Леонид Ленч - Тернистый путь
Полная женщина назвала учреждение.
— Когда прием у него?
— По вторникам и пятницам от двенадцати до трех.
— Очень хорошо! Завтра как раз вторник. Я пойду к нему на прием, понаблюдаю его, так сказать, в действии, а в среду вы ко мне зайдите, — поговорим.
— С анализами?
— Можно с анализами. Хотя… это неважно. Итак — жду вас в среду к семи часам!
…В среду, ровно в семь часов вечера, та же посетительница вошла в кабинет профессора. Он принял ее по всем правилам несколько старомодной учтивости, хотя при этом гусарские его усы топорщились как-то слишком уж воинственно.
— К сожалению, Мария Петровна, — начал он, хмурясь, — порадовать вас нечем. С супругом вашим… плоховато!
Мария Петровна привычно всхлипнула и полезла в сумку за платочком.
— Но вы успокойтесь! — сказал профессор. — В общем, он мужик здоровый, до ста лет проживет… Видите ли, если вы не будете делать никаких движений рукой — рука ваша станет бессильной, вялой, а со временем и вовсе атрофируется. Если вы не будете ходить — то же самое произойдет с ногами. А ваш супруг перестал, извините, работать головой! И вот — результаты!..
Посетительница посмотрела на профессора с удивлением. Гусарские усы у того торчали теперь как казацкие пики: вот-вот проколет насквозь!
— Да, да, — продолжал старый врач с той же напористостью, — я все выяснил, поговорил с людьми. Он во вторник принял десять человек, включая меня. Прочитал десять заявлений. Верно вы изволили заметить прошлый раз: напрягался, читая бумагу, путался, но схватить суть так и не смог. Ни одного дела, в общем, не решил. На всех десяти заявлениях начертаны одинаковые резолюции: «Такому-то. Разобраться, подготовить решение», а ведь люди ждали этого приема, надеялись, что «сам» сразу разберется и решит. Оказывается, — я это тоже выяснил, — так у него давно заведено. Вот вы и подумайте, Мария Петровна, что же получается: сверху, выходит, за вашего супруга думают его начальники, а снизу — референты. А сам он… не затрудняется. Имейте в виду — до полной атрофии мозга ваш Василий Степанович еще не дотянул, но если не изменится, то дотянет. И очень скоро! Судя по домашним проявлениям!..
Щеки у посетительницы покрылись бурыми пятнами, она резко поднялась и сказала дрожащим голосом:
— Я вас просила как врача помочь моему мужу, а вы… с какой-то самокритикой.
— Я ему помог! Я пошел в его партийную организацию… И в общем там со мной… во многом согласились. Так что вашего супруга теперь будут… лечить! Не беспокойтесь! А медицина в таких вопросах, увы, бессильна, почтеннейшая!..
Мария Петровна смерила старика с ног до головы взглядом, в котором было все, от презрения до желания испепелить включительно, повернулась и вышла.
ПРОГЛЯДЕЛ
Ворота гаража распахнуты настежь. В гараже стоит новенький «Москвич» цвета сливочного масла — на нем даже номера еще нет! — и, поблескивая никелем, пялит на сосны и березки дачного участка свои девственные фары.
Подле «Москвича» хлопочет его хозяин, Георгий Владимирович Шоков, научный работник, физик. Он то потрет ветошью ветровое стекло, то, открыв переднюю дверцу машины, проверит, как звучит сигнал, то зачем-то поднимет и потом с приятным для уха треском захлопнет крышку багажника. Это первая в его жизни автомашина. «Москвич» куплен и пригнан из магазина на дачу только сегодня. Но не жадные ведьмы приобретательства справляют сейчас свой неистовый шабаш в душе физика Шокова, заставляя его проделывать тьму ненужных и, если глядеть со стороны, даже смешных телодвижений, нет, эти нервные движения и стремительные броски есть лишь внешнее проявление благородной и чистой страсти автомобилиста-любителя!
Синяя затрапезная рубаха физика расстегнута, голая, загорелая, волосатая грудь блестит от пота, стекла очков в толстой роговой оправе тоже запотели, но снять очки и протереть стекла некогда! По той же причине, по какой белке, очутившейся внутри колеса, некогда бывает остановиться, чтобы перевести дух и подумать о своей беличьей жизни.
Поодаль у высокой и такой пронзительно-прямой, что дух захватывает, сосны стоят, смотрят на суетящегося Шокова и разговаривают его тринадцатилетняя дочь Люда и Платон, мальчик двенадцати лет, сын приятеля Шокова, его соседа по даче, художника-пейзажиста Куликова.
— Дядя Гога прыгает, «как барс, пораженный стрелой»! — острит эрудированный Платон и исподлобья бросает быстрый взгляд на Люду, проверяя, какое впечатление произвела на нее лермонтовская строка, которую, как кажется ему, Платону, он процитировал очень кстати.
Люда поводит плечами и продолжает молча жевать сухую травинку. В ее черных миндалевидного разреза глазах пляшут крохотные золотые чертики смеха.
Легкий румянец пятнами проступает на щеках мальчика, его большой нежный рот кривится.
— Стрела — это ваш «Москвич», понимаешь?
Люда бросает на землю недожеванную травинку, говорит иронически:
— Ах, как это остроумно.
— А разве не остроумно?
— Конечно, неостроумно! Потому что барс не твой, а Лермонтова. Ты свое что-нибудь придумай!
— Свое? — Платон морщит лоб и через секунду выпаливает: — Дядя Гога прыгает, как слон, пораженный свиньей.
Люда звонко смеется.
— Теперь остроумно? — спрашивает Платон.
— Нет, просто глупо!
— А почему же ты смеешься? Смеются, когда остроумное услышат.
— И когда глупое — тоже смеются.
— Люда! — помолчав, дрогнувшим голосом вдруг говорит Платон. — Ты можешь мне ответить на один очень серьезный вопрос?
— Задавай!
— Если бы появилась такая возможность… ну, в общем, если бы нам сказали: «Вот вам два места на ракете, которая летит на Марс», ты бы полетела… со мной на Марс? Только честно, Люда?!
Снова пляшут загадочные чертики в Людиных черных египетских глазах.
— Какой ты еще мальчишка, Платон!
— Ты всего на год старше меня! Подумаешь!
— Тринадцатилетняя девочка старше тринадцатилетнего мальчика на пять лет, как минимум! — авторитетным тоном объявляет Люда где-то подхваченную житейскую истину. — А тебе только двенадцать!
— Людмилка! — кричит из гаража Георгий Владимирович. — Поди, детка, принеси мне чистую рубашку!
— Сейчас, папа!
Но прежде чем убежать за рубашкой, Люде хочется еще немножко подразнить мальчика, и она говорит:
— Я обязательно буду водить машину, меня папа научит! Я тогда тебя покатаю, Платон! Хочешь?!
— Подумаешь! Я тебя хоть сейчас могу покатать. Я уже давно умею водить машину!
— Сочиняешь ты все, Платончик!
— Я сочиняю?! Да меня в поселковом гараже все шоферы знают! И все дают держать баранку! А когда тетя Зина приезжала к нам на дачу в прошлом году — ты тогда со своей мамой была на гастролях в Ленинграде, — кто ребят по всему поселку катал в ее «Победе». Спроси, кого хочешь!
Он произносит все это горячо, страстно, убежденно, но Люда, не дослушав его, убегает.
Тогда Платон направляется к физику.
— Георгий Владимирович!.. Дядя Гога!
— Что тебе, Платон?
— У меня к вам очень, очень серьезная просьба!
— Какая?
На смущенной розовой мальчишеской рожице появляется умильное выражение.
— Вы сейчас поедете на своем «Москвиче», дядя Гога, да?
— Допустим!
— Дайте мне, пожалуйста, повести машину! Хоть немножечко, дядя Гога!.. Я умею!
Физик недоверчиво смотрит на мальчика и говорит:
— Платон, ты мне друг, но истина дороже. Ведь врешь ты все!
— Не вру я, дядя Гога, честное слово! — горячится Платон. — Спросите кого хотите!.. Да мне шоферы в гараже дают держать баранку! Тетя Зина приезжала — кто в ее «Победе» всех ребят катал по всему поселку? Спросите кого хотите! Да вот хоть ее спросите, — Платон показывает на подошедшую Люду с чистой отцовской рубашкой в руках. — Люда, скажи дяде Гоге, что я, честное слово, умею водить машину! Ну скажи же, Люда!..
Две пары глаз встретились: серо-синие мальчишеские и черные, миндалевидные, с длинными классически-стрельчатыми ресницами глаза девочки. Люда первая опускает глаза — тени от длинных ресниц ложатся легким узором на нежную смуглоту ее щек. Она тихо просит отца:
— Ну пускай он немножко поведет, папа! Дай ему уж!
Отказать в чем-либо единственной дочери добрый Шоков не может, это выше его сил, и он сдается.
— Хорошо! Вот что, друг мой Платон, выведи-ка мне машину из гаража. Поедешь по прямой до той сосны и подле нее затормозишь. Понял?
Проглотив слюну восторга, мальчик молча кивает головой.
— Понял!
— Что ты должен сделать, чтобы машина поехала?
— Чтобы машина поехала, надо включить зажигание, дядя Гога… Потом нажать на стартер… запустить мотор… выжать сцепление, включить скорость, дать газ и… поминай, как звали, дядя Гога!
— Молодец! Полезай в машину!
