Антология сатиры и юмора России ХХ века - Аркадий Михайлович Арканов
— Именно поэтому я не знаю, как быть с приглашением, — растерянно сказала Римма.
Реджинальд встал из-за стола:
— Насколько мне известно, ни Джемма, ни Капраловы, ни Вердиревские не собираются почтить своим присутствием вновь возникшую молодую здоровую семью…
— Но ведь она действительно моя лучшая подруга… Как-никак, а мы с ней вместе учились и в школе, и в институте… Она всегда была неудачницей… И уж, наверное, не от хорошей жизни решилась на такой шаг…
— Но ты представь меня и себя в его обществе, — со смехом сказал Реджинальд. — О чем, интересно, мне с ним говорить? И каким образом?! Да и вообще, что между нами может быть общего?.. Ты. если тебе интересно, можешь идти, но я…
— Поверь, Реджик, мне самой очень противно, но нельзя обижать Ингу… Ну, хотя бы за то, что именно она нас с тобой познакомила в свое время…
— В свое время! — в голосе Реджинальда проскользнуло раздражение. — Теперь другое время! Можно подумать, что она мне сделала великое одолжение.
Решению эрой проблемы были посвящены еще два дня, и наконец в субботу утром Реджинальд согласился. Все-таки демократичность взяла свое.
— Ну, хорошо, — сказал он, — но ведь неудобно же идти с пустыми руками…
— Подберем какой-нибудь красивый букет, — предложила Римма.
— Он может понять это как намек на то, что мы принесли ему клок сена…
— Лошади едят овес, — сказала Римма.
— Представь себе, прекрасно могут жрать и цветы, и черт их знает что…
— Может быть, сервиз? — неуверенно произнесла Римма.
— Это ей сервиз! А ему зачем сервиз? Ему тогда надо купить ведро!
— Не утрируй!.. Подарим им нашу подкову на счастье… Хотя нет… Что я говорю!.
После долгих споров сошлись на том, что надо подарить что-то индифферентное, и остановились на музыке… Известно, что лошади — народ музыкальный… В середине дня были куплены проигрыватель «Концертный» и одна пластинка. На одной стороне — «Полька-бабочка», а на другой стороне — «Два марша Чернецкого»… Черт их знает, какую они любят музыку, а в маршах все-таки есть что-то кавалерийское…
И вот июньским вечером, тяжелым и знойным, Римма и Реджинальд звонили в квартиру Инги, ощущая при этом какое-то неприятное волнение. За дверью послышались сначала глухая возня, будто кто-то спешно надевал на себя что-то, а затем звуки, напоминающие не то шаги, не то цоканье. Реджинальд несколько отступил назад. Римма убрала сползшую с ключицы белую лямочку и водворила ее на место.
Дверь открыл он сам.
— Ну, наконец-то, — сказал он, — наконец-то, наконец-то… А то уж мы заждались, заждались мы вас, заждались…
Римма и Реджинальд робко, боком прошли в переднюю.
— Здравствуйте, — тихо выдавила из себя Римма.
— Здравствуйте, — прокашлял Реджинальд.
— Ну, конечно!.. Конечно же! Конечно! — обрадованно сказал он.
Из комнаты выпорхнула загоревшая Инга и с криком бросилась к Римме:
— Римуля! Лапочка! Я так рада, что вы пришли! Так рада! Так рада!
Они поцеловались.
— Поздравляю тебя, — заговорила Римма. — Я так счастлива, так счастлива! Так счастлива, что просто не нахожу слов, как я счастлива! Мы так с Реджинальдом за тебя счастливы!
— Мы рады за тебя с Риммой и счастливы, — сказал Реджинальд, протягивая руку Инге.
— Мог бы и поцеловать по такому случаю, — подтолкнула Римма Реджинальда.
— Мы тебя поздравляем, — поцеловал Реджинальд Ингу.
Инга тоже поцеловала Реджинальда.
— А это мой муж. Познакомьтесь, — сказала она.
Он протянул Римме мускулистую грубоватую правую руку:
— Тулумбаш! Тулумбаш я… Тулумбаш Второй.
— Очень приятно… Римма, — выдохнула она. — Поздравляю вас. Вам так повезло. Ингуля такая чудесная женщина. Это просто клад!..
Он протянул руку Реджинальду:
— Тулумбаш!.. Тулумбаш Второй.
— Очень приятно, — поклонился Реджинальд. — Реджинальд.
— Как? — спросил он. — Как вы сказали? Как?
— Реджинальд, — повторил Реджинальд.
— Очень красивое имя! — сказал он. — Очень… Просто очень красивое имя…
Реджинальд протянул ему коробку с проигрывателем и пластинкой:
— Это вам с Ингой от нас с Риммой… Поздравляю вас и завидую… Инга чудесная женщина. Она настоящий клад, как заметила моя супруга…
— Ишь ты, поди ж ты, — закокетничала Инга. — Ну уж прямо… По-моему, Башик должен завидовать вам!.. Ты знаешь, Башик, Римма такая чудесная женщина! Это она клад, а не я!..
— И ты клад, и она клад, — улыбнулся Тулумбаш II. — Два клада; она клад, и ты клад.
Римма уже более смело смотрела на него. У него было обыкновенное, может быть чуть более продолговатое, лицо, большие очки в роскошной, видимо заграничной, оправе. Улыбка обнажала крупные, крепкие, слегка желтоватые зубы.
И все прошли в комнату и расселись за великолепно сервированным столом.
Римма насчитала двадцать три вида всевозможнейших и пикантнейших закусок и двадцать видов вин и более крепких напитков. Кроме того, каждому полагалось по три ножа — большому, поменьше и с зубчиками, и по три вилки — большой, поменьше и с двумя тонкими зубцами…
— Какая прелесть! — неподдельно восхищенно сказала Римма.
— Прямо как на обеде у мадагаскарского консула по поводу третьей годовщины со дня возникновения республики, — сказал Реджинальд.
— А вам приходилось там бывать? — спросил Тулумбаш II.
— Да уж, — небрежно ответил Реджинальд. — При первой же возможности побывайте.
— Очень завидно… Очень… Просто очень даже завидно, — сказал Тулумбаш II. — А я был в тридцати четырех странах, а у мадагаскарского консула не был, не был у мадагаскарского консула… Не был…
— В тридцати четырех?! — захлебнулась Римма и подумала о том, как же все-таки повезло этой дурочке Инге.
— Не знаю, — размеренно произнес Реджинальд. — Я лично был на обеде у мадагаскарского консула по поводу третьей годовщины со дня возникновения республики и ни на что это не променяю… Ну а, интересно, в качестве кого же вы ездили в тридцать четыре страны?
— В качестве рысака ездил, — сказал Тулумбаш II. — Ездил в качестве рысака…
— Не знаю, — Реджинальд положил на тарелку две ложки салата, три шпротины и два ломтика ростбифа. — Не знаю… Я лично предпочитаю, — положил туда же два помидора, лососину и потянулся за сыром, — я лично предпочитаю ездить сам, нежели, — положил туда же квашеной капусты, сациви и залил все получившееся майонезом, — нежели когда на тебе ездят.
— Есть еще много тарелок, — сказала Инга.
— А зачем зря посуду переводить, — ответил Реджинальд и начал есть.
— Это старый спор, — улыбнулся Тулумбаш II, — старый это спор… Вам кажется, что вы ездите на нас, что вы на нас ездите, а нам кажется, что, наоборот, мы вас возим… Возим мы вас… Возим…
— Ну и прекрасно, — захохотал Реджинальд, — вы нас возите, а мы будем на вас ездить!..
— А вы в Италии тоже были? — осторожно спросила Римма. Римма мечтала побывать в Италии. Такая уж у нее была слабость.
— Был, — сказал
