Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 2
Тут весна стала красна, царский поезд пошел живее. На Первомай были уже в Тайнинском, 2-го въехали в Москву. Весь народ встречал Михаила на подходах радостной демонстрацией, всем и правда было хорошо.
Нет, честно, бывают же на Руси и хорошие погоды, и хорошее настроение, и пять минут до новогоднего шампанского, и белой акации гроздья душистые. А тогда еще были осетрина, икра, вера в светлое будущее.
Радовались больше месяца. Только 11 июля Михаил собрался венчаться на царство и пожаловал в бояре нашего Дмитрия Михалыча Пожарского. А свидетелем при «сказке» нового чина должен был присутствовать Гаврила Пушкин. Но гордый предок великого поэта уперся, что ему «стоять у сказки и быть меньше Пожарского невместно». Сценарий прочитали дальше. Мстиславский, значит, будет осыпать царя остатками золотых монетных запасов, Иван Никитич Романов — держать над царем Шапку, Трубецкой — скипетр, Пожарский — яблоко золотое... Тут Трубецкой взвыл, что и ему быть меньше Романова «невместно».
Пришлось царю объявлять всех временно «без мест», а Трубецкого ткнуть носом, что теперь ты, брат, привыкай быть меньше царского дядьки.Ну, и Минина пожаловали в думные дворяне.
Прилично было бы и народ чем-нибудь угостить, ан ничего не было. Тогда царь написал Строгановым, управляющим Сибирью, чтобы они заплатили все недоимки по налогам в госбюджет за этот год и прежние лета, а также дали в долг под запись, сколько можно, хоть и в ущерб для дела из оборотных средств. Банковской гарантией было параллельное письмо с клятвами архимандрита и прочих, что царь — истинный крест! — отдаст. О процентах речь не шла. Обязательство было усилено всякими мистическими угрозами: что будет, если Строгановы все-таки упрутся. Такие же грамоты были посланы и в другие, менее сытые места.
Эпоха Романовых началась длинными войнами с остатками диких казаков, с ногайцами, с Заруцким, не пожелавшим присягать. Заруцкий был неприятен своей устойчивой связью с Мариной. Она так и таскалась с ним по таборам и станицам. Маленький царевич Ваня тоже был с ними. Несчастная семья своей воли не имела, их держал под собой казачий атаман Ус. Выбитые из Астрахани, бунтовщики двинулись на Яик. 25 июня осажденные в степном городке казаки сдались, целовали крест Михаилу и выдали князю Одоевскому Марину, Ваню и Заруцкого...
О трагических судьбах семей царских, генсековских, президентских, лишенных власти и спецраспределителя, можно было бы написать отдельное романтическое эссе. Но лучше — сляпать математическую диссертацию, потому что судьбы эти просчитываются мгновенно и до десятого знака после запятой. Сильного Заруцкого отправили в Москву с конвоем в 250 человек. Слабую, но страшную по природе Марину с ребенком, повезли отдельно под конвоем из 600 человек. Пакет, который чекисты должны были вскрыть в случае ее нечаянного шага вправо-влево, содержал — вы догадались, дорогие, я уверен! — приказ стрелять без предупреждения, колоть насмерть...
Четыре абзаца назад мы с вами, опытные мои читатели, недоумевали, чего это Михаил тянет с коронацией с майских праздников аж до 11 июля? Властный нетерпеж таких вольностей не позволяет, это вам не скорбь в животе претерпеть! А тут такое смирение без поста и епитимьи! Ну, может быть, ждали денег от Строгановых на выпивку и закуску? Нет. Кредит стали оформлять позже. А! Вот в чем дело. Пока на воле гуляла законная царица Марина, помазанная Богом, с сыном помазанного не поймешь чем покойного царя, небось неуютно было самому короноваться?
Но дело исправилось. Пленников привезли в Москву. Заруцкого картинно посадили на кол. Длинным летним вечером москвичи прогуливались мимо пронзаемого бывшего триумвира и наблюдали, как человек медленно превращается в шашлык.
Малыша Ваню нежно повесили...
Вы представляете себе, как двухлетнему ребенку принародно затягивают на шее петлю вместо слюнявчика? А я плохо представляю. У меня что-то клинит внутри, и я все эти кровавые бульбы воображать отказываюсь. Мой прапрадед Логвин от созерцания базарной казни вполне взрослого вора и то умер. Так что это — наследственное. Тем не менее, приходится писать дальше.
Ну, вот. Марину посадили в тюрьму. Пауза.
Дальше все прозрачно, ибо царица внезапно скончалась от несоблюдения распорядка исправительного учреждения и собственного дурного характера. Поляки завопили, что на самом деле Марину сначала долго душили, потом утопили в мешке, но мы-то с вами знаем, — это бред. Поляки попутали наш «домовый обиход» с жалкой судьбой женщин Востока, где, по проверенным данным, — если Пушкин нам не врет, — прекрасных полек из бахчисарайского гарема топят в море, как собак.
Итак, бытие дома Романова началось в божьем доме Ипатьевском, продолжилось зверским убийством невинного агнца-царевича, бывшей царицы...
Стоп. Это что-то у нас с перемоткой ленты случилось. Нужно подмотать чуть-чуть вбок. Ага! Вот.
Бытие дома Романовых закончилось в доме Ипатьевском зверским убийством невинного агнца-царевича, бывшей царицы...
Ладно, это заело надолго, на 300 лет. Выключаем. Пишем вручную: «Что посеешь, то и пожнешь», «Garbage in — garbage out», ну и так далее, на остальных языках. Короче, пишем завещание первых Романовых — последним, чтобы те, когда поведут их в ипатьевский подвал «фотографироваться», ругали не нашу совдеповскую власть, а своих родоначальников...
Да, Федора Андронова тоже казнили: а куда он рога подевал?
И других дел было навалом, они свились в тугой узел.
Шведы, первые из «немцев» овладевшие Новгородом, получили от новгородцев подтверждение присяги. Новгород так и остался бы «в Европе», но налетели наши, 4 года переговаривались и выкупили великий город за 20 000 серебряных, «безобманных», новгородских монет.
Поляки никак не отпускали отца Филарета домой. Они собирались снова взять Москву, короновать Владислава, Филарета восстановить на униатской патриархии, Михаила задвинуть в бояре.
Волынка тянулась как бы по-старому. Но чувствовался уже европейский сквознячок. Англичане некие стали заезжать, персы писали витые послания с цитатами из Хомейни и слали восточные сладости без яда, поляки разговаривали еще с обидой, но уже куртуазно. Римский цезарь Матвей присылал приветы, хоть и без царского величания. Вот так изо дня в день и стали править в ущерб личной жизни.
Война с Польшей тянулась до 1618 года, когда начались вялые переговоры. Наши выставляли в счет награбленное поляками в Москве по «пытошному» списку Андронова, хотели также освобождения царского отца. Легко соглашались в обмен уступить Смоленск и еще 15 городов с волостями, потому что в Москве в это время взбунтовались казаки, оголодавшие «без грабежу». Переговоры протянулись еще полтора года. Наконец 1 июня 1619 года на мосту через речку Поляновку состоялся классический детективный размен пленными и разъезд. На радостях подарили тем, кто в плену был с Филаретом ласков, 17 сороков лучших соболей с половинной убавкой цены. «Это, — писали в Москву бывшие пленники, — для того, чего мы тут сами знаем».
Вы поняли? Тогдашние москвичи бы не поняли, так им и не стали объяснять. А теперешние москвичи понимают слету: в цивилизованной Польше с полученных подарков уже тогда нужно было платить налог. Вот в накладных и поставили липовую цену, как сейчас при растаможке.
Филарета встречали на Ходынке всем миром, но без давки. Сын поклонился ему в ножки. Место патриарха было свободно, и Филарет «после обычных отрицаний» согласился его занять. Покрыл свое грешное католическое патриаршество праведным православным.
Возникло Двоевластие. Умный, хитрый, битый жизнью отец и недалекий, но спокойный и вполне управляемый сын правили вместе, бок о бок. Вместе сидели на троне, вместе принимали послов, решали всякие дела и подписывали указы. Это было удобно, надежно, быстро. Никаких споров. Никаких проблем между церковью и миром, никаких денежных счетов между церковной кубышкой и кремлевским сундуком. Это как единое партийно-хозяйственное правление на российском закате.
Причем даже и рядом не всегда находились. Переписка по одному и тому же вопросу никогда не содержала более двух писем. Папа пишет сыну: как, государь, прикажешь? А то я думаю так-то. А сын отвечает: правильно думаешь, государь, так и повелеваю. Дела устроились, можно было и жениться. Не патриарху, конечно. Мишке.
Еще в 1616 году ему приготовили невесту Марью Хлопову. Ее взяли ко двору, стали звать царицей, поменяли имя на Настасью в честь первой коронованной женщины романовской породы. Но потом Михаилу нашептали, что Настя-Мария неизлечимо больна какой-то дурной болезнью: заметили у нее токсикоз неизвестного происхождения. Царь сослал невесту в Тобольск с родными. Когда вернулся Филарет и разогнал мишкиных наушников, Марья начала по-пластунски подбираться к Москве: в 1619 она была в Верхотурье, в 1620 — в Нижнем.
