Вениамин Кисилевский - Антидекамерон
– Интересно, что бы на это твой Коленька сказал?
А уж когда Коленька настолько окреп, что на работу вышел, Люся просто счастлива была. И по-прежнему к нему бегала. Я уже волноваться начал, спрашиваю:
– Если он уже здоров, то наверняка в твоих уколах больше не нуждается, зачем ты ходишь к нему?
А она обиделась на меня, что подозреваю в чем-то, еле успокоил ее. Через какое-то время заявляет мне Люся:
– Мы завтра вечером идем в кафе.
Я удивляюсь:
– Чего вдруг? Событие какое-то?
Мы с ней никогда ни в какие кафе не ходили, потому что денег на это выбрасывать не хотели, да и не было у нас таких денег. Оказалось, Коленька нас приглашает. Не очень-то по душе мне это пришлось, но в то же время облегчение какое-то почувствовал. Если он не одну, со мной Люсю приглашает, значит, вряд ли у них промеж собой что-то есть. Заодно и порадовался, что увижу, наконец, этого Коленьку, хоть знать буду, чего это прикипела она к нему, – все-таки сомнения порой бродили.
Говорил уже, что перед тем никогда не доводилось мне ни в ресторанах, ни даже в кафе сиживать, Люсе, соответственно, тоже. Кроме столовых, никаких подобных заведений мы не знали. И, смешно вспоминать, думалось почему-то, что как бы не своими там окажемся, заметно это будет. В тот вечер готовились, будто в театр на премьеру собрались. Я свой единственный костюм вычистил, отутюжил, туфли до блеска надраил, Люся лучшее платье надела, бусы мамины янтарные. К семи часам было назначено, мы минута в минуту подошли. Кафе в центре города, «Мечта» называется. Я внутрь, само собой, никогда не заглядывал, но представление имел. Мимо же столько раз проходил, а окна большие, стеклянные, хорошо просматривается.
Заходим – а Коленька уже там, в дальнем углу за столиком поджидает нас, а на столике том все для ужина приготовлено. Что мне сразу в глаза бросилось: посреди всего бутылка водки стоит и бутылка вина. А я тогда к выпивке совсем не приспособлен был, о Люсе и говорить нечего. Господи, думаю, кто же все это выпьет? Неужели он один? И еще неизвестно, как поведет он себя, если столько употребит. Но держусь нормально, веду себя обученно, стул отодвинул, чтобы Люся села, Коленьке руку протягиваю:
– Юрий, – говорю, – рад с вами познакомиться.
Он мне с первой минуты не понравился. Зад свой от стула не оторвал, сидя мне руку пожал:
– А я Николай, много о тебе слышал.
Заметили? Я, без пяти минут доктор, к нему на «вы», а он мне «тыкает». Что с него, думаю, взять, водила и есть водила. Но про себя с огорчением отметил, что парень он в самом деле приметный. Девчонкам такие нравятся. Рослый, плечистый, брюнетистый. Одни волосы чего стоили – до того кудрявились, не верилось даже, что сами по себе так вьются. А я всё о своем думаю: зачем все-таки он меня тоже позвал? Потому что Люся без меня не пошла бы? Хотел поглядеть на меня, оценить? Отшить меня? Но зачем для этого нужно было на кафе тратиться? Себя показать, чтобы на Люсю впечатление произвести, какой он удалой да широкий? Этот вопрос, кстати сказать, вовсе не последним был. Один из тех немногих случаев, когда я от Люси что-то утаил. Мне перед тем зарплату выдали, деньги не бог весть, но расплатиться за себя и за Люсю смог бы, какими бы цены в этой «Мечте» ни были. Потому что было это принципиальным, не хотел я, чтобы он за нас платил. Пусть и брешь это в моих финансах пробило бы заметную, тем более что водку и вино он заказал, которых мы с Люсей если и отведаем, то самую малость. Но я мелочиться не буду: счет нам принесут, на три сумму разделю, две трети заплачу, понравится это ему или не понравится. Я когда в этом решении утвердился, сразу мне похорошело, поуверенней держаться стал – и с Коленькой этим, и вообще в кафе. А мне там понравилось: и красиво, и уютно, и музыка из магнитофона негромкая. Вот, – подумалось, – скоро дипломы с Люсей получим, заживем своим домом, обязательно станем иногда ходить с ней куда-нибудь посидеть, отдохнуть. Чтобы Люся с ужином вечером не возилась, и вообще.
Но это всё были второстепенные мысли, а первейшие: понаблюдать за ними. Особенно, когда Коленька-Николай на грудь примет, бдительность потеряет. Хоть где-то – а промелькнет, как они между собой, или он, или она себя выдадут. Мне ведь много не надо – шутки, улыбки, взгляда. И если что-то заподозрю… Что я тогда? Уйду? Уйду вместе с Люсей? Сделаю вид, будто ничего не заметил, потом уже с Люсей разберусь? Одна проблема на другой. Тут еще одна обида была. Сами мы не княжеских кровей, говорить даже об этом неловко, но все же заело меня, что Люсин выбор пал на этого заурядного водилу, как бы он ни кудрявился. Ни тени интеллекта на лице, ухмылка самодовольная. Я прежде всегда был убежден, что Люсю привлекают парни совсем иного склада. Так что слово «обидно» здесь самое уместное. И до сегодняшнего вечера не подозревал, что я ревнивый человек. Может быть, потому, что Люся никогда мне повода не давала. Ревнивцы, знаете, бывают двух типов. Одни в сопернике выискивают преимущества, которые привлекли их пассию, другие, наоборот, лишь негативное в нем видят, чтобы еще сильней растравить себя. Я, скорей, ко второму типу отношусь. К тому же Коленька, кажется, все делал для того, чтобы я во мнении этом укрепился. У Чехова, помнится, сказано, что есть люди, по одному смеху которых можно узнать дурака. Так вот Коленька был как раз из таких. Вдобавок ко всему ржал он так громко, что оборачивались на нас.
Отношения у меня с ним с первых минут не сложились. Началось с того, что он, не спрашивая меня, мой бокал, как и себе, доверху наполнил водкой. Я сказал, что водку пить не буду, демонстративно и себе, и Люсе в рюмки – благо не одни бокалы нам поставили – налил вина. А он задает мне вопрос, от которого нормального человека всегда воротит:
– Мужик ты или не мужик?
Если бы не Люся, ответил бы ему соответственно, но портить ей настроение не хотел. Сказал только, что мне самому решать, что пить, а чего не пить, и вообще было бы неплохо, если бы он ко мне, как я к нему, обращался на «вы». Тут Люся вмешалась, но лучше бы промолчала. Возможно, подсобить мне хотела, но вышло так, будто бы за ней всегда последнее слово. Заявила, что не разрешает мне пить водку, поэтому пусть он не пристает ко мне. А он словно не замечает, что заведённый я, гогочет:
– Ежели так, тогда ясненько! Против Люси не попрешь, девица с характером! Я это усек, когда еще весь битый-ломаный лежал, как мумия загипсованная, а она мне одно место шприцами дырявила! Вот за Люсеньку мы сейчас и выпьем, как она того заслуживает! Ну, будь, Люсенька! – Чокается с ней своим бокалом и одним махом его опорожняет, утробно крякает.
А со мной, это тоже заметьте, не чокнулся. И я это как посланный мне сигнал воспринял – дает понять, что мало я его интересую и считает он меня здесь бесплатным приложением к Люсе. Бесплатным во всех смыслах этого слова. Он закусывает и, не переставая жевать, рассказывает, как одну выпендрежную тетку сегодня лажанул – в автобус ее не пускал с овчаркой. Он вообще псин всяких терпеть не может, а та еще через переднюю дверь полезла, будто дите у нее малое. Объясняет он ей, что нельзя с собаками, тем более такими страхолюдными, пассажиров перепугает, а тетка на своем стоит: покажите, требует, где написано, что не положено, если собака в наморднике. Он ей говорит: сейчас покажу, раз ты такая законница. А у него как раз в кабине вчерашний «Советский спорт» лежал. И затряс восхищено головой:
– Ну, комедия! Я ж не поленился, вылез от руля, газету ей сверху протягиваю: на, держи, специально для таких, как ты, умных с собой вожу! Она газету берет, видит, что это «Советский спорт», глаза таращит. Однако же разворачивает: вдруг в самом деле написано! На какой, спрашивает меня, странице? Не помню, говорю, то ли на первой, то ли на последней. И не уезжаю, стрёмно мне, как она на полном серьезе начинает по газете глазами шарить! Поднимает их на меня, лоб в складках. «Но-о…» – тянет. Я ей: «но» будешь своей коняге говорить, меня пока не запрягала! Садиться будешь или нет? Обрадовалась она, только сунулась, а я дверью перед самым ее носом хлопнул – и по газам! Посмотрела б ты, Люся, какая рожа у нее сделалась, в два раза вытянулась!..
Я ничего смешного в этой истории не видел, пакость одна, к тому же лишь подтвердила она, что первое мое впечатление о нем было верным. Меня другое поразило: что Люся тоже смеяться принялась. Ну да, хохотушка она была, рассмешить ее ничего не стоило, но не дура же! Потакала, значит, ему, угодить хотела. И вообще тут много чего было намешано. Не говоря уже о том, что не самое приглядное зрелище, когда человек одновременно жует, рассказывает и хохочет. А я что? – сижу, ем, вкуса не чувствуя, надо же чем-то заняться и не пропадать же добру, мне ведь и платить за него. А Коленька снова себе водочки наливает, Люсину недопитую рюмку вином пополняет, предлагает выпить за медицину, которую Люся выбрала и которая к жизни его вернула. За это я тоже выпил – и случилось совсем уже неожиданное: Коленька Люсю танцевать позвал. Потому неожиданное, что никто в кафе не танцевал, музыка просто для настроения играла. Люся отнекиваться начала, как раз на это упирая, но он и слышать не хочет, поднимается, за руку ее тянет. Тут уж я не выдержал:
