Елена Колина - Дневник новой русской 2. Взрослые игры
— Сказала, все очень хорошо, занятия и экскурсии интересные.
— А кормят хорошо?
— Очень-очень хорошо.
— А что было вчера на обед?
— Э-э… седло барашка с фасолью.
— Надо же, настоящая Англия… прямо как в «Саге о Форсайтах».
Именно это я и имела в виду.
Мы с Бобой уже собирались уходить.
Лев Евгеньич провожал нас в прихожей и думал: «Эти люди запрещают мне лежать на диване. Как только они уйдут, я развалюсь на диване и буду смотреть телевизор». Интересно, он заранее планирует свою деятельность, или же эта мысль каждый раз приходит ему в голову заново?
Перед уходом я положила пульт от телевизора на диван, чтобы Лев Евгеньич мог поерзать животом по пульту и включить себе телевизор, и тут опять раздался звонок.
— Рассказываю кратко, — раздался приглушенный голос в трубке. — Это тюрьма.
— Что?..
— Что-что, тюрьма! Одной ходить нельзя, одной сидеть нельзя, не играть в их дурацкие игры тоже нельзя.
— Что? — Я немного растерялась.
— Ночью просыпаюсь от света в глаза. Это стаффы прожекторами обыскивают спальни.
— Стаффы? Мура, ни в коем случае не приставай к ним, стаффордширские терьеры очень опасны…
— Стаффы — это воспитатели, — нетерпеливо сказала Мурка. — Воспитатели ставят всех в угол, кроме русских. Русских в угол не ставят, боятся. И еще здесь очень голодно. Я все время есть хочу.
— А… а… а… — от растерянности я заблеяла как овца.
— Звонить по мобильному тоже нельзя. Я звоню из-под одеяла. Кругом враги. Донесут, отнимут телефон и депортируют.
Может быть, Мурка так играет, что она в тылу врага, а я в Ставке?..
— Моя лучшая подруга Аня из Свердловска уже два дня сидит в карцере, а я пока держусь. Все, отключаюсь.
Мы с Бобой никак не можем выйти, все время звонит телефон. Опять мама.
— Почему ты мне не звонишь?
— Мы же только что разговаривали.
— Да, правда… а что, Мура больше не звонила?
— Только что звонила. Занятия, экскурсии, — все очень хорошее, особенно еда. На ужин давали пирог с рыбной требухой.
— Надо же, как у Марка Твена, — удовлетворенно вздохнула мама.
— И вареные овощи, — добавила я, — и пудинг…
— Добрая старая Англия… — растроганно сказала мама.
Интересно, что там, в карцере, из мебели и есть ли у Ани из Свердловска еда и питье? А что, если наша лучшая подруга Аня из Свердловска со спекшимися от жажды губами лежит на матраце, а рядом с ней пустая железная миска на цепочке?..
Как только мы вышли из дома, слон исчез и все стало как раньше. А раньше мы всегда ходили, тесно прижавшись друг к другу, и хихикали, и я висела на Бобе и щипала его, поглаживала и обнимала за то, что он мой старый плюшевый друг, или Боба щипал, поглаживал и обнимал меня за то, что я его старый плюшевый друг.
Вот и сейчас мы вышли на наш старый Владимирский, обнялись, как два старых плюшевых друга, и пошли куда глаза глядят — в кофейню «Кофесол» на углу.
Не знаю, почему это случилось именно с нами, не могу объяснить.
— А не хлопнуть ли нам по рюмашке? — сказал Боба у стойки.
— Заметьте, не я это предложил — сказала я.
— А кто не пьет? Назови! Нет, я жду! — сказал Боба. И так далее.
Когда Боба тихонечко пропел мне на ухо: «Мой отец запрещал, чтоб я польку танцевал…» и незаметно сделал несколько па, я согнулась пополам от хохота и не смогла внятно заказать капучино. Надеюсь, что в кофейне не было никого из моих студентов, хотя вообще-то у них есть манера пить кофе там же, где я.
— Вы так долго смеетесь, что за вами очередь собралась, — недовольно сказала девушка за стойкой.
Когда мы с Бобой пробирались к свободному столику, я сначала уронила на кого-то сумку, следом уронила на него же тарелку с пирожками и только потом поняла, кому принадлежит голос, сказавший «э-э, привет…» из-под моей сумки и тарелки с пирожками.
Я еще могла бы научно объяснить нашу встречу с этим дорогим мне когда-то человеком в Коробицыне — там все встречаются. Если хочешь кого-нибудь встретить, можно смело принарядиться и отправляться туда, захватив для вида лыжи и палки. А как наука может объяснить нашу встречу здесь, в моей личной кофейне «Кофесол»?.. В городе миллион кафе. Почему, почему, почему? Если бы я была маленькой наивной дурочкой, я могла бы вообразить, что Андрей кружит рядом с моим домом большой, сильной птицей в надежде меня увидеть…
К сожалению, я взрослый человек, знакомый с теорией вероятности, а теория вероятности не видит ничего странного в том, что фишка выпала именно на «Кофесол» на углу Рубинштейна, а, к примеру, не на «Кофе Хауз» на Владимирском.
Никто из нас — ни я, ни Андрей не рухнули наземь замертво, никого из нас не поразил удар или хотя бы немота, — а все потому, что мы уже привыкли случайно встречаться где ни попадя.
— Э-э… привет, — сказал Андрей, стряхивая с себя мои пирожки. Слава богу, опереточные случайности перестали меня преследовать, и он был один, без Екатерины Андреевны.
— Ой, привет, привет. А это Боба, — гордо сказала я, хихикнула и слегка икнула — остаточная реакция, не успела прийти в себя от смеха.
— Слышали новость? Эмиль Золя угорел, — сказал Боба. Он знал наизусть все старые фильмы еще лучше меня. Раньше он немного стеснялся больших, сильных мужчин и разговаривал с ними специальным независимым голосом на серьезные мужские темы, но теперь он уже давно был американцем в длинном пальто и шелковом шарфе и к тому же просто разыгрался.
Андрей посмотрел на него непонимающе, коротко улыбнулся, и мы… а свободных столов не было, и…
Мы сели за столик к Андрею. Я вертелась, довольно улыбалась — в общем, была очень счастлива, что Андрей познакомился с Бобой, и радовалась, что они сейчас так понравятся друг другу.
Андрей молчал, тоскливо смотрел в свою чашку и так явно мечтал убежать, чтобы не вести светский разговор, что даже отошел на минутку позвонить.
Боба немедленно нашептал мне на ухо:
— Красавец, такое мужественное лицо…
— Красота что! Он очень умный, — тихо сказала я.
— Да? — обидчиво вскинулся Боба. — А я, значит, не умный? А тогда почему он все время молчит? Хотелось бы оценить его интеллект с натуры, а не с твоих слов…
Андрей вернулся за столик, и мы замолчали. Мне так хотелось, чтобы они поскорей поняли, какие они оба умные, что я даже немного подпрыгивала в нетерпении, — как мамаша, которая поставила своего ребенка на стул и ждет стихотворения.
— Боба, скажи Андрею, что ты думаешь про нефтяные компании, — оживленно сказала я. — А-а, ты ничего особенного про них не думаешь…
— Андрей, скажи Бобе, что ты думаешь про спад на американском фондовом рынке? — проговорила я упавшим голосом, как мамаша, которая все еще надеется на стихотворение. — А-а… ты вообще об этом не думаешь…
Андрей с непроницаемо-мрачным лицом рассматривал свой кофе.
— Боба! Ну, а про инвестиционный климат, про оранжевую революцию, про аферу с израильским банком, — что ты про все это думаешь? Боба, я тебя спрашиваю!
Боба надулся и посмотрел на меня так, как будто я все-таки сломала его пожарную машинку.
— Ой, мальчики! Объясните мне, как связан инвестиционный климат и спад на американском фондовом рынке? — сказала я детским голосом. И они немедленно принялись обсуждать то, что я им подсунула. А я сидела между ними молча и радовалась, что они наконец поняли, какие оба умные, и подружились навсегда. Нет ничего лучше, чем сидеть между старым плюшевым другом и тем, кто тебе почему-то еще дорог, — чувствуешь себя такой важной для них обоих драгоценностью, вроде ландыша.
Андрей допил свой кофе, ушел.
— Ну ладно, согласен… В нем есть что-то подлинное, — сказал Боба, сбиваясь на прежнюю стилистику хилого интеллигента в очках и шляпе перед лицом народа. — Наверняка в его руках все горит…
— Это в твоих руках все горит, а у него в руках все работает, — вяло ответила я. Только что во мне что-то пело и плясало, а теперь погасло, как будто все, абсолютно все, было ни к чему. Просто я вдруг со всей очевидностью поняла: в Коробицыне я была еще дорога Андрею — никто не будет так просто поднимать меня со склона за воротник, а сейчас — все. Если бы он, увидев меня в кафе, сорвался с места испуганной птицей, если бы он не сидел со мной за одним столом, если бы он так вдумчиво не обсуждал с Бобой состояние американской экономики, я могла бы еще питать тайные надежды. А так сразу понятно — он ко мне окончательно равнодушен.
…А ведь все могло бы быть совсем иначе… Имею в виду, мы втроем могли бы остаться друзьями навсегда.
Кстати, у Бобы тоже все могло бы быть совсем иначе. За соседним столиком сидела девушка в длинном пальто и шелковом шарфе и говорила по-английски с американским акцентом.
— Подойди к ней познакомься. Скажи — я из Нью-Йорка, а вы? — шипела я. — Откуда ты можешь знать, что она феминистка? Ах, ты чувствуешь?.. Ты так никогда не женишься…
