Сергей Козлов - Байки офицерского кафе

Как-то раз, убрав территорию возле штаба, Золкин расположился со своими сослуживцами на травке. Через некоторое время один из них отправился в дощатый туалет, находящийся недалеко от здания штаба. Трудно сказать почему, но в сортире, которым пользовались и мужчины, и женщины, работавшие в штабе, отсутствовал запор. В связи с этим новый посетитель решил эту проблему с присущей русскому воину солдатской смекалкой. Он «смекнул», что если продеть ремень сквозь дверную ручку и держать за него, то потревожить его во время акта дефекации никто не сможет. Однако такое средство запирания создавало одно существенное неудобство. Одна рука была постоянно занята. А во время посещения туалета многие любят выкурить сигаретку. Чтобы вынуть ее из пачки, чиркнуть спичками, нужны обе руки. Да и для использования по назначению окружной «Окопной правды» тоже одной руки маловато. Ни оторвать, ни помять как следует. Но солдатская смекалка и здесь пришла на помощь. Если солдатский ремень несколько ослабить, то можно его удлинить. Застегнув его, можно накинуть петлю на шею и таким образом держать дверь закрытой. Руки освобождаются, комфорт увеличивается. Безопасность несколько страдает, поскольку «поза орла» весьма неустойчива. Но ведь никто не ломится в общественный туалет «со всей дури». Все так, но только тогда, когда потребность его посещения не вызвана экстренной необходимостью.

Трудно сказать, с чем были связаны в тот день частые забеги к дощатому домику возле штаба машинистки секретного делопроизводства Наташки с неприличным прозвищем «Жопа». Молодая деваха Наталья в свои двадцать весила больше центнера. Перефразируя известный анекдот, остряки говорили, что у Натахи голубые, голубые глаза, а… остальное все жопа.

Золкин оживился, когда из штаба в очередной раз вышла Наталья и устремилась к туалету, где спокойно заседал защитник Родины с ремнем на шее, продетым в ручку двери. Если кто-то может представить воплощенное желание весом в сто с лишним килограммов, то без труда воссоздаст картину того летнего полудня. По мере приближения к заветной цели Натаха ускорялась все более и более. Все ее тучное тело колыхалось в такт быстрому шагу, переходящему в рысь. Ноги, обутые в туфли на высоком каблуке, предательски подворачивались. Последние метра три она практически бежала. Все мысли были о грядущем облегчении, поэтому она даже не подумала проверить, есть ли кто внутри, а просто рванула на себя дощатую дверь. Расслабившийся посетитель осознал грозящую опасность слишком поздно и поэтому не ухватился рукой за ремень. Да и вряд ли такая мера спасла бы его. Рывок был такой силы, что бедняга, как был со спущенными штанами и бычком во рту, вылетел на свет Божий. Натаха юркнула на освободившееся место, даже не обратив внимания на упрек, сказанный на лету: «Стучаться надо!».

История эта написана так, как ее рассказывал Зол-кин, но, зная его довольно хорошо, сдается мне, что он был непосредственным участником событий, а не сторонним наблюдателем.

Послужив немного в армии рядовым, Золкин поступил в Высшую школу КГБ.

Окончив ее, работал на Лубянке. Не знаю, уж, что именно послужило причиной его увольнения из органов, только зимой 1986 года старший лейтенант Зол-кин прибыл для прохождения службы в десятую бригаду специального назначения на должность переводчика отряда, дислоцированного в центре Феодосии.

Золкину врать — это все равно, что дышать. А поскольку язык у него подвешен именно туда, куда нужно, он сумел убедить командование батальона в том, что до этого занимал должность с категорией подполковник. Наивный начштаба решил его ставить в наряд дежурным по части.

Первый опыт заступления Золкина в наряд стал легендарным. Помощником дежурного заступал капитан Ишбульдин, служивший ранее где-то на складах инженерного имущества и тоже не вкусивший всей «прелести» строевой службы. Не знаю, чему учат в «Вышке», но только точно не военному делу. На разводе, который они проводили, по-моему, знали, что нужно делать и какие слова говорить, только сержанты и рядовые, стоящие перед ними в строю. Одно то, что Золкин прибыл на развод в офицерском бушлате и брюках «об землю», говорит само за себя. О том, что на нем должны быть шинель, сапоги и портупея, Олег и не догадывался.

После того, как помощник все же доложил, что внутренний наряд на развод построен, Золкин, как воспитанный человек, решил поздороваться. Находясь в этой роли впервые и не потрудившись даже открыть устав, где описана эта процедура, он повернулся лицом к строю и бодро произнес: «Здравствуй, развод!». Строй от такого приветствия онемел. Пауза затянулась, и тогда кто-то из остряков прямо из строя выдал: «Здорово, Золкин!».

Олег Геннадиевич Золкин наверное должен был родиться женщиной, поскольку только представительницы слабой половины человечества способны в невероятно короткое время потратить в никуда денежную сумму любой величины. Золкин же мот и транжира редкостный. Денег в руки ему давать нельзя. Он обязательно либо устроит грандиозное гуляние с обязательными ценными подарками всем прохожим, либо купит на всю сумму абсолютно ненужную вещь. Так было и в Феодосии.

О том, что Золкин такое же редкое трепло, как и мот, я уже упоминал.

Наврав всем в батальоне, что он — крутой каратист, не купить с первой же получки кимоно он не мог. С одной стороны, это оправданно, несмотря на то, что кимоно это надевалось не более трех раз. Но вот с какой целью были приобретены ролики, я до сих пор ума не приложу. Хотя Золкин сообщил, что «вся заграница» теперь катается на роликах, и он, «как человек весьма продвинутый, отставать от передового человечества не желает». Если кто-то полагает, что Золкин исхитрился в то время купить ролики «Roces» или хотя бы китайские «погремухи», то он заблуждается. Это были обыкновенные двухрядные ролики советского производства, которые подобно «снегуркам» привязывались к обуви. Присутствуя во время покупки, я лишь пожал плечами. После обеда должно было начаться служебное совещание, которое проводил комбат, поэтому следовало поспешать.

Батальон наш тогда только развернули. Военный городок, где раньше стояла пехота, а при «царе-батюшке» драгунский полк, без капитального ремонта, который бы следовало произвести лет десять назад, разваливался. И если казарм, отапливаемых печами, еще хватало, то теплых служебных помещений просто не было. Единственной комнатой, где стоял электрический обогреватель и несколько столов и стульев, была канцелярия моей роты. Именно поэтому служебные совещания офицеров управления и командиров рот комбат проводил у меня. Канцелярия находилась в конце длинного коридора, в который выходили двери двух больших каптерок. Золкин еще не успел снять в городе квартиру и жил в каптерке моей роты вместе со старшиной.

Стоит ли говорить о том, что пока на совещании мы решали проблемы обустройства, организации службы и боевой подготовки, Золкин поспешил примерить и опробовать обновки. И вот когда доклад начальника штаба об организации службы войск был в самом разгаре, хлопнула дверь моей каптерки, и после этого послышался странный звук, будто бы что-то катилось по полу. Офицеры прислушались. Звук затих. Начальник штаба продолжил прерванный доклад. Из всех присутствующих только я понял, что происходит, и поэтому напрягся, ожидая недоброе. Но даже я не мог предположить дальнейшее развитие событий. А случилось вот что.

Спустя минуту звук возобновился и стал нарастать, приближаясь. Все снова повернули головы в направлении двери. Начштаба раздраженно замолчал. Комбат собирался уже выяснить, что происходит за дверью, как вдруг она с грохотом распахнулась и в помещение на роликах въехал Золкин, одетый в кимоно. Не сумев остановиться, он проехал до угла, где рухнул на стол. Потрясенные увиденным, участники совещания застыли. А Золкин, глупо улыбнувшись, выдавил из себя «Извините!» и был таков, прикрыв за собой дверь. Пришедший в себя комбат только и смог спросить: «Что это было?».

Будучи мотом и пьяницей, Золкин не мог не иметь долгов. Иначе бы он просто умер с голоду. Полученную зарплату он сразу большей частью раздавал, возвращая долги. И… тут же занимал снова. Отведя очередную жертву от неудовлетворенного кредитора, он доверительно нашептывал: «Старик! Ты же меня знаешь. Тебе-то я обязательно отдам». Как вы понимаете, труды его вознаграждались соответственно испрашиваемой сумме.

Золкин был должен всем. Причем, когда он уехал в Афганистан, так и не расплатившись, собравшиеся обманутые офицеры и прапорщики подсчитали, что общая сумма долга составляла около трех с половиной тысяч рублей. Сумма весьма солидная, поскольку рубль тогда еще был Рублем. Самое поразительное, что каждый раз он находил лохов, готовых вновь ссужать его. По этому поводу я даже придумал шутку.