Кристофер Бакли - Верховные судороги
И все же… как ему одиноко. В такие минуты только президент, на плечи которого ложится ответственность за принятие окончательного решения, способен полностью понять, сколь ужасно одиночество власти, изоля…
— Декс.
— Мм? А. Да, Бадди. Что?
— Ты выглядишь, точно «Вояджер», только что миновавший орбиту Плутона. Все нормально?
— Да. Да. Просто… обдумываю ситуацию. Повторяю мои реплики.
— Одиночество власти, а? Поганая штука, верно?
Декстер уставился на Бадди. «Ты об этом и понятия не имеешь. Да и откуда тебе его взять?»
— Может, съешь чего-нибудь?
— Я не голоден, — ответил Декстер.
— Нам до вечера еще кучу сцен надо снять. Так что держи уровень сахара в крови на высоте. Ты должен быть в форме, малыш.
«Малыш? Разве так обращаются к президенту?»
— У меня появилась одна мысль, Бадди, — сказал он. — Обсудим?
— Давай.
— Насчет первой леди.
— А что такое? — опасливо спросил Бадди. Рамона Альвилар творила в роли иронически прозванной Констанцией супруги президента настоящие чудеса. По окончании сцены ее пылкого флирта с директором Совета национальной безопасности Милтоном Суоном даже техники съемочной группы покрылись испариной и то и дело поправляли на себе штаны. — Она отлично работает, разве нет?
— Да, — ответил Декстер. — Актриса она превосходная. Я о другом.
Бадди покивал:
— О чем же?
— Просто мне кажется… ведь она моя жена, Бадди. Первая леди Соединенных Штатов Америки. Как же она может обжиматься с моим советником по национальной безопасности?
Глаза Бадди округлились.
— Таков сценарий, Декс.
— Ну а я не уверен, что мне это нравится.
— Рамона придает нашей истории взрывную силу, большую, чем у крылатой ракеты, которую ты только что запустил. Разрыва между вами не произошло. Так чего ж ты волнуешься?
— Да, но где же достоинство? Митчелл Любшторм — хороший, порядочный человек. Президент Соединенных Штатов. Он сражается с исламскими ордами, с русскими, с…
— С маленькими желтыми ублюдками. О них не забудь. После короткого визита «Нимица» в Шанхай они так до сих пор из сортиров и не повылазили. Ха-ха.
— Вот именно. А тем временем моя жена тянется к ширинке моей же правой руки. А ведь он бывший командир «Морских львов». Герой, награжденный боевыми орденами… — Декстер обиженно покачал головой. — По-моему, это просто… унизительно. Для всех.
— Послушай, — сказал Бадди. — Милтон ее еще не отвалял. Мы даже не решили пока, отваляет он ее или нет.
— Я бы очень и очень предпочел, чтобы он ее не валял, совсем.
— Сегодня под вечер мы собираем совещание сценарной группы, посвященное как раз этой теме. Обещаю — мы рассмотрим ее очень тщательно.
— Просто я не думаю, что следует обращать президента Соединенных Штатов в какого-то… рогоносца.
— При всем моем уважении к названной должности, согласиться с тобой я не могу. По-моему, это делает твоего персонажа лишь более человечным.
— Это каким же образом?
— А разве у Авраама Линкольна не было проблем по этой части? И посмотри, как хорошо решал их он.
— Нет-нет. Нет. Жена Линкольна была психопаткой, но с помощниками его не трахалась. Послушай, согласно всем хвалебным рецензиям, президент Митчелл Любшторм нравится зрителям. Разве нам не следует уважать их чувства?
Бадди, державший в руке свернутый в трубку сценарий, с большим трудом подавил желание шарахнуть им Декстера по башке.
— Декс, — сказал он, — на мой взгляд и на их тоже, твои личные невзгоды делают тебя еще более великим президентом. Сам посуди, в какое положение ты попал? Весь мир в огне, экономика трещит по швам — не по твоей, конечно, вине, но из-за бездумной, провальной финансовой политики твоего предшественника. А тем временем твоя жена норовит подрочить под столом заседаний твоему советнику по национальной безопасности. И именно тут срабатывает присущее тебе человеческое достоинство. Позволяешь ли ты этой истории достать тебя? Нет. Нет, сэр. Митчелл Любшторм поднимается выше нее. И я вижу в этом его огромное достоинство. Величие.
— С моей точки зрения, — сказал Декстер, — если какие-то достоинства и поднимаются, так только у директора СНБ.
— Твоя жена — красивая, до крайности сексуальная баба из пригорода Пуэрто-Рико. Конечно, она немного игрива.
— Игрива? — фыркнул Декстер. — Потаскуха она, и ничего больше.
— Эй, погоди, ты все-таки о первой леди говоришь. Нет. По-моему, ты слишком резок. Страстная женщина. Латиноамериканка. En fuego![78] Конечно, у любого, к кому она полезет в промежность, тут же и встанет. Лазарь и тот восстал бы из мертвых, если бы она потянулась к его концу. И потом, ты забываешь о четырнадцатом эпизоде.
— А что там?
— Ну как же, сцена примирения. В Кемп-Дэвиде! Накал страстей! Да у меня после первого ее чтения волдыри остались на пальцах, которыми я сценарий держал. Ты выиграл войну. Полоумного Али волокут в ЦРУ — его ожидает месяц серьезных допросов с пристрастием. Конни приходит в себя и понимает, что любит-то она мужа, а не Милтона Суона. Вы запрыгиваете в койку прямо на борту президентского самолета. И пока вы срываете друг с друга одежду, в иллюминаторе маячит солнце, а на его фоне — истребитель Ф-16. Господи, у меня при одной мысли об этом штаны чуть не лопаются. Я подумываю, не вставить ли после начальных титров предупреждение вроде тех, что печатают на упаковках с таблетками: «Если этот эпизод вызовет у вас эрекцию, которая продлится больше четырех часов, немедленно обратитесь к врачу». А что происходит в пятнадцатом эпизоде с директором СНБ Суоном? А? На торжественном обеде в Кремле русские подливают ему в борщ какое-то радиоактивное дерьмо: никто и глазом моргнуть не успевает, как он начинает светиться, что твоя гелевая лампочка. А у тебя с первой леди на уме только одно — как у кроликов. Нет, я, пожалуй, пойду приму холодный душ.
Декстер, поразмыслив, сказал:
— А что, если Суон окажется тайным агентом русских? Да. Они не хотели, чтобы это выплыло наружу, вот и убрали его.
Бадди вздохнул. Актеры. Когда же, наконец, их компьютеры создавать начнут?
— Ну скажи, с какой такой радости, — терпеливо поинтересовался он, — директор Совета национальной безопасности станет работать на русских?
— Я не знаю, — раздраженно ответил Декстер. — Пусть сценаристы что-нибудь придумают. Разве не за это ты платишь им безумные бабки?
— Вообще-то идея занятная. Я обсужу ее с ними. А пока давай придерживаться того, что мы наметили, идет? Кстати, ты рецензию в «Пипл» уже видел?
— Нет, — соврал Декстер. — Не видел. Хорошая?
— Хорошая? «В этом сезоне голосуйте по понедельникам за избрание Декстера Митчелла в президенты. Всякий раз, как он произносит „Отправьте туда „Нимиц““, зрители покрываются гусиной кожей».
— Мило, — холодно сообщил Декстер. — Да.
— Мило? Да к концу второго сезона они уже будут благим матом вопить, требуя посадить тебя в настоящий Белый дом. А теперь, господин президент, не будет ли вам угодно позавтракать? Не можете же вы отправлять «Нимицы» на пустой желудок.
Глава 20
Президент Вандердамп сидел за столом Овального кабинета и прогревал свой рабочий инструмент. В школьные годы он состоял в песенном обществе, а впоследствии обнаружил, что полученные там навыки помогают при произнесении речей.
— Ду-ду-ду-дуууу-ду-ду-дуууууууу. Да-да-да-дааааа-да-да-дааааааа… Ди-ди-ди-дииииии-ди-ди-дииииииииии…
Он понимал, что представляется довольно смешным десятку находящихся в кабинете людей: вечно хмурому Хейдену Корку, телевизионщикам, президентскому пресс-секретарю, угрюмым агентам Секретной службы. Да и на телекамеру президент поглядывал не без опаски: его предшественника она засняла ковырявшим перед обращением к нации в носу, — двенадцать миллионов просмотров в «Ю-Тюбе».
— Эта штука включена? — спросил он.
— Да, господин президент, но сигнала не передает.
— Надеюсь. Не хотел бы увидеть себя в Интернете проделывающим эти фокусы. Не увижу?
— Нет, сэр, — ответил звукооператор. — Осталось две минуты, господин президент.
— Спасибо.
— Дум-дум-дум-дум-дум-дум-думмммммммммм…
Подскакала, точно газель, гримерша, чтобы попудрить президенту лоб.
— Я потею?
— О нет, сэр. Лоб немножко… поблескивает. Эти софиты, они ведь бог знает какие жаркие.
— Да уж. А как вас величают?
— Морин, сэр.
— Спасибо за заботу, Морин.
— Ну что вы, сэр. А пота никто не увидит, не беспокойтесь.
Дональд Вандердамп задумался. Потеть-то он, наверное, будет. Странно — чертовски странно — оказаться вдруг в таком положении. Все, чего он хотел, — это выполнить свою работу и возвратиться домой. Обращение, с которым он намеревался выступить, сидя за этим самым столом, стало бы парафразой того, что сказал его любимый герой Калвин Кулидж, наименее почитаемый из американских президентов: «Я не собираюсь баллотироваться в 1928 году на пост президента». И вот он сидит здесь. Собираясь сказать… совсем другое.
