с ея плеч, вдруг глубоко вздохнула и заупокойным голосом произнесла:
— Посягнуть в брак с Юдой аз не могу. Поелику согрешила не с ним. Не его чадо у меня в брюхе.
Матрена выпучила глаза и растопырила руки.
— Да как же это?
Впрочем, замешательство ее длилось недолго, иначе это была бы не Матрена.
— А кто об сем знает? Никто!
— Аз знаю… — сказала Феодосия.
И завернула подол шубы на колени, словно пытаясь закрыться от всех горестей, что обрушились на нея в последнюю седьмицу.
— А ты знай про себя, да сери под себя, — подскочила Матрена к Феодосье и понизила голос, как бы давая понять, что тайна сия останется тайной. — За язык тебя никто не тянет?
— Как же аз могу обмануть Юду? Сие подло по отношению к нему.
— Ах, наивна ты, Феодосьюшка, простодушна. А Юде не все одно? Чей бы бык не скакал, а теленок — наш! Это чадо не его, так следующее — его будет. За такое вещное приданое, как за тобой дают — соляные варницы! — и с десятком отрочат замуж возьмут! Юде еще и лучше: значит, не пустоцвет берет, а плодоносную жену! На роже у чадца не написано будет, чьего он семени. Кстати, Феодосьюшка, с кем же ты любы сотворила?
Последние словеса Матрена произнесла игриво.
— Кто был, того уж нет, баба Матрена, — ответила Феодосья. — Пошел прахом по ветру… дымом над рекой…
— Ну, не хочешь, не говори, — согласилась повитуха.
— Баба Матрена, как же аз об чадце объявлю? Стыд какой…
— Об этом ты, Феодосьюшка, не переживай. На то есть у тебя баба Матрена. Сейчас потихоньку Василису подготовлю, исподтишка к делу подведу и в нужный миг…
Матрена не успела поведать стратегию действий, поелику в хоромы ввалились Василиса с Марией, толстые от праздничных шуб, с побелевшими от дыхания на морозе бровями, тут же покрывшимися бисеринками влаги. От обеих валил пар.
— Упрела, — зычно сообщила Мария и упала на крытую ковром лавку, мимоходом перекрестившись на то место, где висели образа. — Парашка!
— Али обед готов? — с мимолетным крестным знамением в красный угол вопросила Василиса, рассупонивая неохожую шубу. — Извара Иванович поехал прямиком на варницу, велел туда прислать пищного. Парашка! Щей хозяину в горшок!
— Погодите Парашку звать, — замогильным голосом, или, как выразился бы отец Логгин, гласом дельфийского оракула, протрубила Матрена. — Тут почище щей вещь случилась. Феодосья очадела!!
У Василисы с плеч свалилась шуба. Мария опрокинулась на лавку. А Матрена, сама же напугавшись, клацнула зубами.
Феодосья зажмурилась.
— Но, только ты, Василисушка, дочку смертным боем не убивай! — заголосила повитуха.
Василиса очнулась, крикнула: «Ах, ты, блудь поганая!» и, поворотясь жерновами в поисках подходящего орудия убийства, в конце концов, растопырила перста и кинулась к Феодосье с намерением действовать одними лишь перстами.
— Говори, кому дала?! — плача, завопила Василиса, вцепившись в косы Феодосьи.
Феодосья втянула голову в плечи, закрыла лицо рукавом и тоже завопила.
Мария забегала по горнице, томимая желанием поучаствовать в расправе, но, не решившись вцепиться в сродственницу. Дабы, на всякий случай, посодействовать обеим линиям фронта, она вопила: «Да как же ты так, Феодосьюшка?!», а то: «Ой, мама, что же вы делаете, ведь вы руки себе переломаете!». И забегала то с одного бока, то с другого, дабы наиболее полно обозреть события.
Матрена, налюбовавшись произведенным эффектом, всколыхнулась и ринулась выступить в качестве жертвы, вынесшей из драмы наибольшие потери. Она втиснулась между Феодосьей и Василисой и стоически приняла несколько ударов и скребков ногтями. Когда перенесенные побои достигли нужного количества, Матрена оттолкнула случившуюся рядом Марию и азартно заголосила:
— Ну! Ну! Не торопью на девку, не по две вдруг! Ишь, насели, как черт на попадью! Василиса, чего ты вцепилась девке в волосья, как рак?! Али девка виновата, что Юда ее ссильничал? Дитятко наше во хмелю была! Девка пьяная — манда чужая.
— Баба Матрена, чего ты кривду баешь? — пискнула Феодосья. — Какая пьяная?.. Какой Юда?..
— А ты молчи! — прикрикнула повитуха. — Твое дело теперь молчать да к свадьбе готовиться. Василиса, да погоди биться, всю рожу мне расцарапала… Давай-ка лучше решать, как девку замуж выдавать будем? Это теперь твоя первостатейная задача. Али ты не мать?!
Василиса, тяжело дыша, последний раз ткнула Феодосью в голову, и схватилась за сердце.
— Вот, паршивка! Сблудила-таки! Да когда хоть ты успела? Где? Из горницы не выходила! Все пряла да вышивала…
Василиса уже явно примеряла роль матери невесты и торопилась отрепетировать лозунги об рукодельных достоинствах дочери.
— А чего тут хитрого? — утирая взмокшее лицо, подала голос Матрена. — Коли девка захочет, сквозь замочную скважину даст.
Наконец все успокоились. Вновь, громче прежнего, крикнули Парашку, которая, сунувшись в двери по первому зову, узрела битву, правда, не успев расслышать причины ея, и юркнула назад, в сени, опасаясь, что ей на поле брани достанется более всех. Накрыв стол и турнув холопку за двери, жены принялись спешно планировать свадебные действия. Феодосья в митинге участия не приняла, лишь порывалась защитить доброе имя Юды, но всякий раз Матрена пинала ее под столом. Наконец, улучив момент, когда повитуха натуго заняла рот пирогом со стерлядью, Феодосья поспешно промолвила:
— Согрешила аз не с Юдой и об том обязана ему доложить.
— Час от часу не легче! — простонала Василиса. — Как это не с Юдой? А кто же сей любодей?
— А человек сей…
— Да не все ли равно теперь? — быстро перебила Феодосью Матрена. — Было, да сплыло. Уплыли скоморошьи муде по вешней воде.
Мария вынула назад уже помещенный было в рот кусок пирога и уставилась на Матрену:
— Чьи муде?..
— Тебе больше всех знать надо, Мария! — отбоярилась от точного ответа повитуха. — Теперь об свадьбе думать надо.
Матрена повернулась к Василисе:
— Василисушка, ни об чем не переживай, баба Матрена все изладит. У бабы Матрены закон такой: уж хоть раком встать, а молока достать! Аз хоть и не сводница, а сама охотница, а сосватаю Феодосьюшку любо-дорого.
Словеса про охотницу были произнесены Матреной нарочито шутливым тоном, каковой окончательно разрядил обстановку.
