Юлий Крелин - Притча о пощечине
Жизнь есть жизнь. Они на работе.
Сзади за ними с интересом наблюдали. Никто не пришел на помощь. Никто не затеял разговор. Жизнь есть жизнь.
— Все нормально сделано, товарищ заведующий. Все сделано как надо.
— Как надо?! А посмотрите плитку в буфете, посмотрите линолеум в восьмой палате, посмотрите потолок в том конце коридора, посмотрите…
— Плитка в буфете лежит нормально. Вы не понимаете в этом ничего.
— Ну пойдемте зайдем, Петр Ильич, в буфет. Без них. Сами.
— С вами я никуда не хочу заходить.
— Ну хорошо. Я не прав, я виноват кругом, но ремонт все равно должен быть сделан хорошо.
Ремонт должен быть сделан хорошо. Что тут можно простить? Может, если бы они простили друг друга, недоделки легче было бы переделать. Может, если бы они простили друг другу всё, не стало бы чего прощать, все получалось хорошо?
— Мне не нужны ваши извинения. У нас разговор короткий.
— Я не про извинения. Не хочешь — не надо. А плитки мне положи как следует.
— А ты мне не тычь, Евгений Максимович, я тебе не подчиненный. Вот так.
— Извини. Но в буфет пойдем. Пойдем посмотрим.
— Я все видел. Пусть кто надо, тот и идет. Пусть кто надо, тот и смотрит.
Мирная беседа продолжалась.
— Так, да?
— Так. Пожалуйста. А вдвоем нам с вами там делать нечего.
— Ладно. Идет! Семен Иванович. Семен Иванович! Прошу вас. Зайдемте в буфет, в столовую отделения.
Евгений Максимович стоял в дверях буфета отделения, и хоть еще не был хозяином, еще ему не сдали свою работу ремонтники, он с показным радушием и гостеприимством широким жестом пригласил, пока еще хозяев, пройти в буфет.
— Заходите, заходите! И вы не уходите, Петр Ильич. Всех прошу.
Вид у заведующего был таков, будто всех там ждал сюрприз в виде накрытых столов для празднования окончания ремонта.
— А что там у вас, Евгений Максимович? — улыбаясь, двинулся к нему Семен Иванович.
— Посоветоваться с вами хочу.
Главный врач испуганно сделал шаг к двери и приостановился — черт его знает, что отмочит этот окончательно сорвавшийся с крючка сумасшедший. Но Семен Иванович смело прошел в дверь, следом Петр Ильич, за ними двинулся в комнату Евгений Максимович, потянулись и все остальные. Последним вошел запуганный долгим ремонтом и фокусами заведующего главный врач. Оснований для такой запуганности не было никакой, но он устал: начальство его ругало, ремонтники дурили голову, подчиненные беспрерывно устраивали какие-нибудь непотребства, каверзы, за которые опять ругало начальство… и все начиналось сначала, весь этот круговорот. Работу хозяйственную и руководящую он познал по ходу своего управления, обучен он не был этому, лечебную работу забыл — вот и устал. Но в буфете ничего особенного не было. Обычная ремонтная обстановка. Он прошел за ремонтным начальником. Большинство осталось у дверей. Семен Иванович прошел всю буфетную к самому окну. Естественно, никаких столов не было. Стояли лишь козлы ремонтников, на которых был уложен широкий деревянный щит. Такие щиты подкладывают больным, страдающим каким-нибудь недугом позвоночника. Семен Иванович оглядел все помещение:
— Ну?
— Вот, пожалуйста. Здесь больным подогревается пища. Каждый день должны мыться стены.
— Ну?
— Вот, посмотрите. — Евгений Максимович жестом экскурсовода показал на стену под потолком. — Впечатление, что плитка здесь отошла. Нет?
— Проверить надо. На глаз не скажешь.
Евгений Максимович резко подошел к строительным козлам, к этой площадке на сбитых бревнах — черт их знает, как правильно называть это детище научно-технической революции, — с силой подвинул к углу и словно молодой вспрыгнул на площадку.
Среди рабочих раздался смешок.
— Вот бы и работал сам, — негромко кто-то сказал. Заведующий не был их любимым героем. Антипатия к нему была наглядна и достаточно обоснованна. Понятно, что в результате произошедшего он был их главным общим неприятелем. Грозовые разряды между заведующим и ремонтниками рокотали не впервые. Может, действительно, если б они в свое время нормально подрались, давно все было забыто? Ведь обычное быстро забывается. Может, сто раз они бы уже запили общий грех. Жалко, что Максимыч не пил. А так вот, как есть, не больно красиво получается.
Евгений Максимович был слишком высок для этих лесов.
Вполне мог бы достать и со стула, а так практически уперся головой в потолок. Он продвинулся к спорному месту и не сильно или сильно — значения не имеет, плитки должны держаться крепко, — размахнулся и ударил по сомнительному, с его точки зрения, участку. Несколько плиток тотчас отвалились. Засмеялся кто-то из больничных.
— Вот видите?!
— Видим, видим. Слезайте вниз, Евгений Максимович.
— Ничего смешного, товарищи, — сказал кто-то из районного начальства. — Плакать надо.
— Мы и плачем. Плачем. Вот, пожалуйста, еще. — Максимыч еще раз ударил, и еще несколько плиток рухнуло.
— Ну хватит. Все ясно. Сейчас всю стену обвалите. — Семен Иванович отвернулся и злобно взглянул на прораба.
— И что? Все равно всю стену надо отбивать, проверять.
— Сами обобьем. Все ясно. Такие вещи, Петр Ильич, надо переделывать за счет бракоделов. Вот тебе и «отпусти на другой участок, командир».
— При чем тут?! И при чем бракоделы? Вы же знаете, какой пастой приходилось плитки класть.
— Если нет материала, не надо класть.
— А что же делать?
— Ждать.
— А что рабочие в это время делать будут? За что деньги я буду начислять? Они — что? Без зарплаты должны оставаться? А мне потом в травме лежать?
— Не знаю, как и за что вы будете начислять, но плитка должна держаться.
— По-моему, ремонт от его продолжительности только ухудшается. И это естественно, — промолвил победно с высоты своего положения заведующий.
— Ладно, Евгений Максимович, это уж наши подробности. Кончайте митинговать, слезайте с трибуны.
Козлы пошатнулись, платформа оказалась незакрепленной, щит заскользил со своих подставок и полетел на пол, поддав краем по ногам одновременно прорабу и заведующему, который, спрыгнув, остановился рядом со своим главным неприятелем. Удар пришелся по ногам ниже колен.
Петр Ильич упал. Евгений Максимович оперся о стенку и удержался на ногах. Петр Ильич не сумел подняться. Евгений Максимович не в состоянии был сдвинуться с места — он стоял на одной ноге, другой не мог даже прикоснуться к полу. Зачем удержался — надо было упасть. Да ведь каждый при ударе норовит устоять.
Из толпы у дверей, где находились заведующие травматологическим и приемным отделениями, бросился к упавшему травматолог, заведующий «приемником» подбежал к коллеге-хирургу. Поди оцени ситуацию с ходу, но первому помощь надо было оказывать Максимычу: Петр Ильич уже лежал, а этого еще уложить надо, что не легко — каждое движение адски больно.
Травматолог еще до осмотра сказал:
— Типичный механизм бамперного перелома.
Евгений Максимович от боли не мог даже глубоко вздохнуть, но, услышав слова коллеги, продолжил игру в сверхчеловека и откликнулся:
— Он и есть.
Петр Ильич попытался приподняться, но травматолог его удержал на полу.
— Лежите, Петр Ильич, лежите. Перелом у вас. Сейчас шинку наложим, каталку привезем и на рентген отправим. И вам тоже, Евгений Максимович.
Наконец случилось то самое увечье, про которое так старательно у Петра Ильича выспрашивали представители юридических инстанций.
Увечье на этот раз есть, да драки нет, побоев нет. Все мирно. Правда, разница в квалификации их увечий все же была, как объяснил председатель месткома, возвратившись из приемного отделения, где уже оформляли документы на поступающих в травматологическое отделение двух больных сотрудников. Петр Ильич был причислен к сонму сотрудников! Его увечье было расценено как производственная травма, больничный лист ему оформляли с первого дня, и получать он будет деньги за все дни болезни все сто процентов. Евгений Максимович не в свое дело полез, он получил травму не при выполнении своих функциональных обязанностей. Напротив, он не имел права залезать на леса, нарушил правила техники безопасности, которые обязан был знать; действительно, он подписывался под кучами бумаг, и конечно, по всеобщей манере, не читая их. Его травма расценивалась как бытовая. Такое квалифицированное разъяснение сделал председатель профкома, когда в его отделении заводили на этих двух страдальцев истории болезни.
Каталки с обоими начальниками поставили у дверей рентгеновского кабинета.
Кто-то побежал за рентгенологами, кто-то побежал еще за кем-то или зачем-то; в результате сочувственной паники и большого ажиотажа оба остались лежать в одиночестве на своих тележках, имея возможность обратиться за помощью только друг к другу. За это всегда ругали персонал приемного отделения: больных нельзя оставлять одних.
