Максим Малявин - Записки психиатра (сборник)
Кто куда, а мы сдаваться
Можно бесконечно долго рассуждать о том, что содержание пациентов в закрытых отделениях ущемляет их права, наносит непоправимый вред личности, скрещивать и ломать на этом поприще рога, копья и челюсти – все равно в итоге каждый останется сидеть на своей кочке зрения. На самом деле не все наши пациенты шарахаются от психбольницы как черт от ладана. И речь не только о страдающих госпитализмом завсегдатаях отделения неврозов. Бывает, что и отделения закрытые, и у больных далеко не неврастения – а не выгонишь. Опять же, не потому, что идти некуда.
Юра (пусть его зовут так) наблюдается довольно давно. Сравнительно молодой шизофреник, при этом имеет уже довольно выраженный эмоционально-волевой дефект – болезнь развивается довольно быстрыми темпами. Из стационара практически не вылезает. Инвалид второй группы, бессрочно. Оксана долго пыталась подобрать нужные препараты, варьировала дозировки, сочетания. Все тщетно, дома пациент держался от силы месяц, а чаще – около недели-полутора. Почему?
Через некоторое время все стало понятно. Оказывается, с самого первого дня поступления в стационар Юра становился тихим, спокойным, вполне довольным жизнью, лопал банальный аминазин с не менее банальным галоперидолом, будто кот деревенскую сметану, и только что не мурчал от счастья. Сон – богатырский, аппетит – ему под стать, настроение – даже сквозь броню дефекта видно, что хорошее. Слоняется взад-вперед по коридору, временами перекидывается парой-тройкой фраз с другими больными, одним глазком поглядывает, что по телевизору кажут. Ухудшение начинается незадолго до выписки. Юра делается тревожен и задумчив, о чем-то спорит сам с собой, сам с собою же не соглашается и на себя же сердится и матерится. Выписывается он неизменно с вселенской тоской в глазах и тем особым отрешенно-мученическим хабитусом, что мог бы сподвигнуть Илью Глазунова написать что-нибудь эдакое, эпически-апостольское, с легким налетом садо-мазо.
Можно к гадалке не ходить – на третий день после выписки вещи будут аккуратно сложены, а Юра начнет нарезать круги по дому, будучи охвачен чемоданно-госпитальным настроением. Все увещевания мамы – мол, я тебя еще домашней едой не откормила, на дачу не свозила, родственникам не всем показала – окажутся тщетны. Сын будет непреклонен: только массовые госпитализации спасут Родину, и начинать надо с него! Это при том, что мама души в сыне не чает, всячески о нем заботится, старается приодеть, чем повкуснее накормить… бесполезно. И нет никаких признаков того, что у Юры, к примеру, бред отношения или воздействия, что он маму мнит каким-нибудь демоном или колдуньей особой вредности – ничего подобного. И «голоса» ему давным-давно ничего интересного не рассказывают. Просто Юре в отделении лучше и спокойнее. Мама даже гадала, не приглянулась ли сыну медсестра какая или санитарка – но нет, никто не признается. Помыкавшись на воле (век бы не видать!) несколько дней, Юра вприпрыжку несется в приемный покой. Не завидую пикету борцов с карательной психиатрией, окажись они у Юры на пути. Нельзя людям с неокрепшей психикой получать такой мировоззренческий поджопник. Уже в дверях он старательно прощается с мамой: мол, оревуар, сама не приходи и передачи не носи. О, эта томительно-сладкая процедура оформления истории болезни! О, этот наизусть знакомый путь до отделения! Закрывается, щелкнув замком, отделенческая дверь. Всем спасибо, все СВОБОДНЫ.
Засранец, или Дерьмовый вызов-2
Нашей краснознаменной гвардейской спецбригаде везет на дерьмовые вызовы. Поскольку народ в ней работает сплошь высококультурный и страшно образованный (специфика работы притягивает людей философического склада ума и пофигистического взгляда на мир), то, соответственно, на должном уровне поддерживается обучаемость, смекалка и чутье на нестандартные ситуации. Поэтому к обслуживанию поступившей заявки готовятся обстоятельно и неспешно, по ходу дела решая, не разжиться ли парой-тройкой ОЗК[43] с противогазами, и нет ли у кого из коллег завалящего огнемета.
Дело в том, что идеи очистки организма, отчаянно проповедуемые производителями особых добавок, поборниками тотальной гидроколонотерапии и одуревшими от мифической близости вечной юности поклонниками ЗОЖ, создают в окружающем пространстве некое подобие эфирных ловушек, ментальных засад и торсионных капканов. В оные с радостью и пионерским задором имеют обыкновение вляпываться неокрепшие, не поросшие панцирем здорового скептицизма души. А для мятущейся души нашего пациента подобный ловчий арсенал и вовсе опасен. Так произошло и в этот раз.
Игорь давно подозревал, что все его беды произрастают из завалов каловых камней, застоя желчи, отложения шлаков на стенках кишечника и холестерина на стенках сосудов. Не говоря уже о килотоннах нейролептиков, которые вот уже много лет циркулируют по многострадальному организму и наотрез отказываются его покидать. Потом, следуя по кривой логической цепочке, это подозрение претерпело ряд метаморфоз и кристаллизовалось в убежденность, что по кровеносным сосудам у него течет содержимое канализации. Как прикажете жить с таким дерьмом в венах? Игорь попытался хлебнуть жидкости для чистки канализационных труб, обжег язык и долго плевался. Фабула тут же снова видоизменилась, и по венам потекло уже средство «Крот». Далее последовало приобретение и распитие в одно лицо ДВУХ БУТЫЛОК касторового масла. Организм прислушался к ощущениям, сказал «Ик!» и передал привет заднице. Задница откомментила: «Меня порвало!» – и начался фестиваль гуано.
Мать пациента, напуганная столь радикальным способом лечения и столь масштабным отзывом недр организма, набрала 03, но там принюхались к телефонной трубке, живо просекли характер вопроса и перевели стрелки на дурдом: дескать, там ТАКИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ, бешеного быка останавливают улыбкой и добрым словом, а вы про какой-то понос! Опять же, у них пробочка есть специальная, с фиксатором, а нам таких не выделяют, так что, увы, безумно жаль, что не нам выпала такая честь, но на фиг, на фиг.
К слову сказать, когда выяснилось, что ОЗК и огнеметов спецбригада со склада не получит, у ее сотрудников тоже промелькнула мысль о пробке, но нарыть удалось только старую свечу зажигания, которую и решено было взять с собой. Так, на всякий случай. Еще раз оговорюсь, что собирались НЕСПЕШНО.
Запах доносился, как показалось, уже из дверей подъезда. В целях пожарной безопасности сигареты были сразу потушены. Войдя в квартиру, персонал спецбригады отметил, что слово «срач» стремительно приобретает новое, гораздо более конкретно-наглядное значение, чем раньше. Виновник локального экологического бедствия нашелся в ванной. К этому времени организм уже успел отдать все, чем был богат, плюс граммов триста сверху, только не надо больше касторки! Общее очищение удалось на славу, а касторка, похоже, имела все шансы стать новым словом в психофармакологии – у пациента появилась формальная критика к содеянному. Игорь был согласен на все (опять же, в квартире убираться не надо), посему обратный рейс барбухайки прошел без эксцессов. Разве что народ косился на пациента и напряженно прислушивался и принюхивался.
Четверо из барбухайки и сундук
В нашу чудесную больницу с ее бесплатным лекарственным обеспечением и сытным, хоть и незамысловатым, питанием, с ее чуткими и внимательными (чтобы не сказать зоркими и бдительными) санитарами и прочими неисчислимыми достоинствами серьезного государственного учреждения пациенты идут нескончаемым потоком (что, в целом, отражает среднестатистические показатели заболеваемости и болезненности душевными недугами по стране). Те, кто по каким-то внутренним (в основном, галлюцинаторно-бредовым) соображениям не могут воспользоваться услугами общественного транспорта, бережно доставляются нашей барбухайкой, иногда в зафиксированном виде.
Случай, что произошел на днях, был, прямо скажем, новым словом в вопросах транспортировки. Вызвала спецбригаду мама нашего больного, который в последнее время перестал принимать лекарства, отчего дошел до изумления и буйства, и окружающим пришлось всерьез задуматься об обеспечении собственной безопасности. Приехали со всей возможной поспешностью, мама дверь открыла, вошли, а больного нет. Спрашивают, где, мол, страдалец, а мама отвечает, что сбежал, но глаза у нее испуганные, и во всем облике что-то не то. Аккуратно пытаются выспросить, что да как, и тут осеняет догадка: никуда он, хитрец, не делся, а тут где-то прячется и ждет, покуда гости уйдут несолоно хлебавши. То-то женщина так боится. Началась игра: один спрятался, остальные водят. Может, в ванной? Нет, не в ванной. А в шкафу? А нет ничего, даже моль не водится. Может, под кроватью? Чисто под кроватью. Ку-ку, мой мальчик! Остановились, призадумались. В тишине слышно дыхание заядлого курильщика. Ага… А что это за вместительный сундук стоит? Фельдшер, подкравшись на цыпочках, произвел диагностическую перкуссию сапогом по крышке. Сундук в ответ поведал много интересного об особенностях сексуальной ориентации прибывших и об их родственниках, а также выдал азимут и координаты, с пожеланиями бригаде немедленно выдвинуться туда всем составом. Поразмыслив и испросив разрешения у матери пациента, добры молодцы подхватили сундук-матершинник и, подбадриваемые заковыристыми напутствиями, понесли в машину. Надо отдать должное пациенту – он не переставал материться, даже вылезая из сундука в приемном покое и выпрямляясь в свои почти два метра роста, непонятным образом поместившихся в недрах этой антикварной мебели.
