Андрей Баранов - Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде
– Нету в них инстинкта убийцы, видишь ворота так колоти а не баклуши русские бей пол-часа! – сетовал заокеанский тренер, который даже стал плохо кушать видя что не отрабатывает своего жалования, но по дородной фигуре это никак не было заметно. – Не могу же я сам выйти на лед и сыграть за них!
– Сие никак невозможно – у нас весьма тонкий лед, – соглашались собутыльники, хлебая разбодяженный виски со льдом, смороженным из воды якобы святого источника, а на самом деле из ближайшей проруби.
Вечером на спешно собранном военном совете строго конфиденциально подводились итоги и шли прения сторон.
– Только борцы кавказской нации радуют – всех загрызли! – пояснял Платов. – Европейские людишки дюже их боятся.
– А уместно ли нам гордиться успехами столь недавно присоединенных к России и покоренных народностей? – вопросил граф Г. как всегда патриотично, но несколько не к месту.
– Ах, граф Михайло, уместно или нет – неважно, все равно все медали в общую копилку падают. Вон еще золотишко, еще серебришко, а наши-то лыжники все в хвосте плетутся!
После долгих споров и совещаний решено было бросить на духовное окормление отечественных ай-лимпийцев целую стаю попов, а отставшим для пущего позора за четвертые места выдавать деревянные медали, наструганные Левшой одной левой, из березовых чурок. Попы немедленно закадили кадилами и замахали крестами, святой водой залили всю Ялту и пол-горы Аю-Даг, но ни в вихлянии с горы по снегу на одной доске, сиречь сноуборде, ни в прыжках с ледяного раската акробатическим свободным стилем, названным на англицкий манер фрии-стайл, нигде золотишка не намыли.
Ушлые борзописцы, понаехавшие со всех концов света, так и сновали между атлетами как хвостатые крысы, все скрипели перьями. Бывало так хитро подкатывались, что вроде бы и трезвый а язык развяжется и аж до Киева доведет, некоторых впрочем он довел до конюшни где болтунов пребольно пороли. В заморских бесцензурных газетах пропечатывали все – и кто сколько раз споткнулся, и какими словами ругнулся, и куда тренеришку паршивого послал, и сколько раз матушку судьи продажной помянул.
Все это вместе взятое привело к единодушному решению ай-лимпийского комитета запретить атлетам всякое общение с рыцарями пера даже и на тренировках, не говоря о самых соревнованиях. Такое решение конечно привело к протестам пишущей братии и серии статей о жутких нравах царей и их пособников, а также о том что Россия никогда не присоединится ко всему уже цивилизованному человечеству и ей полезнее было бы стать хоть бы и британской колонией чем прозябать в таком невежестве и отсталости. Но к чести наших ай-лимпийцев они такие разговоры и вовсе не брали в расчет.
– Ничего, скоро пойдут наши, традиционные виды – бег мужичков на лыжах по лесу да стрельба из мушкета, вот там и золото добудем! – утешал народ Платов, а граф Нессельроде уже смотрел на всех прямо зверем, только сквозь лорнет, и через каждое второе слово лаял по-немецки.
– А может повезет в керлинге… ну это когда камни по льду катают, у меня есть мастерицы очень искусные! Из собственной дворни набрала, лично отбирала, – понадеялась Лиза. – И в фигуристом катании нет-нет да и подбросят так, что аж голова кружится!
– Да, это будут весьма неожиданные медали, если конечно такое случится, – отвечал граф Г., дипломатично успокаивавший всех борзописцев – и наших, и иноземных – что стоит только еще немножко потерпеть и первые места пойдут как грибы после летнего дождя.
Наставники тоже просто так не сидели – кричали и «Эх дубинушка ухнем», и «Солдатушки – бравы ребятушки, где же ваши овцы», на что те конечно отвечали что ихние овцы – храбры полководцы, только в хоре это было не разобрать. По всей трассе расставлялись особые люди, подгонявшие отстающих лыжников-стрелков и сулившие что стоит только чуть поднажать как противника они догонят и перегонят. Конечно находились и пессимисты, думавшие что догнать можно но перегонять-то не следует, потому что зачем им голую задницу показывать, но оптимисты все равно вели свою пропаганду.
Однако даже неунывающий комментатор с московской губернии, уважительно называвший родных подмосковных баб по имени с отчеством, прямо как дворянок, и то начал как-то сомневаться в нашем успехе. Он уже не кричал «беги, зайка», а только тихо матерился, иногда впрочем заглушая зрителей.
– Этот тренер, так его и туда, иноземный наставник – по сту червонцев в месяц плочено, а игде результат-то? Куды наш штаб смотрит? Чую, казачок засланный, а наши русские бабы, уверен, способны на большее! Слона на скаку остановят и хобот ему оторвут!
Ему уж говорили чтобы потише переживал, не у одного него душа болит, а некоторые обидчивые российские помощники Пухлера даже отказывались разговаривать и давать интервью.
– У тебя рот говна полон! Иди отседова, ничего тебе, обормоту мордатому, не скажу, – посылали его по известному маршруту с сексуальным уклоном смазчики, оружейники и прочие. – И так уже всех утомил сплетнями кто там пьяный с горки скатился!
– Молчи, смерд, комментаторы – это ж боги! – вскинулся тот, но понимания не нашел и удалился волоча огромный рупор, прозванный в народе «матюгальником».
Но конечно простым гражданам российской империи, приехавшим сюда поболеть и попереживать за своих, до этого не было никакого дела. Благородные дамы и мещанки ахали, а крестьянки визжали, видя как с гор на огромной высоте сигает лыжник и парит в небе подобно коршуну, а потом ловко приземляется на обе ноги, будто и не летел только что с высоты колокольни.
Сердце замирало и при взгляде на снеговых акробатов, что вихляли на одной широкой доске по широкому уклонистому спуску, и на тех что ловко с бегу пуляли в мишени, так что чуть в любопытный народ не попадали, санки похожие на круглые бобы летели по ледяным желобам с адским скрипом. Ледовые баталии хоккейных дел мастеров, у коих уже все зубы были повыбиты, также радовали народ, махавший какими-то разноцветными знаменами и кричавший о том что немчура – параша, победа будет наша и еще что-то матерное но веселое.
Тут же поодаль уже сами приехавшие зрители соревновались между собой устраивая что-то вроде масленицы пополам с подледной ловлей. Жгли чучела, пили брагу, лезли купаться в студеное море на манер моржей, словом веселились как могли, а в ай-лимпийском комитете все подсчитывали медали, царские ревизоры упорно сравнивали цифры с прогнозами. Лесистратова крутилась как белка в колесе, считала на счетах, убеждала что все идет по императорскому плану и лишь иногда выскакивала чтобы посмотреть на очередного горного летуна, поражавшего воображение.
– Гы! Вишь ты метко! Как фанера над Парижем пролетел! – хмыкали мастеровые.
– Это мы все как фанера пролетим, если чего-нибудь не придумаем. Стрелки наши опять в молоко все пульки посажали, лыжники только пятыми прибежали, – пояснял Лизе граф Г.
– Но что ж тут придумаешь? Разве денег им пообещать? Я и своих готова доплатить, если не очень много!
– Ах, сударыня, не стоит беспокоиться, победы нам могут обойтись совершенно бесплатно! Что если вместо монет пообещать им всем за золото вольную?
– Как вольную? Да ведь они же крепостные, присланы только для игр, у нас тут вольных раз-два и обчелся! И кто ж их отпустит, надо же выкупать у помещиков? – поразилась Лиза.
– Ну вы же можете что-нибудь придумать, вы же умница!
Всю ночь в палатке у Лизы горели свечи, шли размышления, граф Михайло помогал чем мог, были стоны, крики и творческий поиск.
Глава тринадцатая, финально-олимпийская
На следующее утро всю российскую команду построили во фрунт. Присутствовали граф и Лиза, атаман Платов обошел строй и погладил усы, поп Силуан стоял рядом и поддерживал церковный авторитет обеими руками, сложенными на брюхе с крестом. Мужики и бабы в бело-красной форменной одеже с розанами переминались с ноги на ногу и взволнованно перешептывались. Казаки щелкали нагайками.
– Ай-лимпийское войско, слушать мой приказ! Много рассусоливать тут не буду, но кто золото добудет – тому вольную! И учтите – я где нормальный, а где и беспощаден, – зычно выкрикнул Платов.
Тут все собранные разом загомонили, но обрадовалась из всей олимпийской братии только одна – бойкая фигуристая девка, запримеченная графом Г. еще в самом начале тренировочного процесса, и прозванная комментатором «зайкою». Остальные как будто бы приуныли и уткнулись носами в землю.
– Барыня, за что? Чем прогневили? Куда ж мы тогда пойдем, куды денемся? – завыли атлеты, обращаясь к Лесистратовой, а кое-кто даже пустил слезу.
– Для них же крепость – это вроде контракта, – солидно пояснил подвернувшийся тут же Морозявкин, который после своих подвигов с добычей огня очень заважничал. – Разорвут договор, их на улицу, ну кому понравится? Ни отступных, ни харчей на дорожку…
– Ах вот как? Очень хорошо! Мужики и бабы, на время ай-Лимпиады – господа и дамы, слушать сюда! Кто проиграет – тех на волю! Без изб, без земли! По миру пущу! – Лесистратова умела быть очень жесткой, если речь шла об интересах государева дела.
