Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов - Александр Александрович Иванов
Ф. Чуева «Двоечница» Иванов отталкивается от лирического сюжета. Вот эпиграф-цитата:
Куплю рубаху, брюки темно-синие,
пройдусь по половицам, как по льду,
и двоечницу, самую красивую,
на зависть всей площадке, уведу.
Пародист уловил, что лирический герой увлечен не столько «двоечницей», сколько самим собой, и подчеркнул это в финале пародии, заодно выявив и тот «идеал», на который ориентируется пародируемый автор в своих духовных поисках (чему есть свидетельства во многих его произведениях):
Она вдруг слезы принялась размазывать,
они ручьями брызнули из глаз.
Тогда я начинаю ей рассказывать,
что я не кто-нибудь, а красный ас!
И вроде шансы сразу же повысились,
вот мы уже заходим к ней во двор…
И я шагаю как генералиссимус
и мну в руках «Герцеговину Флор».
Не отличается ярко выраженным стилевым своеобразием и поэзия Станислава Куняева (ведь даже в пародии Левитанского мы узнаем этого автора главным образом по легендарно известной и восходящей к М. Светлову строке «Добро должно быть с кулаками…», а не по ритму и не по словесному строю). Но Иванов пародирует Куняева прежде всего как активного участника нынешних идейно-политических споров. И когда Иванов выносит в эпиграф своей пародии «Турусы на то росах» (Огонек. 1987. № 31) такие вот куняевские строки:
Нет, не зря в ледовитый торос
упирается русская карта:
одинаково страшен мороз
и для СПИДа, и для Бонапарта.
Поскользнешься в родной темноте,
чертыхнешься в морозных потемках…
Вспомнишь — мамонты спят в мерзлоте
и алмазы хранят для потомков, —
то это строки не случайные, для поэта достаточно заветные. Здесь выражена вполне определенная точка зрения на историческую судьбу России, отражена определенная модель патриотического сознания: сила отечества связывается с «родной темнотой». У пародиста на этот счет точка зрения другая, он спорит с поэтом, гиперболизируя в финале не особенности стиля своего оппонента (ввиду их отсутствия), а его идейную концепцию:
Поскользнешься в родимой грязи,
и на сердце озябшем теплеет.
Не впервой нам в сплошной мерзлоте
первородство отстаивать в драке.
Не сподручней ли жить в темноте,
в наготе, в запустенье, во мраке?..
Нельзя сказать, что пародия эта виртуозна. Но никак нельзя сказать, что это сатирическое стихотворение касается несущественного вопроса. Каждый литератор и каждый читатель должен как-то определить свою позицию в споре Куняева и Иванова. И очень существенно, что такая позиция у пародиста имеется.
Пародии Иванова редко вызывают восторг. Порою они вызывают отталкивание, неприятие, спор. Но все-таки — при всей своей многочисленности — они не бывают бесхарактерными и скучными. А это уже немало.
Пародист не растерялся в новой общественно-нравственной ситуации, ветры перемен не застали его врасплох: быстрее закрутилась его пародийная мельница. Мы продолжаем говорить и спорить о пародиях Иванова. Так что не будем спешить с подведением итогов и с однозначной оценкой.
От составителя
Эта статья из фундаментального труда В. И. Новикова, доктора филологии, написана двадцать лет назад, еще при жизни Сан Саныча (так его весело называли читатели и многочисленные зрители телепередачи «Вокруг смеха», ведущим которой был А. А. Иванов). Можно соглашаться или не соглашаться с автором статьи, но в ней прозорливо угадано главное: Александр Иванов играл заметную роль в литературном процессе второй половины XX века.
«Путем взаимной переписки»
Письмо, открывающее эту подборку, А.А. Иванов написал мне в ответ на мою статью о нем. («Плоды изнурения. Литературная пародия вчера и сегодня», «Вопросы литературы», 1984, № 11.) Уже из одного только названия этой статьи видно, что была она резкая, можно даже сказать, издевательская. Поэтому я был очень удивлен и даже слегка обескуражен, узнав, что А.А. на нее не обиделся. Ведь это же означало, что моя критическая стрела пролетела мимо, даже не задев объект моей критики. Об этом я говорил Александру Александровичу в тогдашних — устных — наших разговорах. И даже написал ему по этому поводу большое письмо. (Оно, к сожалению, у меня не сохранилось.)
Тем временем в «Вопросах литературы» появились полемические отклики на ту мою статью. И я ответил на них еще одной, новой статьей на ту же тему. («О плохих стихах и хороших пародиях», «Вопросы литературы», 1985, № 6.) Вот тут-то и завязалась переписка, которую я предлагаю вниманию читателей этой книги.
Решив обнародовать эти давние наша письма, я подумал, что лучшего заглавия для этой публикации, чем название знаменитого рассказа Владимира Войновича, мне не найти. Надеюсь, что автор рассказа простит мне этот невинный плагиат.
Б. Сарнов
4. XII.84 г.
Дорогой Бенедикт Михайлович!
Пять минут назад закончил внимательнейшим образом читать вашу статью.
К сожалению, мы живем в эпоху страшных, извращенных, омерзительно-мелких литературных взаимоотношений. Они настолько уродливо деформированы, что даже Вы, похоже, несколько смутились при моем неожиданном появлении.
Ума не приложу, кем надо быть, чтобы воспринять Вашу статью как негативную в мой адрес!
По поводу себя я отметил с Вашей стороны три момента: во-первых, Вы меня хвалите: Во-вторых, жалеете: в-третьих, подвергаете сомнению, всего лишь сомнению, а не отрицанию, мой творческий метод: при этом оговариваясь, что, возможно, ошибаетесь, приводя примеры подобных ошибок.
Что же во всем этом плохого?!
Статья получилась замечательная, нужная, острая, тонкая. Я очень рад ее появлению и поздравляю Вас.
Хочу, чтобы эта записка осталась в Вашем архиве, хотя, конечно, смешно переписываться, живя через два дома.
Спасибо, крепко жму Вашу руку, искренне Ваш
Ал. Иванов
P. S. Моя жена впервые вдруг поверила, что я хоть чего-то стою.
А. И.
14.9.85 г.
Уважаемый Бенедикт Михайлович!
Долгое отсутствие было причиной того, что только вчера я прочитал «ВЛ» № 6.
По поводу вышеизложенного могу сообщить нижеследующее.
Я вовсе не такой уж анемичный вегетарианец, как Вы полагаете. Сказав Вам, что я не обиделся, я ничуть не погрешил против правды. Я не обиделся, но был сильно задет, так как Вы написали о том, чем я занимаюсь много лет. А рад был потому, что впервые на моей памяти появилось о пародии нечто
